Ученые до сих пор не пришли к единому мнению, был ли зареченский инцидент первым на Земле проявлением «благодати Амадея», первым «торком»? Пальму первенства оспаривают также секта мормонов в американской Юте и жители небольшого коста-риканского городка Эль Мулло, где также ночью произошли необычайные явления, в ходе которых глава местного наркокортеля, по совместительству — мэр и меценат, повесился на центральной площади, прямо на ножнах сабли статуи Симона Боливара. Но там какая-то запутанная интрига получилась, и никаких документальных подтверждений почти нет, так что историю Нового Мира принято отсчитывать от той памятной ночи в небольшом российском городке под названием Зареченск и от рапорта капитана Ермашина — первого торкнутого в истории человека.

Сейчас трудно судить, почему именно Зареченск был накрыт первой «волной благости Амадея». Выдвигалось несколько убедительных теорий, в которых ссылались на географическое расположение города: на высоковольтные линии, проходящие поблизости, на телевизионную вышку, расположенную буквально в сотне метров от того самого РОВД. Другие же ученые обращали внимание в первую очередь на ситуацию: налицо возмущение интеллигента, обратившегося за помощью к властям в лице милиции и властями же оскорбленного. И именно это возмущение, многократно усиленное силовым полем Амадея, и привело к известным последствиям.

Теперь мы уже почти точно знаем, как сложились судьбы, если можно так выразиться, «персонажей» первого зареченского инцидента. Начальник РОВД полковник Чутков в ту же ночь написал рапорт на имя начальника губернского УВД с перечислением всех своих должностных нарушений, с подробным описанием всех известных ему случаев коррупции в Зареченском районе. Рапорт был отправлен по почте и изъят тем же утром самим отправителем. Через две недели, во время второго торка, рапорт был отправлен снова и также поутру изъят. В конце концов уже переписанный и дополненный рапорт попал на стол начальника областного УВД через… полтора года в большой папке ему подобных, а мог бы стать первым. Но надо отдать должное, Чутков одним из первых среди высоких милицейских чинов уволился из органов, а потом и возглавил добровольную народную дружину Зареченска. Погиб смертью храбрых во время поимки банды «отпетых чикатилов», за неделю до гибели женился на молоденькой девчушке с ребенком — поварихе из лагеря «Дзержинец». Бывшая жена его не осуждала и даже взяла осиротевшего ребенка на воспитание.

Капитан Ермашин тоже забрал свой рапорт, написанный в ту памятную ночь, и порвал его, но на следующий день написал снова вместе с явкой с повинной. Оказывается, за ночь он собственноручно расстрелял двух человек — местного криминального авторитета Никитова (кличка Никита) и наркобарона по кличке Оглы. Несмотря на то что охрана у обоих была поставлена на уровне.

Процесс был громкий, Ермашина осудили, но в последнем слове он сказал, что «не сожалеет о том, что избавил Землю от двух мерзких гнид», но очень раскаивается в должностных преступлениях, свершенных до этого. Прокурор неожиданно отказался требовать для Ермашина срока на всю катушку и попросил объявить перерыв. Неизвестно, чем бы все кончилось, но в «автозаке» капитана проткнул заточенным электродом какой-то наркоман из банды Оглы. Ему и так светил «четвертак», тем более ломка началась, так не все ли равно…

На основании рапорта и показаний Ермашина из заключения были освобождены пять человек, оговоривших себя в ходе следствия по разным делам. Четверо живы до сих пор, но слесарь Авдонин вышел на свободу совершенно сломленным, его «опустили» на зоне. Выйдя на волю, он устроился ночным сторожем и спился в полгода.

Хулиган-дебошир Бурцев, проспавший в «обезьяннике» РОВД до утра, опохмелился в буфете железнодорожной станции, неожиданно расчувствовался перед буфетчицей, рассказал о своих многочисленных прегрешениях, пустил слезу и с воплем «А задолбала такая жизнь!» бросился под проходящий скорый поезд. Бурцев и был признан первым в истории торкнутым самоубийцей.

