Робинзон, который был ближе к нему, поторопился перерезать путы, старик жалобно застонал, он, кажется, вообразил, что его сейчас поведут на убой. Но что сделалось с Пятницей, когда он услышал его голос и затем заглянул в его лицо! Он бросился обнимать старика, заплакал, засмеялся, потом запел, заплясал, потом опять заплакал, принялся колотить себя по лицу и голове. Робинзон не сразу мог понять, в чем дело, наконец, Пятница крикнул ему, что старик был его отец.

Нельзя было без слез смотреть на глубокую радость сына при виде спасенного от смерти отца. Но в то же время проявления ее были так забавны, что нельзя было и не смеяться. Раз двадцать вскакивал он в лодку и выскакивал из нее, то садился возле отца и, распахнув куртку, прижимал его голову к своей голой груди, то принимался растирать тому руки и ноги. Робинзон посоветовал дать ему глоток рома и ромом же растереть затекшие руки и ноги, и это очень помогло.

Но о преследовании убежавших дикарей теперь, нечего было и думать — они почти скрылись из виду. На их горе скоро поднялся сильный противный ветер, который развел огромное волнение, и вряд ли смогли они справиться с бурей, бушевавшей потом всю ночь.

Пятница, между тем, был так поглощен своей радостью, что не видел ничего кругом. Переждав первые минуты, Робинзон окликнул его. Он подбежал вприпрыжку, улыбаясь во весь рот. Робинзон спросил, дал ли он поесть отцу? Пятница огорченно хлопнул себя по голове:

— Нет хлеба! Жадная тварь все сама съела, ничего не оставила! — и он показал на себя.

Тогда Робинзон собрал все, что у него оставалось: обломок хлеба и веточку изюма и передал для старика. Пятница благодарно кивнул головой, но через минуту понесся куда-то, сломя голову. Робинзон попробовав было окликнуть его, но парень и всегда-то был легок на ногу, а тут за ним словно гналась нечистая сила. Едва прошло четверть часа или около того, как он уж воротился, но уж не так шибко.

В руках он нес горшок молока, а локтем придерживал большую ковригу хлеба.

Молоко произвело живительное действие на старика, который, кажется, умирал от жажды.

Когда он напился досыта, Робинзон велел остальное отнести испанцу, прибавив к этому изрядный кусок хлеба. После временного прилива сил, он вдруг ослабел и сидел теперь под деревом в полном изнеможении. Робинзон подошел к нему, тот взглянул на него с глубочайшей благодарностью, но ноги и руки его так распухли от тугих пут, что он упал снова, когда попробовал подняться. Тогда Робинзон подозвал Пятницу и попросил его растереть испанцу руки к ноги так же, как он делал это отцу.

Пятница охотно взялся за помощь, но поминутно оглядывался, не нужно ли чего его отцу.

Ему видна была только одна голова старика, так как тот сидел на дне лодки. Вдруг, оглянувшись, он увидел, что голова исчезла. В тот же миг он уж несся, как вихрь, к лодке. Но, добежав, он убедился, что старик спокойно прилег отдохнуть, тогда Пятница, улыбаясь, вернулся к прерванному делу.

Пора было подумать о том, как доставить гостей домой. Робинзон хотел попробовать поднять на ноги испанца, но Пятница решительно отстранил его, взвалил испанца на спину и, как малого ребенка, понес его к лодке. Тут, осторожно спустил его, усадил против отца на дно, потом вышел сам на берег, столкнул лодку на воду, прыгнул в нее сам и взял весло. Робинзон пошел пешком.

Несмотря на ветер, лодка так быстро неслась вдоль берега, что тот, дойдя до бухты, нашел уж их там. Сам же Пятница опять мчался куда-то с быстротой ветра. По дороге он крикнул, что пошел за другой лодкой. Вскоре он показался с ней. Выскочив на берег, он стал помогать отцу и испанцу встать на ноги, но ни тот ни другой не могли этого сделать. Пятница растерялся: втащить обоих на гору было все-таки не под силу и ему.

