Два дня длился осмотр, и все ниже кланялись ему люди при встрече, все удивленнее покачивали головами и перешептывались между собой. Молодые же более бурно выражали свой восторг. Наконец, вечером Робинзон всех собрал вокруг себя:

— Друзья мои! — сказал он им, — вот я показал вам все, чего добился за мою одинокую жизнь здесь. Только последние пять лет разделял мое одиночество мой дорогой друг Пятница, но двадцать три года я не видел человека. Всего, что я показал вам, я добился один, долгим, упорным трудом, бесконечным терпением и настойчивостью. Я вижу, вам понравилось мое хозяйство. Подумайте, насколько легче предстоит жизнь вам! Вас много, общий труд неизмеримо легче. Дружными усилиями вы создадите себе прекрасную жизнь. Живите, как братья, помогайте друг другу, вы будете щедро вознаграждены изобилием тех даров, которые вам даст природа. Я уверен, что вы легко обеспечите не только свою жизнь, но и накопите излишки для торговли. Корабли будут заходить к вам, забирать у вас хлеб и другие продукты и привозить вам те товары, которые вам будут нужны. Но не ленитесь, трудитесь усердно и любите друг друга!

С глубоким умилением подошли к Робинзону выборные от поселенцев, от лица всех благодарили его и обещали твердо держаться его советов.

Капитан, между тем, торопил с отплытием, потому что дождевая полоса была уже не за горами, и нужно было уйти заблаговременно в другие места.

Робинзон был один в своем жилище, когда к нему подошел Пятница. Лицо его было печально, и губы дрожали.

— Ты будешь ехать, друг!.. Обо мне не думаешь… Убей, я не хочу остаться без тебя… — проговорил он, со слезами на глазах.

Робинзон протянул к нему руки и ласково усадил у своих ног, как много раз сидели они вместе во время своих вечерних бесед.

— Напрасно ты думаешь, мой дорогой друг, что я не думаю о тебе! — начал он, — я много и долго соображал, как сделать так, чтобы тебе было лучше. Если б ты поехал со мной, конечно, тебе интересно было бы посмотреть на новые места, новую жизнь и все диковинки Англии. Но там у нас с тобой уж не нашлось бы общей работы, как здесь. Мы не стали бы жить общей жизнью. Мне придется или служить где-нибудь или заняться торговлей, а ты будешь чувствовать себя всем чужим, да и мы с тобой не сможем, как здесь, проводить целые дни вместе. Волей-неволей ты станешь слугой моим, а не товарищем и другом, как здесь…

Внимательно слушал Пятница, но все ниже опускал он голову.

— Мне самому очень тяжело расставаться с тобой, продолжал Робинзон, но я думаю, тебе лучше будет остаться. Здесь твой старый отец, здесь знакомое тебе дело, здесь будут у тебя друзья. Поезжай к своему племени, выбери себе там жену, как сделали это испанцы, привези ее сюда, живи с ней мирно и хорошо, и ты будешь счастлив, дорогой Пятница. В Англии холодно и люди часто недобры, здесь земля прекрасна, и твоя жизнь будет легка и радостна!

Теперь Пятница поднял голову и смотрел перед собой с легкой улыбкой. В его воображении, вероятно, рисовалась картина семьи, друзей, радости старика-отца, которому не придется разлучаться с ним. Он глубоко вздохнул.

— Хороший друг! — проговорил он. — Всегда говоришь правду! Всегда знаешь, как надо! Как скажешь — сделаю. Только Пятнице много больно! — Он приложил руку к сердцу и горячо заплакал, прислонив голову к коленам друга. Не мог удержаться от слез и Робинзон. И он знал, что не встретит уж в жизни такого верного, преданного друга.

Чтоб утешить немного его, Робинзон сказал, что все жилище свое, с палаткой, кладовыми и двором, он дарит Пятнице с его будущей семьей. Его же назначит он старшим в земледельческих работах, чтобы все переселенцы обращались к нему за советом в новом для них месте.

— Ты их научишь так работать, как работали мы с тобой, и даже лучше, потому что вас будет много! — закончил он.

Пришел день отплытия.

Погода была прекрасная, и корабль заманчиво покачивался на водах, готовый к дальнему пути. Испанцы, взятые на корабль в качестве матросов, были уже на своем месте, два бунтовщика, находившиеся еще в заключении, должны были быть выпущены в первом городе, чтобы дать им возможность взяться за честный труд.

Все новые обитатели острова собрались на берегу для торжественных проводов Робинзона.

Разбирая свои вещи, он взял с собой на память меховую одежду, самодельную корзину с изюмом и клетку для попугая. Все это было перевезено уже накануне на борт корабля, в его каюту, только Поль сидел теперь на его плече и, испуганный толпой, цепко держался за него и прижимался к щеке.

Раздались прощальные клики, все махали зелеными ветвями в знак привета. Пятница, рыдая, бросился к нему на шею.

— Приезжай, друг! Приезжай опять! Помни Пятницу! — едва проговорил он.

Вот уж отчалила шлюпка, вот пристала она к борту корабля, там взвился дымок и прощальный пушечный выстрел прокатился в утреннем воздухе. Подняли якорь, надулись паруса, и забурлила вода под носом судна.

Робинзон стоял на палубе, со стороны, обращенной к острову, и в глубоком волнении смотрел на удаляющиеся зеленые берега. Ему казалось, словно какая-то часть его остается там, и слезы застилали его глаза. Сколько радостей, горестей, труда лежит позади! Прощай, прекрасный остров!

Рис. 22. Переселенцы провожают Робинзона.

Когда все скрылось из глаз, и кругом раскинулась одна водная гладь, он стал спокойнее, сел, и новые думы охватили его. Что ждет его впереди? Вот скоро будет он среди своих соплеменников, снова увидит города, снова приблизится к жизни образованных людей. Он узнает о новых открытиях и изобретениях, книги и произведения искусства будут к его услугам… Но в то же время снова встретит он праздность, богатство, полное довольство одних и непосильный труд и горькую бедность других, снова увидит неправду и притеснение слабого сильным. Как отвык он от этого!

Не начнет ли снова манить его тогда прежняя скромная трудовая жизнь среди прекрасной природы? Не пожалеет ли, что покинул ее?

Долго сидел в задумчивости Робинзон, потом встал, полный мужества и бодрости: он будет жить и служить правде, о которой так много думал в одиночестве. Если же силы его ослабеют и жизнь в Англии сделается невыносимой, то ничто не помешает ему снова вернуться на родной остров, где он прожил двадцать девять лет, к прежней трудовой, справедливой и счастливой жизни и к верному другу Пятнице.