Ах да, — продолжала она, — ваша компания хорошо потрудилась, чтобы выхолостить или ослабить эти законы. Но и конце концов она потерпит поражение.

Ники сурово взглянула на Дьюка, словно хотела привлечь к нему всеобщее внимание.

— Ваш председатель знает, что американский табачный рынок никогда не восстановится в прежнем объеме. Его реакция такова: «Будем продавать смерть в другие страны, другу и врагу, все равно. Будем заставлять их правительства впускать нас, будем взывать к свободной торговле, будем принуждать их политиканов следовать тем же путем, к какому мы принудили наших собственных». Я призываю вас вовсе не пожертвовать вашими инвестициями. То, чего я хочу — это хороший бизнес, перспективный, без продажи несущих смерть продуктов здесь или за рубежом.

Уголком глаза Ники заметила, что Дьюк взглянул на часы. В следующий миг Лоуэлл поднялся со своего кресла за столом конференции.

— Мисс, — сказал он, — я должен напомнить вам, что мы должны сегодня обсудить важные вопросы. Как держателю акций вам была оказана любезность получить слово, но…

Ники оборвала его:

— Как держатель большинства акций я не нуждаюсь в вашей любезности или разрешении, чтобы говорить.

Наступило ошеломляющее молчание, затем состоялось поспешное совещание между Дьюком и Пеппср.

Не в состоянии дальше игнорировать Ники, вперед вышел Дьюк.

— Что вы имели в виду, назвавшись «держателем большинства акций»? потребовал он ответа.

Торжествующая Ники достала копию доверенности Бейба. Она ждала, наслаждаясь его потрясением и немой яростью.

Зал загудел: началось сражение.

Неожиданно Дьюк широко улыбнулся.

— Нет, мисс Сандеман, — сказал он, — я полагаю, что вы допустили еще одну ошибку. Если бы вы нашли время изучить правила этой корпорации, вы бы поняли, что полномочия, которыми вы располагаете — ноль и пустышка.

Как такое могло быть? Ники потянулась к своему портфелю, который, пока говорила, оставила у подиума. Он, должно быть, обманывает, подумала она, просто пытается выиграть время. Ники достала оригиналы документов, которые ей передал Бейб. Они были должным образом подписаны, датированы и заверены нотариусом.

— Мне кажется, это вы допускаете ошибку, — холодно заявила она, протягивая документы. — Это мне вручил Уильям Хайленд. Подпись заверена нотариусом.

— Я не ставлю под сомнение подпись моего брата, — ответил Дьюк. — Или его право передать полномочия. Но я не принимаю ваше право голосовать по таким полномочиям. Как я уже сказал ранее, если бы вы удосужились прочитать оригинал соглашения с держателями акций, вы бы знали, что акции, принадлежащие семье Хайлендов, не могут быть ни при каких условиях переданы, если это может сказаться на итогах голосования, никому другому, кроме как члену семьи Хайлендов.

Он сделал паузу, следя, какое впечатление произвело его, подобное взрыву бомбы заявление.

В ушах Ники звенели слова «член семьи Хайлендов». Ее щеки вспыхнули от смущения. Неужели она вынуждена здесь и сейчас, в этом зале, наполненном чужими людьми, перебороть позор своего детства? Выбрать между широковещательным раскрытием унижения своей матери или перспективой еще раз быть отвергнутой?

Победоносная ухмылка Дьюка придала ей силы. То, что она делает, более важно, чем гордость и собственные чувства. То, что она делает, может внести изменения в жизнь не только ее и Уилла, но и миллионов людей. Выпрямившись, она объявила звонким голосом:

— Я думаю, сэр, вам хорошо известно, что я член семьи Хайлендов. Ваш брат, мистер Уильям Хайленд, знал это так же хорошо — вот почему он передал мне свои полномочия.

В зале наступила внезапная тишина. Личная драма, разворачивающаяся на глазах у всех, на мгновение затмила чисто финансовый вопрос. Дьюк бросил на нее изумленный взгляд. Он покачал головой, его манеры внезапно снова стали такими, какими и должны быть у настоящего джентльмена с Юга.

— Мисс Сандеман, я глубоко сожалею, что вы чувствуете необходимость ввергать всех нас в смущение таким образом. Могу я спросить вас, к какой ветви семьи вы, по вашему утверждению, имеете отношение?

