Русаев вместе со своим коллегой Беликовым, блестящим лингвистом, сидели рядом с Гагариным, когда он выступал или беседовал с журналистами. «Я был скорее не телохранитель, а советник и помощник. Сами можете представить, сколько всяких трудностей Юре встречалось в публичной жизни и в заграничных поездках. И моя работа была — о нем заботиться». Не то чтобы Гагарин был неловок в общественной жизни, совсем напротив. «Он отлично помнил имена всех политиков и официальных лиц, с которыми встречался, в отличие от Каманина, который много раз с ним ездил за границу, но в таких вещах был совершенно безнадежен… Часто Юра действовал интуитивно, на слух, ему не нужны были указания и помощь. Я поражался, как он справляется с таким огромным количеством вопросов».

Русаев поведал трогательные подробности: «Никита Сергеевич Хрущев мог порядочно нагрузиться уже после двух рюмок, и Юра всегда следил, чтобы он не перебирал». Хотя Гагарин явно обожал Хрущева, он старался держаться от других политиков как можно дальше — насколько позволяла вежливость. Сергею Белоцерковскому довелось близко познакомиться с Гагариным: он преподавал ему аэрокосмические науки с 1964 года, когда тот пытался вернуться к серьезной работе. «Думаю, у него началось своего рода раздвоение личности. С одной стороны, его привечали короли, президенты и даже английская королева, а с другой, он никогда не терял связи с простым народом. Думаю, он начал ощущать, что у низших классов слишком мало прав, что им тяжело живется, при этом он наблюдал разложение в высших слоях общества. Он видел, как наши пьяные вожди танцевали на столах и отвратительно себя вели, и это не могло не ранить его честную душу. Я говорю не только о внешних признаках, но и о внутреннем распаде, который царил среди нашей правящей верхушки».

На Гагарина многие несправедливо обижались за то, что он якобы получал от Хрущева массу привилегий. Да, его и других космонавтов обеспечили жилищными условиями выше среднего уровня, но в остальном они жили не намного лучше большинства офицеров среднего звена. Титов говорил: «Честно говоря, мы никогда не получали особых благ. Мне вечно твердили: „Да тебе стоит только указать, где ты хочешь себе возвести роскошную дачу, и Хрущев ее тут же тебе отгрохает“. Но я никогда не утруждался такими просьбами, и Юра тоже. Мы были простые молодые ребята. О чем они болтают? На что нам были эти дачи?»

Русаев подтверждал: «Юрий был необыкновенно честный парень. Он был Первым космонавтом, он столько сделал для своей страны, а видели бы вы, где сейчас живет Валя. Не на приличной даче, а в каком-то курятнике. Юрий вкалывал ради блага Родины, а не для собственного обогащения»5.

Душевный покой Гагарина отравляли и более темные виды зависти, не обязательно связанные с материальными льготами, которыми он якобы наслаждался. Сергей Белоцерковский отмечал: «Даже Королев не мог ожидать той лавины проблем, которая нахлынула на Гагарина, когда он представлял страну за рубежом. У него появилось множество врагов — просто потому, что он держался обаятельнее и разговаривал откровеннее и разумнее, чем руководители официальных советских делегаций. Начальство такого не прощает».

Но Русаев не покладая рук старался защищать Гагарина от таких нападок: «Он всегда говорил, что политики — люди тяжелые и сложные, так ему казалось. Я ему отвечал: „Политика — дело грязное. Держись от нее подальше. У тебя есть твоя страна, твоя семья. Радуйся тому, что есть, и не лезь в политику“».

Русаев оставался рядом с Гагариным до 1964 года, когда Хрущева сместил Брежнев. После этого связи КГБ со всеми космонавтами стали совершенно иными. В марте 1967 года Гагарин в последний раз обратится к Русаеву — за политическим советом. Но тогда будет уже слишком поздно. Для них обоих.

