— Начальник, — высоким, отчаянным голосом протянул Тайри.
— Ну что, Тайри. — В устремленном на Тайри взгляде белого сквозила жалость.
— Я знаю, что делать! — монотонно и в нос заголосил Тайри. — Мне только боязно!..
— Чего боязно?
— Боюсь, не поможете вы мне.
— Сказано тебе, помогу.
Тайри и начальник полиции смотрели друг на друга. Пустые глаза белого не выражали ничего — ни страха, ни к чему-либо обязывающего душевного движения. Во взгляде черного, уклончивом, полном недоверия, совершалась сложная, хоть и неуловимая работа. Рыбий Пуп знал, что Тайри пытается определить, можно ли вверять исход дела белому. Внутренний голос говорил: нельзя. Не лучше ли выступить против него с таким оружием, как погашенные чеки? Почему судить должны только черных, если в равной мере виновен и белый, если «Пуща» могла работать в нарушение всех противопожарных правил только при пособничестве полиции? И что произойдет, если Тайри, чтобы облегчить участь себе и доктору Брусу, откроет, что не кто иной, как чин полиции, состоял с ним в доле? Ведь если бы на скамье подсудимых рядом с ним оказался начальник полиции, насколько меньше вины лежало бы на его плечах. Да, но сорвать личину с тех, кто сидит в муниципалитете, — такое может стоить жизни. А если после решения большого жюри его освободят под залог, начальник полиции сможет под всяким благовидным предлогом вновь и вновь приходить к нему, требуя денег, и всякий раз их придется давать. Нет, довериться полиции нельзя и выступить против нельзя тоже, но, может быть, заставить белого хотя бы пойти на уступки? Тайри свесил голову, распустив приоткрытые губы. Он медленно попятился к стулу и сел, глядя себе под ноги.
— Я что хочу сказать, начальник, — прошептал он.
— Ну-ну, выкладывай.
— Только слушайте, вы поймите меня как надо…
— Постараюсь. Так что?
Противоречивые побуждения с такою силой боролись в Тайри, что он встал, беспокойно прошелся по комнате, подошел к завешенному окну, потом опять вернулся к начальнику полиции. Надтреснутым от напряжения голосом он заговорил:
— Начальник, вы меня знаете двадцать годов, я человек солидный, положительный…
— Ну да, — сказал начальник полиции, медленно смаргивая, стараясь понять, к чему клонит Тайри.
— Вы же знаете, я не смутьян, верно я говорю?
— Верно, Тайри. Знаю.
— И не подстрекатель, так?
— Ты правильный человек, Тайри, — кивая головой, сказал начальник полиции.
— Три раза я давал показания большому жюри и ни разу вас не подвел. Уж как меня уламывал окружной прокурор выступить в пользу обвинения — никто, говорит, тебя пальцем не тронет, если…
— Я все это знаю, Тайри.
— А теперь вы говорите, меня будут судить…
— Ну да. Но это же разные вещи. Наши дела — одно, пожар — другое…
— Сманивал меня окружной прокурор пойти против вас, а ведь не сманил…
— Тайри, у нас с тобой синдикат, у нас уговор был такой!
— А под суд меня одного толкаете, начальник!
— Ты что, ниггер, хочешь изменить свои показания большому жюри? — напрямик спросил начальник полиции.
— Упаси меня Бог, начальник, что вы! Я вас не выдам! Только, видит Бог, мне теперь нужна помощь…
— А мы и собираемся тебе помочь, Тайри!
— Кто-кто, а я вас не обману… Вот скажите, начальник, верите вы мне? — Его голос сорвался на писклявой высокой ноте.
— Верю, Тайри.
— Послушайте, начальник, я в политику не лезу, вы знаете. — Тайри запнулся и глотнул, подбирая нужные слова. — Я — что? Мне бы только шкуру спасти, — продолжал он, неотрывно глядя на белого. — Спасти, что сколотил за свой век для родного сына, — вот он сидит перед вами, смотрите. Он молодой, у него вся жизнь впереди. И есть, начальник, один-единственный способ меня спасти, другого нету… Ох, прямо язык не поворачивается сказать. Никогда о таком не говорил с белыми…
— Говори, Тайри. Что у тебя на уме?
— Я отродясь не стоял за равные права для белых и черных. Вы и сами это знаете — да, начальник?
