В вертолете Гагарин вежливо и с энтузиазмом отвечал на все вопросы, которыми его забрасывали сопровождающие военные. На что похожа Земля из космоса? А каково это — в невесомости? Он начинал понимать, что повсюду его будут спрашивать почти об одном и том же. Но вдруг он ненадолго притих. По словам Голованова, космонавт сказал: „А вот Луну так и не удалось посмотреть. Но это не беда — посмотрю в следующий раз“4. И он приободрился и стал отвечать на новые вопросы.
Генерал Стученко встретил Гагарина на летном поле в Энгельсе и сразу же, как свидетельствует Голованов, перед космическим путешественником встала новая сложная социальная проблема.
— Юрий Алексеевич, в боях за освобождение Гжатска был только один командир. Вы ведь меня помните?
— Нет, не помню. — Неудачный ответ. Стученко явно огорчился, и Гагарину пришлось быстро соображать, как поправить положение. — Я хочу сказать, лица вашего не помню. Но я помню, что командир был. Так это вы? Как здорово! Значит, вы мой двойной крестный отец. Один раз вы меня спасли от фашистов, а теперь вы меня встречаете из космоса!
Этот отклик оказался более удовлетворительным. Стученко спросил:
— Как вы смотрите на то, чтобы мы послали в Москву самолет за вашей женой? Валентину привезут сюда, и вы сможете полететь домой вместе.
Еще одно неудобство: как отказаться от столь любезного предложения, исходящего от старшего по званию, да еще от генерала.
— Большое вам спасибо за заботу, товарищ генерал, но, боюсь, не получится. Валя сейчас сидит с нашей новорожденной дочкой.
Эта часть разговора тоже прошла вполне безоблачно. Стученко проводил Гагарина в офицерскую казарму базы, откуда тот мог позвонить родным и рапортовать об успешном полете Первому секретарю КПСС по специальной защищенной линии. Космонавт говорил очень осторожно, отлично зная, что каждое его слово зафиксируют для потомства. „Советский человек в космосе“, брошюра ТАСС, отпечатанная сразу же после полета, полностью воспроизводит этот диалог5.
— Я рад слышать вас, дорогой Юрий Алексеевич.
— Никита Сергеевич, счастлив доложить вам, что первый космический полет успешно завершен.
Хрущев какое-то время продолжал официозную беседу, но не мог удержаться от обычных вопросов.
— Скажите, Юрий Алексеевич, как вы чувствовали себя в полете, как протекал этот первый космический полет?
— Я чувствовал себя хорошо… Во время полета я видел Землю с большой высоты. Были видны моря, горы, большие города, реки, леса.
А теперь — главное удовольствие для Хрущева.
— Мы вместе с вами, вместе со всем нашим народом торжественно отпразднуем этот великий подвиг в освоении космоса. Пусть весь мир смотрит и видит, на что способна наша страна, что может сделать наш великий народ, наша советская наука.
Гагарин должным образом разделил его чувства:
— Пусть теперь все страны догоняют нас!
— Правильно! Пусть капиталистические страны догоняют нашу страну!
По словам Федора Бурлацкого, одного из ближайших помощников Хрущева, на того произвела большое впечатление жизнерадостность Гагарина и энтузиазм, звучавший в его ответах. Он искренне хотел поскорее увидеть молодого человека в Москве, чтобы вместе с ним два дня отмечать это событие — пышно и широко.
— Спасибо, Никита Сергеевич, — сказал Гагарин в завершение. — Еще раз благодарю вас за большое доверие, оказанное мне, и заверяю, что и впредь готов выполнить любое задание Советской Родины.
Может быть, он думал о Луне. В конце концов, Сергей Павлович Королев перед самым стартом вложил в его руку копию вымпела лунной станции и заметил: возможно, когда-нибудь он подберет оригинал…
Остановка в Энгельсе стала недолгой передышкой. Он сделал необходимые звонки, а затем сел в более мощный самолет — Ил-14 и отправился в Куйбышев, лежащий примерно в 350 километрах к северо-востоку от Саратова. Там он день-два отдохнет, а утром четырнадцатого полетит в Москву.
Через час после того, как ракета Гагарина оторвалась от стартовой площадки, Титов, Ивановский, Галлай, Каманин и большая делегация Байконура погрузилась на борт самолета Ан-12, направлявшегося в Куйбышев. В списке пассажиров больше всего было заметно отсутствие Королева. Он все еще следил за переговорами между далекими наземными станциями и слушал сообщения с судов, отслеживавших финальную фазу орбитального движения „Востока“ и его спуск. (Позже они с Олегом Ивановским вылетели в Саратовскую область, чтобы проконтролировать вывоз шара.)