Робинзон пришел ему на помощь. Усадив поудобнее гостей на мягкую траву, в тени, он позвал за собой Пятницу в ближнюю рощицу, там они вырубили несколько крепких жердей, на скорую руку сделали носилки и на них перенесли своих больных к наружной стене крепости. Но тут снова встало препятствие: перетащить двух взрослых людей через высокую стену было невозможно, ломать же ограду Робинзон ни за что не хотел. Наконец, он нашел выход. Закипела работа, и через два часа у наружной стены красовалась прекрасная палатка из парусины, густо прикрытая ветвями от солнца и дождя. В палатке они устроили две постели из соломы, прикрыв их козьими шкурами и положив в придачу по одеялу.

Улыбка полного блаженства показалась на лицах гостей, когда они протянули свои измученные члены на приготовленных ложах, в прохладе и безопасности.

И вот Робинзон уж не один! Остров заселяется, и ушло безвозвратно его одинокое житье. Сперва Пятница, с которым он успел так сродниться душой, теперь еще двое. Но он, несомненно, старший между ними, глава и хозяин.

Уложив удобно гостей, надо было позаботиться об обеде. Робинзон сейчас же отрядил Пятницу на ближний загончик принести годовалого козленка. Часть разрубили на куски и сварили из него превосходный суп, засыпав его крупой из ячменя; из другой сделали жаркое, поджарив его на углях. Костер, конечно, развели тут же. Потом все четверо уселись. За обед или, вернее, за ужин. Пятница служил Робинзону переводчиком для обоих гостей, потому что испанец довольно бойко изъяснялся по-индейски, по-английски же не знал ни слова.

Когда все насытились, Робинзон попросил Пятницу взять лодку и привезти с поля сражения брошенные там ружья. Нужно было еще, в виду жары, поскорее закопать трупы и остатки отвратительного пира. Робинзону так невыносимо было видеть их, что добрый Пятница взял на себя все дело. И действительно, он так прекрасно исполнил его, что когда Робинзон пришел через несколько дней на место побоища, то только по расположению деревьев мог узнать его.

Робинзон часто вступал в разговоры со старым индейцем при помощи его сына. Ему хотелось расспросить старика, что думает он о бегстве четырех дикарей и не боится ли, что те могут вернуться на остров целым полчищем?

Но тот отвечал, что, по его мнению, беглецы никоим образом не могли выгрести в такую бурю и что они либо утонули, либо их занесло далеко на юг и прибило к берегам чужих племен, где им все равно несдобровать. Но если даже им удалось бы благополучно вернуться домой, то и тогда они не вернутся. Дикари были страшно напуганы неожиданным нападением, ведь они никогда еще не слыхивали ружейных выстрелов и, вероятно, остались в полной уверенности, что погибают не от человеческих рук, а от грома и молнии. Робинзона же и Пятницу они приняли за разгневанных духов, слетевших с неба, чтобы истребить их, он сам слышал, как дикари кричали это друг другу. Они не могут представить себе, чтоб простой смертный мог изрыгать пламя, говорить громом и убивать, даже не взмахнув рукой.

Впоследствии оказалось, что старик был прав, но больше недели Робинзон ежеминутно ждал непрошеных гостей и все поглядывал на море. Но оно оставалось пустынно и в бурю, и в тихую погоду, и понемногу Робинзон успокоился.

Пятнице же, казалось, не было дела ни до чего на свете, кроме отца. Он все еще не мог нарадоваться на его приезд. На другое утро он взял его на руки и посадил на дерево, а сам лег возле него, потом встал, стал обнимать, гладить по лицу и любоваться на него, как на картину. Когда старик окреп настолько, что мог ходить, он водил его за руку, как ребенка, все время занимая какими-то веселыми рассказами и то и дело угощая изюмом, который, по-видимому, пришелся очень по вкусу тому. Робинзон с умилением глядел на эту сыновнюю любовь и снова не раз подумал, что она сделала бы честь лучшему христианину.

Пятница и отец его стали звать Робинзона к себе, уверяя, что он может рассчитывать на самый радушный прием их племени после всего, что он сделал. Робинзон начал уж склоняться к этому, когда один разговор с испанцем навел его на другие мысли.

Разговорным языком их поневоле стал пока латинский, который знал испанец да и Робинзон изучал когда-то в молодости и не совсем еще забыл. Кроме этого, изо всех сил испанец торопился узнать английский язык и делал в нем большие успехи.