— Нет времени даже подумать о том, чтобы найти квартиру, поэтому пусть все останется как есть, — оборвала Ники Алексея, прежде чем он смог закончить фразу.

Его темные глаза блеснули.

— Я не говорил о деталях, — сказал он спокойно.

— Я знаю, — вздохнула она, — извини меня, Алексей. Я просто не в состоянии дать тебе ответ, которого ты ждешь. — Она протянула руку и кончиками пальцев коснулась его лица. Он перехватил ее руку и надолго задержал в своей.

— Может быть, кто-то есть? — мягко спросил он. — Кто-то, кого ты могла бы любить?

— Нет! — быстро ответила она и затрясла головой, словно стараясь изгнать образ Уилла, который мелькнул в сознании. Необъяснимым образом Алексей вызвал у нес раздражение, задав вопрос, на который у нее не было твердого ответа.

Бал Андервуда в честь полудюжины местных благотворителей ожидался в Атланте как гвоздь сезона в жизни общества. Построенный еще до Гражданской войны особняк Блейк — дар самой себе за счет доходов от ее трастового фонда — был заполнен свежими цветами и освещался хрустальными канделябрами. Армия слуг, облаченных в униформу солдат-конфедератов, обносила гостей шампанским и бутербродами, в то время как оркестр Питера Дучина наигрывал танцевальные мелодии, к удовольствию высшего общества города.

Ники церемонно представилась Блейк, которая была одета как истинная дочь Старого Юга, в алое платье со смелым декольте.

— Прекрасно, — протянула она. — Давно пора показаться на людях, Ники Сандеман. И самая пора представить этого красивого и элегантного мужчину, вместо того, чтобы где-то прятать его.

— Рад снова видеть вас, Блейк, — сказал Алексей, манерно кланяясь и поднося ее руку к губам.

Блейк тяжело вздохнула.

— Ах, ну почему я никак не могу найти кого-нибудь, столь же совершенного, как вы? Ники, ты не будешь возражать, если я одолжу у тебя этого очаровательного мужчину на танец или даже на два?

Она протянула руки к Алексею и приготовилась увести его. Однако, верная своим обязанностям хозяйки, Блейк обвела сначала взглядом зал. Ее взор остановился на мужчине в повседневном костюме, она помахала ему рукой, как раз когда он брал бокал с шампанским у проходящего мимо официанта.

— А сейчас позвольте мне представить вас одному очаровательному джентльмену, — сказала она. — Ники, это мой дядя, Джон Кромвелл. Он из северной ветви нашей семьи. Он зарабатывает себе на жизнь, что не извиняет его появление на моем вечере в неподходящем костюме. Дядя Джон намеревается завтра покинуть Атланту, но если мы окажем ему наше южное гостеприимство, может быть, это заставит его задержаться.

Исполнив свой долг, Блейк уверенно повела Алексея в сторону танцевальной площадки.

«Дядя Джон» сохранял серьезное выражение лица, которое соответствовало его строгому темно-серому костюму. И хотя на вид ему было не менее шестидесяти, Ники не ощущала никаких препятствий для того, чтобы вовлечь его в разговор.

— Что же такого вы сделали, мистер Кромвелл, что Блейк не одобрила вас? — спросила она.

— Я юрист, мисс Сандеман, — ответил он. «Кромвелл, Бэджетт и Константин», Трентон, Нью-Джерси.

— Ваше имя мне знакомо.

— Я главный адвокат в деле Тройано. Может быть, вы читали о нем.

— Это не то, которое…

— Да, мисс Сандеман, — обронил он жестко. — Дело против «Хайленд Тобакко». Я рассматриваю как победу уже то, что мы смогли довести его до суда, после всего что они сделали, чтобы похоронить дело.

Ники следила за этим процессом по газетам.

— Но это очень трудное дело, мистер Кромвелл. Доктора умершей женщины сказали, что если бы она перестала курить, то могла бы остаться в живых. Ее муж свидетельствовал, что она много раз пыталась бросить, но не смогла. Как вы думаете, присяжные сочувственно отнесутся к делу?

Кромвелл покачал головой.

— Нам предстоит пройти еще долгий путь, мисс Сандеман, и нам потребуется много больше, чем сочувствие, чтобы выиграть.