К своему общему удивлению, советские и американские медики к 1963 году обнаружили, что тяготы космического полета сводятся лишь к мелким неприятностям: тошноте, головокружению, тяжести в голове, сухости во рту. Все эти симптомы не доставляют удовольствия, но любой человек в приличной физической форме способен спокойно пережить путешествие на орбиту. Главное внимание стали обращать на подбор и подготовку не столько тел, сколько умов — для работы на борту все более усложняющихся космических аппаратов. Королев, Каманин и другие руководители советской программы пилотируемых космических полетов заново пересмотрели досье шестнадцати наиболее перспективных кандидатов, отвергнутых медкомиссиями в 1959 году, и решили предоставить им еще один шанс, поскольку их образование, научные способности и инженерные навыки теперь казались важнее каких-то выдающихся спортивных качеств. К маю 1964 года в новый отряд космонавтов ввели десять технических специалистов-непилотов, работавших в космонавтике. Собственно, это были одаренные инженеры из конструкторского бюро Королева. Между тем большинство старых друзей Гагарина из первого отряда, сформированного в 1959 году и состоявшего тогда из двадцати человек, в том числе Герман Титов, Алексей Леонов, Владимир Комаров и Андриян Николаев, занимались весьма усердно, чтобы доказать свое превосходство над двадцатью шестью новичками1.

21 декабря 1963 года полковник Гагарин был назначен заместителем начальника Центра подготовки космонавтов Николая Каманина. Во многом эта новая должность стала безопасным способом его продвижения по службе. За прошедшие три года он совершенно оторвался от космической подготовки, да и летать на реактивных истребителях было для него слишком рискованно. В отличие от любого другого пилота боевой машины, он был незаменим, его следовало сберечь в целости и сохранности как дипломатический и социальный символ, символ побед социализма. Но даже если бы он сумел быстро вернуться к профессии космонавта, те качества, благодаря которым он идеально подходил для полета на «Востоке», уже больше не имели такого значения. Быть просто молодым летчиком с правильным мировоззрением и происхождением теперь оказалось недостаточно. Гагарин понимал, что, если он хочет снова подняться на борт космического корабля, ему придется учить орбитальную механику, теорию летательных аппаратов, компьютерное управление и космическую навигацию, а уже потом убедить руководство вернуть его в список действующих космонавтов. Королев явно хотел снова увидеть его в строю и уже давно предупреждал своего любимца-«орленка»: хочешь вернуться в космос — придется засесть за учебу.

Еще в июне 1962 года Главному Конструктору надоели бесконечные заграничные вояжи Первого Космонавта, и он, потеряв терпение, жаловался: «Гагарин и Титов потеряны для космоса». Он порицал Каманина, который не присматривал за ними как полагается. Каманин привычно сваливал вину на других, отмечая в дневнике: «В этих претензиях Королева сквозит горькая обида за замалчивание его роли в освоении космоса»2.

Королев в то время уже задумывался о «Восходе», разрабатывая амбициозные планы создания нового космического аппарата с необыкновенными возможностями — умением по команде менять орбиту, с миллиметровой точностью регулируя угол тангажа [20]и отклонение от курса, а что самое поразительное — способностью встречаться и стыковаться в космосе с другим кораблем, образуя более крупный комплекс. Новый аппарат предполагалось назвать «Союз». Конечно, проект стал непосредственным откликом на американский аппарат «Аполлон». Более того, общая конструкция «Союза», с приборным отсеком, расположенным сзади, с посадочным модулем посередине и отделяемым стыковочным блоком спереди, подозрительно напоминает ранний вариант «Аполлона», предложенный компанией «Дженерал электрик» и забракованный НАСА.

«Союз» — ключевой элемент в планах грядущего освоения Луны, но аппарат будет готов лишь через два года, а то и позже. А пока Константин Феоктистов, один из доверенных инженеров Королева и коллега Олега Ивановского, занимается разработкой «Восхода» с максимально возможной для человека скоростью, чтобы Королев сумел выполнить свою часть «договоренности» с Хрущевым. Кроме того, в это же время Феоктистов готовится полететь на «Восходе» в качестве первого космонавта-инженера; такую же подготовку проходят еще девять инженеров ОКБ-1, успешно прошедшие медкомиссию (впрочем, ее требования уже стали гораздо мягче). Возможно, такая «двойственность» стала для Феоктистова способом продемонстрировать веру в собственную работу, а может быть, так Королев отблагодарил его за быструю разработку «Восхода». Феоктистов был единственным в ОКБ-1, кто никогда не уступал Главному Конструктору, обсуждая технические вопросы. По упрямству и бесстрашию эти два человека были похожи. Им обоим довелось пережить тяжелейшие испытания. Пока Королев погибал в сибирском лагере, Феоктистов сражался в рядах Красной армии, а позже попал в плен к фашистам. После грубого допроса его поставили к окопу и открыли огонь. Он упал на груду трупов и, притворившись мертвым, прятался под ними до темноты, а затем выбрался и с трудом скрылся. После такого капсула «Восхода» ему была не страшна3.