Тяжелый марал оказался. Три раза поднимался Сазон на Чельту, пока спустил все мясо к реке, к санному следу. В четвертый раз не пошел. И остался в избушке мешок с золотым корнем. С пуд, однако, мешок весил. Может, больше, может, меньше — не знаю. Мы в избушке мешка не обнаружили. Ни с корнем, ни без. Спички, правда, на приполочке были, соль тоже была. А вот насчет чего другого — ни-ни. Это раньше бытовал такой таежный закон: дрова, провизии на день, соль, спички непременно оставь на зимовье. Чтобы пришел промерзший человек, и не было бы ему на первых порах заботы. Чиркнул спичку, выскочил наружу, набил котелок снегом, сунул его на огонь и сиди, обогревайся. Жди, когда варево в котелке задымит, запузырится. А чтобы чужое с зимовья прихватить — такого не водилось. Не тобой положено — не тобой возьмется. Неписаный был закон, но строгий. И нынче он существует, но только не очень-то соблюдается. Потому что прешло в леса много людей случайных, которым тайга не кормилица, а повод украсить себя этаким венцом землепроходца.

В избушку мы попали после очередной стычки с шефом. Элька сказала насчет Чельты, Матвей в тон ей подтвердил:

— Помним… говорил Сазон. И про марала помним и про корень. Что, Аркадий, сбегаем до избушки?

— Как вы сказали? Сбегаем… Этот бег у вас отнимет полдня… Не забывайте про Кайтанар.

Хоть и говорил Вениамин Петрович бесстрастно, Матвей заиграл желваками. Наверное, и заиграл оттого, что уж больно бесстрастным было напоминание шефа. Ведь это же здорово бесит, когда обращаются к тебе, как к пустому месту.

— Понимаю, шеф. Нас в Кайтанаре ждет работа, к которой мы должны отнестись ответственно.

— Именно.

— Мы и отнесемся, шеф. Сбегаем к избушке и отнесемся…

— Я не могу вам этого позволить. Понимаете: полдня?

— А нам не надо позволять. Мы сбегаем так, без позволения. А вы плывите. Нас ждать не надо.

— Как же…

— Вот так же. Вы с Эльвирой двигайте, а мы вас догоним. Ей-богу, мы не обременим вас, шеф. Как считаешь, Аркадий, не обременим мы шефа?

Я отвернулся, покусывая губы.

Мне было смешно.

Элька плыла с Матвеем на одном плотике, и если мы задержались в пути, то из-за нас, а не из-за них, потому что Вениамин Петрович действовал шестом хотя и без видимых ошибок, но совсем не так сноровисто, как Матвей.

Перед опасными местами он заранее напрягался и почему-то напоминал мне кота, готовившегося к схватке с собакой. Матвей же собирался как раз тогда, когда для этого приходил момент. Такими я представлял себе пиратов перед абордажем. Наверное, именно так концентрировали силу и нервы морские бродяги, готовясь к смертельной опасности. Неплотно связанные бревнышки подскакивали, кренились на горбатых, завихряющихся бурунах, Элька, присев на корточки, мертвой хваткой вцеплялась в веревки, охватывающие плот по периметру, а Матвей, раздвинув и слегка напружинив ноги, касался шестом дна, будто играл, и в то же время следил за Элькой. Он ничего не советовал, не указывал. Да это было бы бесполезно: в обволакивающем реве голос его потерялся бы. Но в случае беды, я уверен, он знал, что предпринять.

Когда пороги кончались и плот, степенно переваливаясь, выходил на плесы, Вениамин Петрович приветственно махал Матвею и Эльке рукой и, отложив шест, присаживался на настил… В эти минуты он, наверное, заново переживал миновавшую опасность и казался себе настоящим мужчиной. В какой-то мере он имел на это право. Тот, кто по собственной воле полез в пекло и прошел его, имеет право на самоуважение.

Тем не менее, когда шеф начал пенять Матвею, мне сделалось смешно. Да как он ни старайся, мы их к вечеру достанем. Может быть, здесь другое? Может быть, шеф боится спускаться без нас? Может быть, ссылка на работу — предлог?

Матвей будто прочитал мои мысли. Он внезапно посерьезнел и быстро спросил:

— Работа — это то самое, или?..

— То самое. Только то самое.

Матвей прочитал мои мысли, а шеф понял нас обоих.

