Селия неслышно спустилась по лестнице. Тишина дома нарушалась лишь тиканьем дедовых часов в холле и легким скрипом половиц. Скрип этот давно уже стал привычен для старого дома. Наверху в своих комнатах спали Хьюго и дети.

Войдя на кухню, она закрыла за собой дверь и повернула выключатель. Комнату тут же залил яркий веселый свет. Селия поставила на огонь чайник.

Вот уже пятую ночь подряд сон упорно не шел к ней, несмотря на снотворное, прописанное врачом, несмотря на теплый душ по вечерам, несмотря на горячее молоко, несмотря на легкое чтение… Селия постоянно пребывала в напряжении. Ей казалось, что в любую минуту в ее голове может произойти взрыв, который разнесет ее душу на тысячи брызг и увлечет в водоворот истерии. Селия никак не могла отделаться от этих ощущений. Ей было страшно. От прежнего душевного равновесия и сдержанности не осталось и следа. Раньше Селия всегда отдавала себе отчет в своих поступках, сейчас же серьезно опасалась, что вот-вот сойдет с ума. И с каждым днем положение становилось все хуже. Давящее оцепенение, делавшее ее жизнь поистине земным адом, не отпускало ни на минуту.

Завтра в палате лордов пройдет голосование по закону о военных преступниках и решится судьба отца. Селия знала, что сторонников принятия закона и его противников примерно равное количество. Заранее ничего определенного сказать было нельзя, и ощущение неопределенности было невыносимо. Чуть чаша весов качнется завтра в плохую сторону и — ужасные последствия для всей ее семьи неминуемы. Днем она разговаривала по телефону с матерью и та сказала, что ее худшие страхи начали подтверждаться и что как бы ни проголосовали лорды, отец до конца жизни останется с клеймом на лбу.

— В любом случае, — несчастным голосом проговорила Эйлин, — для него это конец. Напряжение медленно убивает его, я вижу. А если дело дойдет до суда, он этого просто не переживет.

— А как ты, мама? — спросила Селия.

— Я жила вместе с этим кошмаром на протяжении последних сорока пяти лет. Но сейчас у меня такое ощущение, будто я проснулась и обнаружила, что это вовсе не кошмар, а действительность.

Селия искренне сопереживала матери. Ее сердце обливалось кровью в беспокойстве за Эйлин, которая все сделала для того, чтобы дочь никогда не узнала правды. Что же до чувств, которые Селия питала к отцу… В этом разобраться было тяжелее всего. Она не понимала, как можно презирать человека, который дал ей жизнь и которого она всегда горячо любила? Но вместе с тем разве можно преодолеть и подавить в себе ужас и отвращение, которые охватили ее, когда она узнала о том, что он в душе чудовище?.. В детстве он учил ее плавать и запускать кораблики. Учил понимать и ценить искусство, чудеса природы, человеческую культуру и древность ее рода! А в то же время он нес ответственность за самые страшные преступления, которые когда-либо совершались на земле.

Мысли Селии начинали путаться, как только она задумывалась об этом. Она жалела, что вообще узнала про это, ибо чувствовала, что часть вины отца легла и на нее. Его грехи окутали страшной черной тенью всю ее жизнь и не пропускали ни одного лучика света.

Сгорбившись за кухонным столом с чашкой чая в руке, Селия жестоко терзалась угрызениями совести, хотя и сознавала, что не она совершала преступления полвека назад. Их совершил отец, а грехи отцов наших… Селия закрыла лицо руками, на глаза навернулись слезы. Раскаяние, охватившее ее, было необъяснимо, однако оно пронзило ее сердце, словно раскаленный шомпол. Отец… Господи, как ей жить дальше? Первый шок прошел, но легче не стало. Напротив, с каждым днем становилось все хуже. Как она теперь будет воспитывать Колина и Иана, если утратила веру в себя и чувствует себя недостойной их… Разве она сможет по-прежнему оставаться хорошей женой для Хьюго, для милого порядочного и честного Хьюго, ведь она была рождена от такого…

Селия открыла глаза и заметила большого черного паука, сидевшего на полу в нескольких футах от нее. Он не шевелился и словно ждал чего-то. Селия окинула его печальным взглядом.

