Наступил вечер. Безучастным взглядом смотрел Николай в окно. О свидании с Аней он уже не думал. Все ему было безразлично. Неожиданно Николай встрепенулся и поднял письмо с пола. «Нет, надо что-то предпринять! — решил он… — Пошлю-ка я письмо по почте… Себя же скрою… Чтобы не иметь неприятностей. Береженого и бог бережет. Но долг свой перед отечеством и престолом я выполню».
Николай ухватился за эту мысль и, быстро достав лист бумаги, начал писать: «Петербург, 14 марта 1866 года. (Он решил, что письмо отправит на следующий день.)
Ваше сиятельство!
Получив вчера на улице от какого-то мне неизвестного человека письмо, здесь приложенное, с просьбою прочитать его и передать студентам по прошествии шести дней, я, пришедши домой, решился вскрыть это письмо немедленно, и, прочитав в нем возмутительное воззвание против моего государя, я решился представить его Вашему сиятельству, надеясь, что Вы предпримете меры к прекращению дальнейшего распространения этих воззваний.
Человек, вручивший мне письмо, будет, по всей вероятности, ходить около зданий университета…»
И подписался: «Студент». Затем он взял конверт и написал на нем: «Его сиятельству господину Генерал-Губернатору». Немного подумав, Николай приписал в скобках в нижней части конверта: «Весьма важно. Передать немедленно». Потом, решив, что он все лее сможет понадобиться полиции, приписал па своем послании: «Если Ваше сиятельство желает меня видеть, то потрудитесь приказать напечатать в «Полицейских ведомостях» следующее: «Требуется H.».
Вместе со своим письмом он запечатал полученную прокламацию и конверт, в котором она была. Ибо конверт тоже являлся вещественным доказательством этого преступного действия.
Воззвание «Друзьям рабочим», которое переслал в канцелярию Николай, очень сильно удивило и озадачило генерал-губернатора. Оно было написано простым, доступным для трудовых людей языком. Человек, который писал его, хорошо знал нужды и чаяния народа. Кто же он?
В среду, 16 марта 1866 года, в официальном отделе газеты «Полицейские ведомости» появилось объявление: «Канцелярия С.-Петербургского военного генерал-губернатора приглашает в оную Н. на 17 число сего марта, в четверг».
А Николай в этот день, как обычно, после занятий зашел в кухмистерскую и был удивлен царившим там оживлением. Молодежь окружила студента-медика Сергея, невысокого, сухощавого юношу, в очках, скептика по натуре. Сейчас он был возбужден.
— Подошел он, господа, ко мне, сунул вот этот конверт, да как гаркнет: «Вскрой через неделю». И исчез.
— Когда это было? — спросил Николай.
— С полчаса назад.
— Ну, а вы?..
— Каюсь, не удержался: тут же разорвал конверт. Как прочел, братцы, первые строчки, так за голову схватился. Прохожие на меня, как на сумасшедшего, смотрели.
— Что же в этом письме?
— А вы послушайте.
И Сергей начал читать знакомое Николаю воззвание… Студенты внимательно слушали. Когда же он кончил, наступила тишина. Правдивые, искренние слова воззвания задели за живое юношей, собравшихся в кухмистерской. В основном здесь были разночинцы. Все очень долго молчали. Все сидели взволнованные. Лишь один Николай улыбался. Тяжкий груз свалился с его души. Еще утром он с ужасом думал о том, что завтра нужно идти в канцелярию генерал-губернатора, а теперь… Оказывается, незнакомец не только ему вручил конверт с воззванием. Следовательно, нечего переживать…
Наконец паузу прервал Александр.
— А ведь все верно написано, братцы, — тихо сказал он. — Бедствует народ… Стонет нищая Россия.
Когда возвращались домой из кухмистерской, Николай рассказал Александру о своей встрече с незнакомцем и показал газету «Полицейские ведомости».
— Пойдешь?
— Не знаю…
— Ни в коем случае не ходи.