Настроение у Титова было странное, возможно, даже несколько угрюмое. Он рассказывал: „Мы сели на территории Куйбышевской военно-воздушной базы, там же располагался большой авиационный завод, где выпускали пассажирские самолеты. Потом на Ил-14 прилетел Юра. Его привезли из-под Саратова. Вокруг него толпились генералы, а я был всего лишь старший лейтенант с очень маленькими звездочками. Но мне интересно было узнать, каково это — быть в невесомости? Юра спускался по трапу, и я всех растолкал. Они на меня уставились: „Что это за полоумный лейтенантик?“ Мы, все прочие космонавты, были людьми, так сказать, засекреченными [никому не известными]. Но тут я добрался до Юры. „Как там невесомость?“ — спросил я. „Нормально“, — ответил он. Так мы впервые встретились после его полета“.
Заградительная сетка по периметру аэродрома прогибалась под тяжестью любопытных, все они знали, что происходит. Когда машина Гагарина выехала с авиабазы и двинулась по главной улице города с эскортом из милиционеров на мотоциклах, его встречали восторженные толпы. „Кто-то из толпы кинул под колеса машины велосипед: хотели, чтобы Юра остановился и поприветствовал их. Машина вильнула, чтобы избежать аварии, — вспоминал Титов, ехавший позади на другом автомобиле. — Уж не помню, пострадал ли велосипед, но люди очень хотели увидеть Юру, это факт“.
Под Куйбышевом была подготовлена специальная дача на берегу Волги: там Гагарин мог пройти медосмотр и один день отдохнуть, прежде чем рано утром 14 апреля вылететь в Москву. Олег Ивановский встретил его там и крепко обнял: „Я его спросил: „Как себя чувствуешь?“ А Гагарин ответил: „Ты-то как? Посмотрел бы ты на себя, когда крышку люка открывал! У тебя тогда по лицу цвета побежалости ходили!“ [14]К нему все спешили, но я не потерял голову. Я дал ему сегодняшнюю газету, и он мне написал несколько теплых слов рядом с фотографией, на ней он снят в шлеме. Все, кто имел отношение к „Востоку“, подходили к нему, и каждый интересовался, есть ли у Гагарина замечания по оборудованию, каждый спрашивал про свои компоненты“.
Гагарину удалось выкроить время на душ, относительно спокойную прогулку по берегу Волги и на нормальную трапезу, не переставая быть приятным и полезным для бесконечных вопрошателей. На предварительной пресс-конференции он поделился впечатлениями о Земле — как она смотрится из космоса: „Дневная сторона Земли была ясно видна — побережья континентов, острова, большие реки, обширные водные пространства. Я впервые увидел собственными глазами, что Земля — шар. Картина горизонта была очень красивая“. Потом он описал вид заката с орбиты и невероятную тонкость земной атмосферы „в разрезе“: „Виден цветной переход от яркой Земли к темному космосу, тонкая граница, точно пленочка, окружает земной шар. У нее очень нежный голубой цвет, а переходы цвета постепенные и плавные. Когда я вышел из тени Земли, на горизонте протянулась ярко-оранжевая полоса, потом она посинела, а затем стала совершенно черной“6.
Некоторые корреспонденты (и даже кое-кто из космонавтов) с трудом могли воспринять красочное гагаринское описание восхода и заката, которые он успел увидеть в течение 90 минут (орбитальный период „Востока“ без учета фаз ускорения и торможения). Немногие поняли, что он подразумевает под „тенью Земли“. Тогда, в 1961 году, это приключение — космический полет — казалось необыкновенным и чудесным.
А вечером, когда всех, кроме самых близких коллег, наконец разогнали, Гагарин тихо сыграл в бильярд с Космонавтом-2 — вежливым, но подавленным Германом Титовым. „Я все еще ему завидую, до сих пор, — спустя много лет признавался Титов. — У меня очень вспыльчивый характер. Я легко могу нагрубить, обидеть кого-нибудь и спокойно уйти, но Юрий Алексеевич мог непринужденно болтать с кем угодно — с пионерами, рабочими, учеными, колхозниками. Он умел говорить на их языке, понимаете? И я этому завидовал“. Но оба они были пилоты, это их всегда объединяло. Если они и не слишком любили друг друга, то ощущали взаимное уважение. Они играли на бильярде, и Титов с неподдельным интересом слушал, как Гагарин объясняет разные события, случившиеся в полете. Теперь, когда этот успех был навсегда запечатлен в истории человечества, Космонавт-2 мог быть уверен, что в ближайшие несколько месяцев и ему выпадет шанс полететь. „Восток“ хорошо показал себя, и „семерка“ Сергея Павловича, судя по всему, теперь работала надежнее, выйдя из шаловливого подросткового возраста. Но, видимо, дачная бильярдная показалась Гагарину слишком публичным местом, чтобы вдаваться в детали касательно неудачного разделения шара и приборного отсека. Их Титову предстояло открыть самому. Гагарин ни о чем его не предупредил.
