— Какие страницы? Да встань ты наконец и объясни толком!

Иван поднялся, плюхнулся обратно на табуретку.

— Так Библия… ее ж, сказал, срочно надо…

— Кто?

— Ты. Пришел ночью, выдернул меня из постели, сунул ее в руки, — кивнул кузнец на раскрытый талмуд, лежавший у зеркала, — и велел к завтрему все странички на дерево перенести. Сказал, к обеду приду, проверю. Прости, барин, не успеваю!

— Тьфу! Это ж надо было так вчера нажраться… Ладно, Ваня, запомни одну истину: если шеф пьян, то совсем не обязательно все его приказания… — Виталий задумался. Говорил-то он в принципе правильно, но если подчиненный начнет тебя обнюхивать, дабы прикинуть, выполнять распоряжение родного начальства или нет, то это будет капец, — Одним словом, выношу тебе благодарность от лица службы и премирую золотым червонцем!

— Рад стараться, барин!

— Разделишь его со своими помощниками. Вон та конопатенькая, что по двору шмыгает, случаем, не племяшка твоя?

— Она самая, — расплылся Иван, — племяшка.

— Как зовут?

— Даренка.

— Шустрая она у тебя. Пряников медовых ей с премиальных не забудь купить. Значит, так. Это производство временно сворачиваем. Есть новое дело. Надо вырезать всего-навсего одну дощечку. Сейчас я по-быстрому набросаю тебе текст, и ты его воплотишь в дереве. Дощечка должна быть маленькая. В размер листа, на котором царские указы и кляузы строчат. Ну мы вчера такие покупали, помнишь?

— Ага.

— Вот и прекрасно. Еще надо выточить деревянный валик, насадить его на ручку металлическую, чтоб вращался, а сам валик обшить заячьей шкуркой. Сможешь?

— Да чё там мочь? Проще простого.

— Отлично. И еще надо соорудить три десятка столбов со Виталий на верхушке. Столбы мы потом в землю вкопаем, а на щиты листовки расклеивать будем.

— Чего расклеивать?

— Листов… ну неважно. Короче, столбы и щиты нужны вот таких размеров… — Юноша втолковал кузнецу, какие ему требуются габариты, — Все понял?

— Все.

— Как со всеми этими делами закончишь, потом можешь отдыхать. Бумагу тащи.

— Окстись, барин. Откуда у меня бумага? Она ж дорогая.

— Блин! А что есть?

— Пергамент.

— Хрен с тобой. Пергамент тащи и чем на нем писать. Кузнец притащил из дома лист пергамента, чернила, гусиное перо, и работа закипела. За эти суматошные дни в этом диком мире Виталий еще ни разу толком не приходилось браться за перо, и, только получив такую возможность, он понял, как сильно соскучился по работе. Наверное, именно поэтому ему стоило больших трудов сдержать свой творческий порыв, чтобы не развести текст до масштабов «Войны и мира». Он уложился в один лист и передал его кузнецу. Иван внимательно прочел текст, перевел круглые глаза на шефа.

— Барин, ты это серьезно?

— Более чем.

— И это все правда?

— Это тебя не колышет. Нам надо сделать так, чтоб все поверили, что это правда.

— Но… зачем? — Кузнец был явно ошарашен.

— Затем, чтоб меня за яйца не подвесили, — сердито буркнул царский сплетник, — и нашу контору не разогнали к чертовой матери. Ты хочешь жить хорошо?

— Хочу.

— Я тоже. Кстати, ты пресс изготовил?

— Угу. В сарае стоит.

— Молодец.

— И буковки уже отливать начал на эти… как его… наборные гранки.

— Цены тебе нет, — умилился царский сплетник, — но это на будущее, а пока придется обойтись стандартным клише. Тираж на этот раз небольшой, но производственный процесс на твоем подворье начинать рискованно.

— Почему?

— Такое ноу-хау запросто скоммуниздить могут. Пресс, пока не найдем более подходящего помещения, придется переправить на подворье Янки Вдовицы. Там охрана надежней. Жучок с Васькой никому спуску не дадут. Так что, как дощечку вырежешь, столбы приготовишь, подпрягай своих работников, загружай пресс и остальное хозяйство на телеги — и везите все это ко мне домой. Заодно прикупишь на базаре чернил и бумаги. Вот тебе еще один золотой.