— Пойми, — сказала она вслух, обращаясь к пауку как к старому другу, — у меня, наверно, не хватит сил жить дальше. Что я буду делать, если отца арестуют и будут судить? Не мне винить Хьюго, это несправедливо по отношению к нему. Он не может пойти против своей совести, но ведь расклад сил таков, что всего один-два голоса могут решить судьбу закона… И возможно, именно в его руках жизнь моего отца…

Паук по-прежнему сидел на месте, и в ту минуту Селия не сомневалась, что он слушает ее.

— Скажи, что бы ты сделал на моем месте? — тихо и спокойно спросила она. — Если лорды отвергнут закон… что ж, значит, отец получит временную передышку. Но ведь люди все равно будут знать, что он натворил! Все будут говорить, что мой отец и дед Колина и Иана нацистский военный преступник. Все газеты уже рассказали об этом, а я в своем телеинтервью еще пыталась защитить его… пыталась сделать хорошую мину при плохой игре… Но я одного до сих пор никак не пойму: как он мог совершать все те страшные преступления и одновременно быть таким милым и любящим отцом?.. — Она доверительно понизила голос. — Я не представляю, как дальше жить с таким грузом вины в душе. Мне хочется как-то наказать себя, оправдаться перед людьми. Я слишком хорошо жила до сих пор, мне слишком часто светило солнце… А я не заслужила всего этого. Я недостойна быть ни женой, ни матерью. И мне надо… надо… — Она запуталась в собственных мыслях и не могла уже найти подходящих слов.

Вдруг откуда-то издалека, словно сквозь плотную дымку тумана, до нее донесся голос Хьюго:

— Селия, милая, иди в постель. Иди ко мне, любовь моя. Тебе нездоровится.

Она почувствовала вокруг себя чьи-то сильные руки и теплое дыхание на своей щеке.

— Мне надо… — Она отчаянно пыталась отыскать нужное слово. Надо что-то сделать, но что? Селия пребывала в таком душевном расстройстве, что плохо соображала, что же ей все-таки надо сделать. Перед глазами замелькали какие-то тусклые картинки, как в черно-белом старом кино: люди, выстроившиеся в длинную очередь, медленно заходят в газовую камеру, женщин и детей избивают, морят голодом, уничтожают чьи-то невидимые руки, и они исчезают, будто их никогда и не было на земле. И все это делал ее отец.

— Я никогда не буду свободна от этого… — прошептала она, пока Хьюго нес ее на руках обратно в спальню. — Я никогда не пойму…

Позже, когда она уже лежала в постели и теплое одеяло было подоткнуто со всех сторон, над ней нависало улыбающееся лицо их домашнего доктора, но эта улыбка ее не успокаивала. Вот в ее руку вошла игла. Селия открыла рот, чтобы что-то еще сказать… объяснить… попросить прощения… Но в следующее мгновение на нее накатила истома, глаза сами собой закрылись и она канула в спасительное забытье.

— Мне так жаль, Билл. Может быть, я могу как-то помочь? — участливо спросила Джеки. Ей было больно смотреть на уныло-скорбное выражение на лице друга. Господи, где прежний веселый Билл?

Роланд Шоу изменил тактику в отношении него и теперь пытался договориться с Биллом без суда. Но так было для последнего еще хуже. Столкнувшись с вымогательством, Билл утратил остатки жизнелюбия, философского отношения к действительности и душевного равновесия. Уж не говоря о его стремительно ухудшающемся материальном положении.

— Вот когда я по-настоящему пожалел о том, что являюсь внештатником, — объяснял он Джеки. — Люди боятся теперь связываться со мной. Думают так: «Если мы дадим Биллу работу, Роланду Шоу это может не понравиться и тогда он отомстит нам». Одна за другой отменяются подработки, о которых я уже договорился. Я потерял десять свадеб с солидными гонорарами, двое крестин, с полдюжины танцевальных вечеров и несколько семейных торжеств. Для меня это просто финансовая катастрофа.

— Боже мой, я и не предполагала, что все так серьезно, Билл. Я приложу все усилия, чтобы раздобыть для тебя дополнительную работу, но Роланд… он объявил тебе форменную войну.