— Ну что, прижать их в уголовке, — серьезно спросил Данлеп, — вмазать по морде и объяснить, кто здесь хозягут?

Бетти остановилась.

— У них другой цвет кожи, и у тебя нет других причин, чтобы придраться к этим детишкам, — возразила она твердо. — Я юрист и если стану свидетельницей ничем не спровоцированного нападения на гражданских лиц, то придется что-нибудь предпринять по этому поводу.

— Тебе легко говорить, Бетти, — заспорил Данлеп. — Но мы ведь знаем, эти подонки уже замешаны в преступлении. Мне что, надо ждать, пока они кого-нибудь пристрелят? Тогда-то я буду знать точно, как заслужить их уважение.

Троица все еще маячила у входа в дом, никуда не собираясь уходить. На голове у самого высокого была фермерская кепка со сдвинутым на одно ухо козырьком. Он откровенно разглядывал полицейских, женщину с ними и казался более любопытным, нежели озабоченным.

— Да плюнь на них, Пол, — предложил Мудроу. — То, чем ты хочешь заслужить уважение этих ребятишек, все равно нельзя делать при свидетелях, — и он указал на приближающуюся с тремя детьми Инэ Алмейду. Инэ, видимо, собиралась жаловаться, и Мудроу, перемигнувшись с Бетти, обнял ее за талию, приготовившись выслушать энергичные речи кубинки.

— Что же вы стоите? — закричала она на Пола Данлепа (к большому облегчению Стенли Мудроу). — Эти свиньи прямо здесь, около подъезда, продают свои наркотики, а полиция их не арестовывает?! — Она показала на парней, которые все же сочли за благо удалиться. Всем своим видом, однако, они как бы говорили: «Мы скоро вернемся!»

Когда Реббит рванул боковую дверь, распахнув так широко, что она стукнулась о корпус машины, Катерина все еще не пришла в себя. Подобно тому, как реагировала Сильвия Кауфман на дым в ее спальне, Катерина поняла лишь одно: «Надо бежать!» Она понятия не имела, где находится, не понимала, что сидит голая, только пульс, подстегнутый кокаином и ужасом, достигал не меньше двухсот ударов в минуту. Еще несколько мгновений она пребывала в столбняке, а потом рванулась через открытую дверь на улицу и с громким криком побежала.

Любопытно, что Мик и Реббит отреагировали на это одинаково. «Трахнутая сука», — сказали они и одновременно подняли дула автоматов. Первый залп из шести выстрелов толкнул Катерину вперед, и ее тело сотрясалось, будто его подталкивал невидимый гигант. Седьмой выстрел, сделанный Реббитом после секундной паузы, пришелся ей в затылок.

— Пришейте фараона, — приказал Бен с переднего сиденья. — Да проснитесь вы, вашу мать, и пришейте эту свинью. Мама нас убьет, если мы провалим это дело.

Реббит первым оторвал взгляд от обнаженного извивающегося на тротуаре тела. Он поднял «узи» и попытался направить его на Мудроу, но не смог прицелиться, поскольку сидел с подогнутыми ногами на водяной постели, которая все еще колебалась после серии выстрелов. Это все равно, что стрелять в гусей на ходу из моторной лодки. Даже труднее.

— Мы масок-то не надели, — заметил Мик, увидев Реббита, который начал нажимать на спусковой крючок.

Если бы до этого происшествия Мудроу спросили, кого он считает настоящим полицейским, то Стенли знал бы, что ответить. Ведь Пола Данлепа все принимали за тряпичную куклу, еще бы — офицер по профилактике преступлений! Но именно Пол Данлеп надлежащим образом отреагировал на серию выстрелов из микроавтобуса. А Мудроу застыл на месте и, словно защищая ребенка от злого родителя, обнял Бетти, прижав ее к груди. Его спина представляла собой замечательную мишень для свистящих вокруг пуль, но он словно не думал об опасности, угрожающей ему.

Он стоял, обняв Бетти, на углу в центре Манхэттена, и одновременно пытался предупредить об опасности женщину, которая махала ему рукой с противоположной стороны улицы.

— Берегись, берегись, берегись! — кричал он.