— Барин, да куда ж столько…

— Сейчас денег жалеть нельзя. У нас на всё про всё всего два дня. Короче, дощечку вырежешь, пару часиков поспишь, что надо купишь — и ко мне на подворье. Все понял?

— Нет.

— И что не понял? Излагай.

Иван грустно посмотрел на пергамент:

— Не поверят.

— Кто?

— Народ.

— Почему?

— Да народ давно уже никому не верит. Ни боярам, ни купцам…

— А царскому сплетнику поверит?

— Не-а. Народ уже указам царя-батюшки-то не верит, а хочешь, чтоб его сплетнику поверили!

— А почему царю не верят?

— Так в указе у него одно, а по жизни совсем другое, — глубокомысленно изрек кузнец, — Вот если бы калики перехожие около паперти сели да слушок пустили, тогда весь Великореченск враз бы поверил! Может, нищих нанять, а, барин?

— С ума сошел? Да они нас за полушку тут же и сдадут. Хотя мыслишка у тебя интересная. Есть в ней рациональное зерно. А что, если к этому делу припрячь… Слушай, а это идея!

Царский сплетник со своим узелком на плече двигался по направлению к подворью Янки Вдовицы. В голове его крутились вопросы, извечно стоявшие перед исконно русскими людьми: кто виноват и что делать? Чуя, что анализ ситуации может сложиться не в его пользу, юноша поспешил вопросы чуток перефразировать, и теперь в его голове они звучали примерно так: что делать и кого после этого оставить виноватым? Так в глубокой задумчивости он и вошел на подворье своей дамы сердца, к которой испытывал уже очень даже нехилые чувства. Там он застал довольно странную картину. Поперек двора было натянуто множество бельевых веревок, на которые Васька с Жучком в четыре лапы развешивали тарань. Зубастые рыбки, даже в засоленном виде, все еще пытались огрызаться, но уже не так агрессивно, как раньше, можно даже сказать, слабо. В центре Двора стоял чурбан, с воткнутым в него топором, две кружки и бочонок пива.

— Вот эта уже подвялилась, — сообщил Васька, сдергивая пиранью с дальней веревки.

— С ума сошел? Она еще шевелится, — испугался Жучок.

— Начхать. Ща мы ее упокоим.

Глухо тюкнул топор, обрывая мучения бедной рыбки. Работяги бросили работу, нацедили себе пива и начали наслаждаться жизнью. Наслаждались, они, похоже, уже давно, так как царского сплетника, застывшего у калитки, даже не заметили.

— Вы что делаете, уроды?!! — завопил Виталий и ринулся к бадейке, стоявшей у водостока терема.

Оттуда, из воды, тут же вынырнули зубастые пасти. Голодные глаза смотрели на царского сплетника с таким вожделением, что он поспешил отпрыгнуть в сторону.

— Фу-у… хоть этих не тронули.

— Слушай, какой-то дикий у нас постоялец, — обиделся Жучок.

— Сам с ночи задание дал, чтоб к обеду бочка пива была и готовая тарань, а теперь наезжает, — Васька выдул пол-кружки, слизнул пену с усов.

— Я дал? — опешил юноша.

— Ну! Сказал, как рассветет, в человеческий облик приходить буду, — подтвердил оборотень, — Только приходить в этот облик собрался почему-то к обеду. Хотя смотрю, до человеческого облика тебе еще далеко, — окинул взглядом царского сплетника Жучок.

— Тьфу! Идиоты! А вы далеко ушли? Вы чем думали, когда пистолет в узелок подкладывали?

Юноша ворвался в сени, чуть не снеся по дороге дверь, проскочил через гридницу, взметнулся по лестнице вверх и, не раздеваясь, плюхнулся на свою кровать поверх лоскутного одеяла. В дверной проем горницы сунулась усатая морда Васьки, а спустя мгновение над ней нарисовалась морда Жучка.

— Да ладно уж, не серчай. С пистолетом мы переборщили, но прикольно ведь, — фыркнул кот.

— А предупредить, что он заряжен был, — это так трудно? — окрысился на него Виталий.

— Что? — выпучил глаза баюн.

— Что, что! Я ведь тоже подумал, что вы пошутили. И Гордону об том же сказал. Стрельнул в него для убедительности…

— Что?!!

— Поздно теперь орать «что!». Думать надо, куда сваливать. Через франкские земли махнуть или польские…