Флип готов был поспорить на десять баксов, что Стив не сможет написать рассказ с точки зрения женщины, и Стив принял вызов. Он как раз обдумывал одну идею для журнала «Кавальер» — о девушке-изгое со сверхъестественными способностями, мстящей одноклассникам за то, что они всю жизнь ее дразнили. Он помнил учебу в школе и девочек, которых считали изгоями в классе.

Вернувшись на работу в прачечную «Нью-Франклин», Кинг заметил, что одна из пожилых работниц буквально помешана на религии, и решил списать с нее образ фанатичной матери девочки-изгоя.

Сюжет потихоньку завязывался. Осталось только сесть и написать рассказ.

Согласно замыслу Стива, в первой сцене действие происходит в женской раздевалке. Он написал первые несколько страниц: по сюжету у главной героини, ученицы старших классов, начинаются месячные — впервые в жизни и, как назло, не где-нибудь, а прямо в школьной душевой — к вящему ужасу бедняги… несчастная, она уверена, что истечет кровью до смерти. Она не знает о простейших жизненных вещах, потому что ее свихнувшиеся на почве религии родители не удосужились заняться половым воспитанием дочери-подростка — темы, имеющие хотя бы косвенное отношение к сексу, в их семье табу.

В ответ одноклассницы принялись швыряться в девочку тампонами — и тут дело застопорилось, Стив зашел в тупик. Откуда девочки взяли столько тампонов? Из специальных платных автоматов? Он не знал. В конце концов, он лишь однажды побывал в женской раздевалке, помогая брату Дэвиду, который летом подрабатывал уборщиком в средней школе Брансуика.

Тогда он спросил о платных автоматах Тэбби. Та засмеялась и сообщила ему, что аппараты бесплатные.

«Это была жестокая история, — рассказывал Кинг. — О девочках, о женской раздевалке и о месячных — то есть о тех вещах, в которых я совершенно не разбирался. Передо мной замаячила верхушка огромного айсберга. Женщины! Девочки! И женская-то душа потемки, а уж что творится в головах у девочек и вовсе тайна за семью печатями».

Он продолжил усердно трудиться над сюжетом, но, напечатав около пятнадцати страниц с одинарным интервалом, сдался и выбросил все в мусорную корзину. Мало того что Стив испытывал трудности с «женским видением» — может, Флип и был прав, — вдобавок история ни в какую не желала втискиваться в стандартный лимит, принятый «Кавальером»: три тысячи слов. Журнал лишь однажды купил у Стива рассказ подлиннее.

«Короткий рассказ можно сравнить с динамитной шашкой с крохотным запалом, — объяснял Кинг. — Только успел поджечь — и все, конец. Меня вдруг осенило: без длинного запала тут не обойтись. Захотелось, чтобы читатель ощутил себя в шкуре моей героини и осознал, через что ей пришлось пройти и каково это — быть изгоем в жестоком мире подростков… Девушкой движет не злоба и даже не месть… Когда тебя долгие годы шпыняют и дразнят все, кому не лень, когда в душе изо дня в день капля за каплей копится обида, пожирая тебя изнутри, рано или поздно ты не выдержишь и дашь отпор обидчикам».

Выбросив страницы, Стив почувствовал необходимость расслабиться. В те времена райское блаженство (помимо круглосуточного просиживания за пишущей машинкой) означало для него нежиться в горячей ванне, покуривая сигарету и попивая пивко за прослушиванием прямой радиотрансляции с матча «Ред сокс» по заранее установленному на край раковины приемнику. За этим занятием его и застала заглянувшая в ванную комнату Тэбби. Она выключила радио, потрясла смятыми страницами и заявила:

«Ни в коем случае не бросай. История классная».

«Но я ничего не знаю о девочках», — попытался возразить Кинг.

«Я тебе помогу».

Даже если Флип был прав, то явно не отдавал себе отчет, что у Стива есть прекрасный консультант по вопросам женской психологии.

И еще Тэбби сообщила мужу, что эта история заслуживает больше, чем три тысячи слов, — по ее мнению, сюжет тянул на полноценный зрелый роман. Стив давно, еще в колледже, понял, что Тэбби — его идеальный читатель, а это на редкость привлекательное качество. «Она увлеченный читатель и бесподобный критик. Всегда укажет неудачные места, обоснует свою точку зрения и предложит несколько приемлемых вариантов на выбор».