17 марта в канцелярии генерал-губернатора с самого раннего утра ждали Н. Однако вместо него пришло письмо, в котором автор сообщал, что он болен и быть в четверг не может, но как только ему будет лучше, он сразу же явится. Но и в следующие дни этот таинственный Н. не появлялся. Автор крамольного воззвания остался неизвестным. Вместе с письмом Николая оно было положено в дела об анонимных письмах.
Неслыханное
Городовой Лаксин заступил на свой пост около Летнего сада. При хорошей погоде сюда часто к трем часам приезжал государь император. У Александра II была привычка совершать прогулки по аллеям Летнего сада. Об этом знали в городе, и многие специально шли смотреть на царя…
Лаксин дорожил своим мундиром и нес службу исправно. Прежде чем направиться к Летнему саду, он всегда придирчиво проверял свое обмундирование, тщательно, до зеркального блеска, начищал сапоги, а перед самым выходом из дома заставлял жену еще раз осмотреть его со всех сторон. Так изо дня в день, в течение четырех с лишним лет, и в жару, и в холод, и в любую непогоду унтер-офицер Артамон Лаксин появлялся у Летнего сада. Вот и сегодня, 4 апреля 1866 года, в полдень он приступил к исполнению своих обязанностей.
До мельчайших подробностей знал Лаксин свой участок. Место было тихое и спокойное, несмотря на то, что в Летнем саду и около него всегда бывало много людей. Но это, как говорил Лаксин, была публика «чинная и благопристойная».
Судя по удлинившимся теням, он прикинул, что скоро будет уже три часа и что, возможно, государь с минуты на минуту изволит пожаловать сюда. Артамон Лаксин внимательно посмотрел в сторону главных ворот. Там уже собралась небольшая толпа: ждали приезда царя. Картина эта была знакома Лаксину: такое можно было наблюдать ежедневно в это время…
К Лаксину подошел надзиратель Черкасов. Он, как и обычно, был сильно озабочен. Лаксин вытянулся во фрунт и приложил руку к козырьку.
— Минут через десять-пятнадцать ожидается приезд государя. Так что иди, братец, опять к боковой калитке и никого в нее не впускай!
— Слушаюсь, ваше благородие! — ответил Лаксин.
Он никогда не задавал лишних вопросов. Не любил. И имел привычку молча, безропотно и точно исполнять все приказания. Вот и теперь, четко козырнув, он повернулся и бодрым шагом направился к калитке.
Лаксин приблизился к калитке и остановился около нее. Он видел, как промчались по набережной двое конных жандармов… Вот они остановились у главных ворот… А минуту спустя к боковой калитке, где стоял Лаксин, подошел высокий молодой человек в коротком черном пальто. Он держался твердо, уверенно, словно не видел городового.
— Куда? — спросил Лаксин, преграждая ему путь.
— В Летний сад.
— Зачем?
— Прогуляться.
— Не велено никого пускать!
— Это почему же? Всегда можно, а сегодня «не велено»?
Лаксин ничего не ответил и демонстративно отвернулся от молодого человека. Тот улыбнулся.
— «Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок?»
— Где угодно гуляйте, а туда не велено.
— Да кем же?
— Начальством!
— Ну что же, не велено так не велено… — проговорил молодой человек и медленно пошел по направлению к главным воротам.
Лаксин равнодушно посмотрел ему вслед, привычным движением поправил шапку и замер на своем посту. До конца дежурства оставалось еще три часа… Мимо шли прохожие, поглядывая изредка за решетку Летнего сада: «Не видно ли государя?» Но, вероятно, было еще рано. Некоторые из них подходили к калитке, останавливались, с удивлением замечали, что она заперта и что около нее стоит городовой.
В это самое время Николай, знакомый нам студент, проходил мимо Летнего сада. Он подошел к главным воротам. Около них стояла большая толпа. Из разговоров собравшихся он понял, что ожидается приезд государя императора. И вдруг Николай остолбенел: прямо на него шел тот самый незнакомец, который в середине марта вручил ему воззвание.
«Что он здесь делает? Уж не замышляет ли что-либо против царя? Ведь он же писал об этом в своем письме!..» — с тревогой подумал Николай. Он хотел бежать к городовому, сообщить: «Вот он, злодей!» Но страх за возможные последствия удержал Николая, и он, почти бегом, направился домой.