— Ну, допустим, — задумчиво протянул начальник полиции. — Но при чем тут?..
— Вы только пять минуточек послушайте, что я буду говорить, и обещайте, что не перебьете, ладно? — подвывая, молил Тайри; по его лицу струился пот, сами собой подобострастно подламывались колени.
— Пожалуйста. Только к чему это ты клонишь? — нахмурясь, спросил начальник полиции.
— Не остановите, дадите договорить? — добивался своего Тайри, уходя от прямого ответа.
— А зачем это тебе? — Теперь начальник полиции насторожился.
— Нет, вы обещайте, что не остановите, покамест не договорю! — вскричал Тайри.
— Не остановлю, Тайри. Говори, — с невольной жалостью сдался начальник полиции.
Тайри глубоко вздохнул, набирая побольше воздуху, помедлил и сдавленным, дрожащим, не по-мужски тонким голосом заговорил.
— Что они про нас знают, начальник, — начал он. — Да ничего.
— Кто? — озадаченно спросил начальник полиции.
— Белые, — страшным шепотом сказал Тайри, как будто открывал великую тайну. — Он глотнул и прищурился. — Вы обещали, что дадите договорить, обещали же…
— А я тебя и не останавливаю. — Негромкий голос белого звучал натянуто.
— Начальник, в законе что-то сказано, что вроде судят человека присяжные, равные ему… — Тайри помедлил, следя, не изменился ли белый в лице. — Известное дело, не про нас, черных, писан этот закон, никто ничего не говорит…
Начальник полиции часто замигал и в задумчивости потер подбородок.
— …а все же про нас, черных, вы не знаете — чем мы дышим, что чувствуем, как должны изворачиваться, чтобы жизнь прожить… — Тайри окинул начальника полиции испытующим взглядом. — Одни только черные, начальник, могут понимать черных. Начальник. Я не хочу, чтобы меня судили по вашему белому закону. Вот если б только, как начнется наш суд, посадить к присяжным шесть человек черных — меня то есть судить, понимаете? — только шесть человек, начальник…
Начальник полиции встал, открыл рот, но Тайри, вскинув руки, подскочил к нему:
— Не надо, начальник! Пожалуйста! Вы же обещали! Дайте только договорю! Если что не так, поправите. Я вас послушаю, а как же иначе… — Полный страсти голос сорвался, Тайри подошел к столу и отхлебнул виски. — Сроду в этом городе не бывало черных присяжных. Что, я не знаю? Знаю, начальник. И не собираюсь я проповедовать, чтобы черные мешались с белыми. Я — что? Мне лишь бы шкуру свою спасти… А какого черного ни посади к присяжным — хоть в городе возьмите, хоть во всей округе, — этот черный меня спасет и вас! Посадите к присяжным шесть черных — и вот оно, наше спасение! Не родился еще тот черный, чтобы у него хватило дурости признать меня виновным — тем более что дурня к присяжным и не посадят. Вдумайтесь только, начальник. Ясно вам, о чем речь?
Начальник полиции со вздохом опустился на стул.
— Ну и ну, — глядя в сторону, заметил он. — Не думал я, Тайри, что когда-нибудь услышу от тебя такие слова. — Он бросил на черного удивленный взгляд и внушительно продолжал: — О чем речь, я знаю, но это же просто невозможно, черт возьми. Никогда этому не бывать. Дичь ты порешь несусветную…
— Один бы только единственный раз, — бесцветным голосом умолял Тайри. — Один разочек, для меня.
— Хм-м, — задумчиво проворчал начальник полиции. — В суде царь и бог — судья Мун, а он куклуксклановец. Он черных на дух не переносит. Это тебе не я. Ему даже черную мантию в суде надевать противно. Ему только заикнись, что ты тут надумал, дурья голова, так, пожалуй, пулей вылетишь из города. Понимать-то я тебя понимаю, да ничего путного выйти из этого в наших местах не может. Так что забудь об этом.
— Один разок, может, и вышло бы, — прорыдал Тайри. — И тогда я свободен. Да и вам было б не о чем беспокоиться… — Он понимающе округлил полные слез глаза. — А после, начальник, все опять пошло бы по-старому, и были бы присяжные опять белехоньки, а? Одно одолжение, больше я ничего не прошу у моих добрых белых друзей — особое одолжение, личное. А равенство — это совсем другая песня…
