Джеки невольно улыбнулась. Джеральд напомнил ей сейчас подростка, который впервые обнаружил какие-то красивые стороны в жизни.

Он продолжал:

— Когда я вернулся в Англию, мы несколько раз обменялись письмами и очень часто перезванивались. Кэнди могла связаться со мной в середине ночи после окончания очередного мюзикла и сказать, что ей одиноко и она скучает по мне. Она… — Он прервался, будто вспомнив что-то важное. — Если честно, то Кэнди преследовала меня в гораздо большей степени, нежели я ее. Но тогда меня это устраивало. И в самом деле, почему бы нет? Она красива, талантлива… Любой мужчина гордился бы отношениями с такой женщиной.

Джеки глянула в сторону от него, ругая себя за то, что все так близко принимает к сердцу. И, однако, ничего не могла с собой поделать.

— На Рождество я опять прилетел в Штаты, мы провели с Кэнди несколько дней в Акапулько — о, там было здорово! — а на обратном пути я подвез ее до Нью-Йорка. В январе у меня была куча дел, я работал как проклятый, возникли кое-какие проблемы с экспортом нашего товара и, по чести говоря, я о Кэнди почти не вспоминал.

Чуть помолчав, он заговорил уже другим голосом, тихим, с затаенным чувством:

— А в феврале она мне позвонила… — Он шумно вздохнул. — Дальше вы, наверное, уже понимаете, что произошло. Она сказала, что беременна, что хочет рожать и что нам следует пожениться.

Джеки затаила дыхание и вся напряглась. Ей очень хотелось услышать, что было дальше. Вместе с тем она боялась.

— Ну и я прилетел к ней, как только смог, — продолжал Джеральд. — А смог я не раньше конца февраля, потому что, во-первых, меня держала работа, а у нее был мюзикл, из которого она не хотела уходить. Я прилетел, и мы быстренько поженились. Очень тихо. Она сказала, что не хочет шумной свадьбы, потому что, мол, репортеры сделают в уме нехитрые вычисления и поймут, что она была беременна еще до брака, а это-де нехорошо. Мне тоже не нужны были фанфары. Затем она сказала, что на медовый месяц нет времени, но это ничего, так как «Манхэттен старлайт» переезжает в Лондон, где мы все равно будем вместе. Я был счастлив, хотя не понимал, как она, беременная, сможет участвовать в постановке. — Он вновь сделал паузу, задумался, вспоминая. — Я купил дом в Чейни-уок,[23] нанял дизайнера, и к приезду жены у меня было готово все, вплоть до мельчайших деталей. Верхний этаж отвели под детскую. Больше всего меня радовала, конечно, мысль о ребенке. Я всегда хотел со временем завести детей, но вот теперь первый был как будто уже на подходе, и я ощущал себя на верху блаженства. Мечтал о сыне, о наследнике, о том, как все у нас будет… — Он грустно усмехнулся и нервно провел рукой по волосам.

Джеки осторожно спросила:

— У нее случился выкидыш?

На дворе стоял конец июля. А если Кэнди объявила о своей беременности в феврале, она не могла бы сейчас участвовать в «Манхэттен старлайт».

В комнате повисла нехорошая, болезненная пауза, и Джеки пожалела о том, что задала вопрос. По его лицу было видно, что потеря ребенка причиняет ему жестокие страдания.

Он поднялся и приблизился к ней, став спиной к камину. Джеральд возвышался над ней, словно каланча, а Джеки все так же сидела в кресле. Но грусть исчезла с его лица, а в глазах сверкнуло нечто другое. Она не поняла в первую минуту, что именно.

— В мае я прилетел к ней на выходные. У нее был день рождения. Я решил появиться в ее квартире рано утром с набором привычных и приятных банальностей, как-то: букет красных роз, шампанское, ювелирное украшение… Я думал преподнести ей сюрприз, но вышло все наоборот.

Джеки выпрямилась на кресле.

— Она была все еще в постели, когда я появился, — продолжал Джеральд. — Только не одна. И тогда я узнал, что она, оказывается, все это время не прерывала отношений с одним нью-йоркским художником, с которым жила до меня пять лет.

— Но… — начала было потрясенная Джеки.

— А ребенка не было изначально.