Мудроу видел две сцены сразу, как на картинах кубистов, где части изображения соседствуют друг с другом, не соприкасаясь. То же происходило и со звуками. Гром автоматической очереди, пули, отскакивающие от камня, и пули, входящие в тело Инэ Алмейды, вопль ужаса маленького ребенка, голос испуганного полицейского, сжимающего в объятиях женщину. Все это казалось отдельными эпизодами, попавшими сюда невесть как из десятков старых фильмов. Чтобы понять связь между ними, надо было по меньшей мере открыть глаза, но Мудроу стоял, зарывшись лицом в волосы Бетти.

Пол Данлеп, казалось, не обращал внимания на стрельбу вокруг него. Он увидел упавшую Катерину Николис, десятки дыр в ее теле, из которых кровь била фонтанами, и почувствовал взрыв ненависти. Вот уже десять лет, как он, не зная, куда деть время, ежедневно отстреливал норму, необходимую для полицейского, из пистолета 38-го калибра (готовясь к соревнованиям, в которых никогда не осмеливался выступать).

Это было его самое старое хобби. Теперь оно пригодилось. Не раздумывая ни секунды, Данлеп вынул револьвер и выстрелом размозжил голову Бену Коану.

Тот упал на руль, резко свернув микроавтобус на тротуар. Стрелки, потерявшие равновесие, отпрянули от двери и упали друг на друга. На какую-то секунду, увидев, что «узи» Мика направлен на него, Реббит Коан решил — его смерть каким-то образом оговорена между матерью и Мартином Бленксом. И удивился, увидев, как десятки пуль из его собственного автомата разорвали грудь Мика. Еще больше он удивился, когда в открытой двери микроавтобуса появился Пол Данлеп с вытянутой вперед рукой, в которой держал пистолет 38-го калибра. Пол выпустил две обоймы прямо в грудь Реббита, прикончив его на месте.

В некотором роде преображение подъезда «Джексон Армз» из территории побоища в место для расследования преступления произошло более хаотично, чем само нападение. Главное правило — оградить место происшествия от посторонних, чтобы прибывшие полицейские, медицинские эксперты и сотрудники оперативной бригады (раньше она называлась судебной) могли работать, — выполнить было нелегко. Тела лежали одно на другом, раненые взывали о помощи, никакие инструкции никого не интересовали. Первый полицейский, оказавшийся на месте преступления (он дежурил в двух кварталах от «Джексон Армз» около станции метро), как раз и должен сделать ограждение, а также зафиксировать их имена и звания. Второму и третьему полицейским (судя по форме, они несли патрульную службу) надлежало сдерживать толпу, особенно натиск репортеров. К сожалению, все трое нарушили предписание. Они перевернули тела Инэ Алмейды, Катерины Николис, братьев Коан и черного подростка, который уже не выглядел закоренелым торговцем наркотиками, пытаясь обнаружить в них признаки жизни.

Затем на помощь подоспели Джексон и Голдберг, два ветерана полицейской службы. Они пришли в ужас оттого хаоса, который царил на Тридцать седьмой улице. Их вызвали с середины задания, сообщив, что преступление совершено, как минимум тридцать минут назад. Но до сих пор «Джексон Армз» не был огорожен желтыми ленточками, более того, гражданские лица дотрагивались до микроавтобуса, а репортеры в центре событий снимали, как медицинская бригада снует взад-вперед со своими носилками и кислородными подушками.

Люди с меньшим опытом, конечно, не знали бы, с чего начать. Но видавшие виды Джексон и Голдберг первым делом немедленно записали время своего прибытия в записные книжки, а затем внесли туда данные на трех полицейских, которые прибыли к месту преступления. Потом, когда лейтенант или, хуже того, начальник следственного отдела в Куинсе, начнет их расспрашивать, они смогут выдать этих троих как тельцов для заклания. И не будут чувствовать угрызений совести, не считая это предательством. С их точки зрения, жертвоприношение было лучшим из того, что заслуживали те кретины. Сейчас место преступления настолько истоптано, что невозможно установить последовательность событий, используя только вещественные доказательства. Придется опрашивать свидетелей и узнавать, как разворачивались события: с их слов оба были уверены, что причина преступления — в разборке между торговцами наркотиками.