Оба сержанта пэпээсника, лупившие друг друга дубинками, на следующий же день уволились из органов, один окрестился в церкви и уехал с молодой женой жить в глухую брошенную деревню. И первыми работниками на его ферме стали те самые станционные бомжи, что сдавались по ночам в милицию на ночлег. Он жив до сих пор, его с сыновьями недавно показывали в программе «Крестьянский вопрос» как показательных фермеров. Второй пэпээсник сначала пил, потом завербовался по контракту на Кавказ, где и пропал без вести.

Что касается учителя Колесникова, то он совершенно не понимал, зачем его чествуют, как какого-то героя, и почему к нему в школу приезжает так много журналистов. Он продолжал работать завучем и брал дополнительные часы в продленке, чтобы починить старенький «Москвич». Но когда на ночные улицы вышли чикатилы, и в стране объявили ЧП, он одним из первых в городе записался в народную дружину и потратил все сэкономленные на ремонт машины деньги на покупку помпового ружья. Он умер от воспаления легких в местной больнице, заболел после двух смен ночного дежурства на улицах. На похороны его собрался чуть ли не весь город. Вы и сейчас можете увидеть его могилку на окраине зареченского кладбища. У скромной плиты памятника постоянно лежат свежие цветы и стоит стакан водки, накрытый краюхой. Можете выпить в память скромного русского учителя — через некоторое время кладбищенский сторож подойдет и стакан снова наполнит.

Прошел один год…

— Эй, ну вы скоро там соберетесь-то? Давайте живее, спать охота, сил нет.

— Ладно, подождешь, мы не столько ждали.

— Поговори еще… Список готов? Ого! Двадцать семь человек, а не жирно ли?

— Еще чего, жирно… Вообще тридцать было, но братья Смирновы сами хотят, чтобы их на суде оправдали, а Абанян…

— Что Абанян?

— Да Абанян, ты же его знаешь, широкая душа. Я, говорит, эта женщина нэ убивал, я эе любил, но в баня, мамат кунем, нэ сдэржалса, нэмножко полубил эе, — передразнили армянина из окошка «кормушки»…

— Изнасиловал, что ли?

— Ну, что-то типа того. Он думал, она для виду упирается, а она, видишь как, полуголой из бани выскочила и в первую попавшуюся машину сиганула. Перепила, наверное. Ну согласись, пойдет баба с мужиком в баню, если без «чего говоришь»? Ну вот, он теперь себя и винит. Осталась бы она в бане — до сих пор бы жила, а так… Пусть, говорит, меня судят за изнасилование…

— Эх, Абанян, Абанян, — участливо покачал головой дубак в погонах старшего прапорщика. — Жаль, хороший мужик, хоть и чурка. Ладно, давайте на выход.

Ворота СИЗО со скрипом распахнулись, почти три десятка подследственных и уже осужденных вышли на морозную улицу. Тут же раздался рев, это какая-то женщина не выдержала и кинулась на шею одному из вышедших — коренастому мужичку в телогрейке.

— Сережа, Сереженька, — запричитала она, покрывая поцелуями его лицо и голову.

— Да ладно тебе, — смущенно улыбался мужичок. — Я ж тебе говорил, что невиновен, что все обойдется, а ты все в слезы. Все, пошли домой, а то дочка замерзнет…

Остальные встречающие, как по команде, бросились к своим родным, близким, друзьям. Раздался плач и смех.

— Эй, уважаемые! — громко крикнул здоровенный парень с характерными для борцов-вольников сломанными ушами, усаживаясь в длинный серебристый «мерс». — Если кого не встретили, кому переночевать негде или с работой проблемы, давай ко мне в «тачку», или вон в ту «Газель». И вообще, уважаемые, а давайте ко мне на дачу, отпразднуем восторжествовавшую справедливость! Вместе сидели, вместе погуляем, а? Да не ссыте, я ж в полной завязке, я теперь предприниматель.

Его телохранители, такие же здоровые и бритые, активно закивали бритыми головами, мол, все, завязано с криминалом, теперь только честный бизнес. Несколько человек с вещмешками робко подошли к «Газели», в основном же обретшие свободу в обнимку с семьями и друзьями направились к ближайшей остановке, стараясь успеть на последний автобус.