— Тогда зачем…

— Кэнди до смерти хотелось участвовать в лондонской постановке «Манхэттен старлайт». Но ей, американке, не выдавали разрешения на трудоустройство здесь. А «Экуити»[24] вообще запретил Кэнди работать в Англии по профессии. У нее оставался единственный выход: выйти замуж за англичанина и получить британское подданство. Именно это она и сделала. Отныне, являясь моей женой, она свободно может играть на лондонской сцене.

Профсоюз актеров в Великобритании.

Ее приятель приехал вместе с ней, и они живут в отеле «Гроувенор-Хаус».

— А что же вы? — спросила Джеки.

— А я свободен, — спокойно ответил он. — И добиваюсь развода.

— Тогда почему вы выгнали меня тогда из «Савой-гриль», когда она там появилась?

— Кэнди — алчный зверь, и если поймет, что у нее есть весомые основания по своей инициативе добиваться развода, она потребует в качестве компенсации половину всего того, что я имею. А пока мои адвокаты бьются над тем, чтобы оставить ей достаточно скромное содержание. Я ничего ей не должен! — с горечью в голосе проговорил он.

— Значит, пока нужно соблюдать осторожность?

Джеральд кивнул.

— Пока, да. Я выставил дом в Чейни-Уок на продажу, а сам живу в квартире на Рутленд-гейт и стараюсь не привлекать к себе внимания.

Он вновь сел напротив нее и протянул руку. Джеки тут же вложила в нее свою.

— Я должен был увидеться с вами и рассказать все, Джеки. — Джеральд смотрел ей в глаза. — Я хотел, чтобы вы знали. Чтобы поняли, почему я должен быть сейчас предельно осторожен.

— Да, я поняла, — медленно отозвалась Джеки. Она-то думала, что пройдет еще немного времени и ей удастся забыть Джеральда, однако же вот какой неожиданный поворот…

— Можно мне увидеться с вами еще? Теперь, когда все известно? — осторожно спросил он.

Джеки кивнула, но тут же сказала:

— Мне нужно время, чтобы все обдумать. Ваша история так удивительна…

Ей стало стыдно за свои прежние предположения о том, что он просто хотел погулять от жены на сторону.

Поняв ее состояние, он на мгновение стиснул ей руку и поднялся.

— Хорошо, — проговорил Джеральд. — Я позвоню завтра. Можно? Вы снимете трубку?

Во взгляде его вновь просквозила тоска. Джеки слабо улыбнулась.

— Да, сниму.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Спасибо за то, что вы все мне рассказали, — тихо сказала она.

— Я должен был это сделать. Я очень надеюсь… — Но он замолчал, словно боясь выговорить остальное.

— Да, — быстро сказала она. — Поговорим завтра. Когда он ушел, в комнату ворвался Кип и устремил на сестру вопросительный взгляд.

— Ну? — спросил он требовательно. — Что он смог сказать в свое оправдание?

— Так где вы напишете о моем вечере? — спросила Элфрида, похлопав ладонью рядом с собой и приглашая Роланда сесть. — Надеюсь, Джеки Давентри поместит материал в «Сэсайети». И потом у нас было много фотографов от разных газет и журналов. Я очень надеялась, что что-нибудь появится в «Ивнинг стандарт», но не было ни строчки, — почти захныкала она.

— Что, даже в «Лондонской хронике»? — как будто удивленно спросил Роланд.

Элфрида покачала головой.

— Ничего. Но, может быть, завтра?..

Роланд огляделся по сторонам. Вчера на балу не было возможности как следует познакомиться с этой гостиной. Только сейчас он обратил внимание на полотна Моне, Констебла и Джона Сингера Сарджента на стенах. «У Селвина как минимум сто миллиончиков, — подумал он. — И эта толстощекая пустышка не только имеет к ним доступ, но и вполне созрела для того, чтобы и я мог чем-нибудь попользоваться. Вполне, вполне созрела». Не удержавшись, он тонко усмехнулся, чувствуя, что Элфрида может обеспечить ему постоянный источник дохода.

— Я вот подумал… — начал он, возвращая разговор в русло, которое ему было нужно. — Что если…

— Да?

— Одних людей постоянно фотографируют, куда бы они ни пошли, а других никто не замечает. Об одних постоянно пишут в газетах и журналах, что бы они ни сделали, а про других никто и не вспоминает. Видите ли, леди Уитли, все это не случайно.