Кто-то в аудитории захихикал, вызвав волну нервного смеха.

Щеки Ники стали пунцовыми, она почувствовала, как в ней поднялась волна ярости. Дьюк обращался с нею, словно она была не вполне нормальным человеком, и это действовало на присутствующих. Она чувствовала, как от нее ускользает поддержка зала, масса качнулась в ту сторону, которой принадлежит богатство и сила, она поверила этому мужчине, который держался с такой уверенностью в себе.

Приложив все силы, чтобы сохранить достоинство, Ники сказала:

— Вы знаете так же хорошо, как и я, Дьюк, что у вас и у меня один и тот же отец — Хенри Дэвид Хайленд.

Тут уж дыхание перехватило у всего зала, он загудел. Никогда раньше скучные, рутинные собрания акционеров «Хайленд» не походили на ночные «мыльные оперы».

Дьюк захихикал:

— Что ж, это очень удобное заявление, мисс Сандеман, поскольку отец скончался много лет назад и не может защитить себя. Но я не припоминаю, чтобы о вас когда-нибудь говорили как о члене семьи. Я не припоминаю, чтобы вы когда-либо получали какое-либо наследство. Я также не припоминаю, чтобы вы когда-нибудь входили в дверь нашего дома.

Дьюк явно упивался этим моментом, уязвляя ее той грубой и ранящей истиной, заключающейся в том, что если они и унаследовали гены и хромосомы X. Д. Хайленда, то на этом все и кончается. Напоминая ему что она имеет не больше прав называть Х.Д. отцом сейчас, чем тогда, когда он был жив.

— Быть может, вы сумеете представить хоть какое-то доказательство вашего заявления? — спросил Дьюк, подчеркнув свое терпение тоном, каким говорят с придурковатыми или больными.

Ники мучительно сознавала, что она могла лишь предъявить свидетельство о рождении, где было четко проставлено:

«Отец неизвестен».

— Говорите же, мисс Сандеман, — подстрекал ее Дьюк. — Законный претендент на членство в моей семье не должен испытывать такие трудности, которые, похоже, испытываете вы.

Ники долго молчала. Будет ли этому конец? Уверенная победа обернулась публичным унижением, о котором завтра широко протрубят газеты? Она проклинала себя за самонадеянность, за то, что не провела всю необходимую подготовительную работу.

— Я думаю, что если мисс Сандеман больше нечего сказать, то нам лучше перейти к неотложным делам.

— Нет, мистер Хайленд! выкрикнула она, хватаясь за последнюю соломинку. — Я полагаю, что если вы не признали мои полномочия, то деловые вопросы сегодня решаться не будут. По моим подсчетам, у вас нет необходимых для кворума пятидесяти одного процента. Прочитайте ваши правила, мистер Хайленд. Вы увидите, что я права.

По рядам акционеров пронесся гул разочарования. Глаза Дьюка сверкали. Казалось, он готов был убить Ники прямо на том месте, где она стояла.

— И это еще не все, — сказала она, пока вы не объявите мои претензии справедливыми, вы можете, черт побери, считать «Хайленд Тобакко» в состоянии паралича.

Ники подхватила свой портфель и направилась к выходу из зала. В следующий момент рядом с нею очутился Уилл, прокладывая ей дорогу сквозь толпу поджидающих репортеров и фотографов. «Никаких комментариев», — отвечала она на все вопросы, уже зная, что каждая пикантная деталь этого собрания скоро станет известна публике. «Только бы без фотографий», — молилась она про себя, закрывая лицо, пока Уилл за руку вытаскивал ее из помещения.

— Выше голову, дорогая, — шепнул он, — не позволяй этим мерзавцам заставлять тебя прятаться.

— Это все твоя вина, — сказала Пеппер, когда они с Дьюком остались наедине в апартаментах «Брекерс-отель» после собрания. — Бейб никогда бы не передал ей своих полномочий, если бы ты не обращался с ним так плохо. Ты натолкнул его на это, Дьюк, и он отплатил тебе за все.

— Заткнись! — взорвался Дьюк. — Он был слабым и глупым, Пеппер! И то, что его больше нет, ничего не меняет, черт возьми!