— Но тогда почему вы взялись за это дело, если не уверены, что сумеете выиграть его? — спросила она, теперь уже довольная тем, что Блейк свела ее с таким интересным собеседником.

— Потому что это необходимо. Мои партнеры и я знали, что, ввязываясь в это дело, мы попадаем в тяжелую ситуацию. Знаете, чего стоит его ведение моей фирме? Миллионов долларов и многих лет изучения документов и прочей предварительной работы. Я не обманывал ни себя, ни своего клиента, что это будет легкое дело. В конечном счете компания постарается затянуть процесс лет на тридцать. Они готовы переносить, затягивать, хитрить. Они пытаются повернуть колесо назад после каждого пройденного шага. Отдают обманные распоряжения, чтобы помешать нам получить информацию, в которой мы нуждаемся, а когда мы добираемся до предварительного рассмотрения дела, заваливают нас бумагами.

Ники с возрастающим возмущением слушала, как Кромвелл описывал тактику сопротивления, которую использовали адвокаты «Хайленд».

— И если бы судья не отменил несколько перерывов в слушании дела, мы до сих пор не продвинулись бы…

— Но это дело приобрело гораздо большую известность, чем любое другое из тех, о которых я раньше слышала, — сказала Ники. — Может быть, это воодушевит и других людей обратиться в суд.

— Может быть, — согласился он. — Но, мисс Сандеман, взгляните спокойно на голые факты. В прошлые годы табачная индустрия потратила примерно от 800 миллионов до 1 миллиарда долларов, защищаясь в судебных процессах. Это превосходит весь национальный бюджет многих небольших стран. Кто располагает сравнимыми суммами, чтобы сражаться с ними?

— Но если они начнут проигрывать…. настойчиво сказала она, представляя, как этот Голиаф отбивается от угроз со всех сторон, и размышляя, может ли вообще такой гигант, как «Хайленд», быть повержен.

— Даже если они начнут проигрывать десять или пятнадцать дел в год — а ныне мы не уверены, что способны выиграть хоть одно дело — даже тогда, мисс Сандеман, они способны покрыть ущерб в пять или шесть миллиардов долларов, просто подняв цену пачки своих сигарет на двадцать пять центов. Эти деньги, которые добровольно внесут курильщики, пойдут на образование фонда защиты, способного уберечь их от непоправимого ущерба. Как вам нравится такой поворот? Эффект в том и заключается, что курильщики защищают эти компании против самих себя.

— Но это же чудовищно! — воскликнула Ники. Джон Кромвелл угрюмо усмехнулся.

— Я испытываю точно такие же чувства. Скажите, мисс Сандеман, почему вы так заинтересованы в деле Тройано? Вы не представительница местной прессы? Под слоем румян Ники даже вспыхнула. — Я работаю в «Ригал Тобакко», — сказала она тихо. На лице Кромвелла появилась гримаса отвращения. — Выходит, — произнес он с сарказмом, — вам бы хотелось увидеть поражение «Хайленд», но вы не видите ничего зазорного в том, чтобы работать на «Ригал».

— Это не совсем так, — запротестовала она: ее очень заботило, чтобы произвести хорошее впечатление на Джона Кромвелла. Я не имею права сейчас все объяснить, но, уверяю вас, что «Ригал» вовсе не похож на «Хайленд». Наше руководство заботится о здоровой продукции.

Кромвелл покачал головой.

— Я давно перестал верить в это, мисс Сандеман. И уже не поверю ни в чью благожелательность из тех, кто связан с табачной индустрией. Но, поскольку вы кажетесь заинтересованной, я скажу вам о моих личных мотивах, заставивших меня взяться за это дело. Я думаю, что вердикт будет политическим, а не финансовым. Думаю, что мы разрушаем табачную индустрию каждый раз, когда можем содрать с нее эту блестящую мишуру, которой они окружили себя с помощью своей системы общественных связей. Не важно, как повернется конкретное дело Тройано, ведь мы хотим показать, насколько зловеща вся эта индустрия, как далеко она заходит со своей тактикой «Большой Лжи». И хотя они безмерно богаты и могущественны, думаю, люди начинают в определенной степени проникаться к ним отвращением и начинают заставлять своих конгрессменов прислушиваться к своему мнению.