Стиву ничего не оставалось, как разгладить смятые листы и вернуться к работе над рассказом. Дело вновь застопорилось, когда он дошел до сцены выпускного, где Кэрри пускает в ход телекинез. «Я точно знал, чего хочу: это была сцена, где обидчики получают по заслугам, жестокая картина расплаты, хаос и разрушение, — но не представлял, как именно все произойдет, — говорит он. — Тэбби посоветовала использовать усилители и электрическое оборудование рок-группы».

Помимо прочего, он и сам преподавал в школе — грех было не воспользоваться собственным опытом. «Во мне есть что-то от Кэрри Уайт, — признавал Стив. — Как и любому школьному учителю, мне посчастливилось наблюдать за школьной средой с двух разных точек зрения. Сначала — сидя за партой (помню, как по всему классу летали ластики), и позже — с места учителя».

Последовав совету жены, Кинг решил не ограничиваться требованиями журнала, и уже через три месяца перед ним лежала готовая рукопись — целых семьдесят тысяч слов. Ободренный успехом, он нарадоваться не мог на свое детище (роман получился отличный), но, увы, не все складывалось так гладко. Мало того что с понедельника по пятницу Стив как проклятый вкалывал в прачечной, отстирывая ошметки омаров и устриц с ресторанных скатертей или кровь и личинок с больничного белья, — вдобавок ко всему его изматывали постоянные переезды. С рождения Наоми семья успела сменить две квартиры в Бангоре — одна на Понд-стрит, другая на Гроув-стрит — и пожить в трейлере на Клатт-роуд в Хермоне.

Ни с того ни с сего (Стиву нравилось преподавать, и он с нетерпением ждал сентября, когда можно будет вернуться в школу) его вдруг стали мучить кошмары: во сне он, учитель литературы, пытался разобрать ворох рукописей, загадочным образом попавших в ящик его стола или в настенный шкафчик. Он признавался: «Во время работы над „Кэрри“ у меня случались приступы депрессии, иногда просто руки опускались».

Дописав рукопись, Стив подумывал послать ее Биллу Томпсону, однако так и не решился. В конце концов, в «Даблдей» уже отклонили два его романа, и меньше всего он хотел повторения. Поэтому он убрал рукопись в стол и принялся обдумывать замысел для следующего романа.

На уроках литературы в средней школе вместе с «Нашим городком» Торнтона Уайлдера Стив проходил с учениками «Дракулу». Разумеется, он обожал разговоры о вампирах, но не забывал и обсудить с учениками проблемы, которые поднимает в своем романе Уайлдер: отсутствие перемен в маленьком городке и взаимоотношения между его жителями. Стив, который и сам вырос в небольшом провинциальном городе, с легкостью вживался в образы персонажей книги.

После долгого дня у доски и прежде чем ретироваться в комнатушку для стирки, служившую ему кабинетом, Стив перекидывался парой слов с Тэбби за ужином в трейлере.

«А что, если Дракула приедет в Хермон?» — спросила она однажды.

Мысль Стива лихорадочно заработала. В итоге родился сюжет нового романа, о захваченном вампирами городке в штате Мэн, под рабочим названием «Второе пришествие».

Хотя Стиву нравилось писать романы, он прекрасно отдавал себе отчет, что кормят его не они, а короткая проза для мужских журналов. Поэтому он по-прежнему слал рассказы Наю Уилдену. К тому времени семья нуждалась в более стабильных источниках доходов, поскольку Тэбби снова была беременна. Второй ребенок четы, Джозеф Хиллстрем Кинг, родился 4 июня 1972 года.

Тэбби назвала сына в честь Джо Хиллстрема, более известного как Джо Хилл, профсоюзного деятеля и композитора, жившего в начале двадцатого века. В пятнадцатом году Хилла казнили за убийство, которого он, возможно, и не совершал; казнь вдохновила некоторых писателей на создание песен и стихов о его жизни. Одно из таких стихотворений, написанное в тридцатом году поэтом Альфредом Хейзом, переложил на собственную музыку Эрл Робинсон, композитор, творивший во времена Великой депрессии, превратив его в песню «Прошлой ночью во сне мне явился Джо Хилл», которую позже, на Вудстоке, исполнила звезда шестидесятых Джоан Баез.