— Мы вас подождем у Барташа.

Матвей кивнул.

— Вообще-то, мы постараемся вас догнать раньше. Не полдня же, на самом деле, мы потратим на эту горушку.

— А на гольцы вы не пойдете? — осторожно спросила Элька, которая, видно, сердилась на себя за то, что напомнила нам про Чельту.

— Что мы там забыли? — усмехнулся Матвей. — Мы только возьмем корень. А главное — поглядим на хату. Пошли с нами?

— Э-э… — сказала Элька.

После завтрака она и шеф уплыли.

Хату мы поглядели. Самая обыкновенная охотничья, на курьих ножках. В полутемной рубленке на приполочке, как войдешь — справа, лежал початый коробок спичек и мешочек с серой комковатой солью. А рюкзак с корнем, видно, сперли любознательные. Среди них разные бывают. Одни красотами любуются, другие — охулку на руку не кладут. Того, что плохо лежит, не минуют. У меня, например, прошлым летом, когда я отдыхал на Телецком, спиннинг увели; у Алексея, тогдашнего моего случайного спутника, — штормовку и кеды. Сейчас вот рюкзак. Впрочем, может, я зря на туристов, может, из местных кто… Только вряд ли. Местные все-таки честняги. Да и нельзя им по-другому. У тайги свои обычаи.

То, что нет корня, плохо. Не собирались мы на гольцы, а идти придется. В общем-то, это и недолго, но до Барташа Эльку с шефом наверняка не достанем. Я бы, честно говоря, плюнул на все эти розовые родиолы — жизненный тонус и без золотого корня у меня высокий, но Матвей… Ему этот самый корень, понятно, тоже до форточки — дорог престиж… Ведь эдак наши любезные сослуживцы могут подумать, что мы и до избушки не дотопали.

Для очистки совести мы заглянули на печку, под нары, ничего там, ясное дело, не нашли и выбрались наружу. Матвей, потирая ладони — счищал с пальцев копоть, — посмотрел сначала на меня, потом на гольцы. Я отставил руку и показал ему часы.

— Наверстаем, — сказал Матвей.

Я пожал плечами.

— А во что?

Вот это номер. Действительно: во что собирать корень? Надеясь на Сазонов мешок, мы ничего с собой не захватили, да и сама идея подниматься выше, как видите, родилась у нас случайно.

— В рубашку если… — нерешительно сказал я.

— Силен!

— Элька потом постирает.

— Разве дело в стирке? Комары.

Верно. Я совершенно упустил такое богомерзкое обстоятельство. Это сейчас, когда мы стоим на открытом месте, комары только постанывают, а когда мы проходили болотистую полянку у подножья и заросли медвежьего уха, комары не стонали, а ревели уязвленно и кровожадно. Лицо и руки мы смазали «Репеллином-Альфа», надежным и долгодействующим противокомариным средством, поэтому на атаку наших незащищенных мест отважились лишь отдельные экземпляры, с которыми мы расправлялись скоро и беспощадно. Но попробуй, сними рубашку. Я представил себе перспективу, и мне сделалось не по себе.

— Тогда как?

— Кому-то придется спускаться за рюкзаком.

— А если сделать корзину? Ну, не корзину, конечно, а так, что-нибудь на скорую руку.

— Верно. Открыть производство лукошек, организовать отдел сбыта. Рупь штука с доставкой покупателю на дом. Не городи глупостей, друг Аркадий. Кому-то придется притащить рюкзак.

— Значит, мне.

— Почему такая категоричность? На это существует жребий. Сломим две палочки. Которая короче — тому и идти.

Матвей оторвал веточку пихты, очистил от иголок и, разломив надвое, зажал между большим и указательным пальцами.

— Отвернись… Так… Можешь повернуться. Тащи.

Конечно же, я вытащил короткую. Видимо, вид у меня был достаточно красноречив, потому что Матвей бодро сказал:

— Ничего, брат, не попишешь. Все по-честному. Такая, значит, твоя планида. Пока будешь топать туда-обратно, я подамся на гольцы, соберу стимулирующее. Какая-никакая, а экономия времени… Кстати, ты хоть имеешь представление о родиоле розовой, способен ты отличить ее, допустим, от скальной хризантемы?

— Отвали.

— При встрече с хозяином — кланяйся. Сам не задирайся, помни: медведи, как правило, первыми на людей не нападают.