— За нас он умер, Крис, — проворчал отец. Он положил в карман пистолет, взял шляпу, подошел к раковине и, налив стакан воды, одним глотком опорожнил его.

Рыбий Пуп почувствовал на себе его испытующий взгляд.

— Пойди-ка возьми свою шляпу, Пуп.

— Куда это ты его, Тайри?

— Он поедет со мной.

— Что ты! Опасно-то как. И поздно…

— Ха-ха! — У Пупа мороз прошел по коже от отцовского наигранного смеха. — Никакой нет опасности, Эмма. Белые унялись. Разъехались по домам — кто залег спать, кто надрался до бесчувствия. Понатешились кровью… Разве не знаешь — как они убьют кого из черных, так тишают на время, добренькие становятся, смирные.

— Мал еще Пуп, ребенок, — не соглашалась она.

— Он будет при мне. Кто сунется к нему, будет сперва иметь дело со мной. Сегодня Пуп у меня увидит, что такое есть жизнь…

— А ну как пойдет стрельба…

— Эмма, я отвечаю за сына. После стрясется с ним что, на мне будет вина. Идем, Пуп.

Мать прикусила зубами стиснутые кулаки, напрасно стараясь подавить рыдания.

Отец взял его за плечо и повел по коридору, зажигая по пути одну лампочку за другой. Они прошли по парадному крыльцу, спустились во двор, обошли машину, сели. В молчании медленно выехали по дорожке на улицу. В тихой летней ночи подернутые дымкой светились вереницами жемчугов газовые фонари. Рыбий Пуп сидел одинокий, маленький, ему было страшно, хотя рядом взбудораженный мыслями о кровавом жертвоприношении, вооруженный пистолетом сидел отец.

— Теперь, Пуп, нам с тобой во всем надо держаться вместе, — зарокотал отцовский бас. — Тебе еще в жизни учиться и учиться, вот и берись с сегодняшнего дня. — Он важно покивал головой. — На этом свете ходи с опаской, иначе нельзя.

— Понятно. Только почему ты говоришь, пап, что страдать обязательно всегда нам?

— Потому что у нас силенок мало, сын, чтобы дать сдачи.

— Что же мы, пап, так и покоряемся без боя?

— Откуда ты взял? Нет, ты, брат, смотри не решай, что мы трусы. Черные сражаются каждый день…

— Вот ты сказал, белые сейчас больше никого не убьют. А почем ты знаешь?

— Чую, сынок. Ты тоже вырастешь, поймешь.

— А мы белых не убиваем никогда?

— Не мели ерунду, — сердито оборвал его отец. — Сказано тебе, что нас мало. Убьешь одного, они всех перебьют… Слушай, Пуп, вот у меня имеется свое заведение. Дом у нас свой. Еще внаем сдаю помещения тысяч на сорок. Откуда же это взялось? А оттуда взялось, что я знаю свое дело и не суюсь в дела белых. Иначе мне бы в жизни такого не достигнуть. Надо учиться жить с умом, сынок.

Рыбий Пуп смолчал. Неужели в долларах такая сила, что ими можно стереть позор?.. Они катили по туманным безлюдным улицам. На одном из перекрестков, где стоял белый регулировщик, отец притормозил.

— Доброго здоровьица, мистер начальник. Все тихо-спокойно? — Голос был тонкий, непохожий на тот, каким отец говорил обычно.

Полицейский скользнул холодным взглядом по черному лицу над баранкой машины и сплюнул.

— Угу. Полный порядок, Тайри.

— Ха-ха! Вот и расчудесно!

Они поехали дальше. Пупу хотелось закрыть глаза, заткнуть себе уши. Вот чему собирался его учить отец? Машина подъехала к похоронному бюро, где, сбившись в кучку, молчаливо стояли несколько черных. Один из них, горбун, раскорякой, по-паучьи, подскочил к машине.

— Это я для тебя постарался, Тайри, — угодливо зажурчал он. — Я его добыл.

— Да? — небрежно уронил Тайри.

— И в этот раз с тебя десять долларов.

— Получишь пять, как всегда.

— А как же с надбавкой за опасность, Тайри, — заскулил горбун. — Ты говорил, за опасную работу будет десять…

— Ладно уж, пусть будет десять, — уступил Тайри.

— Сейчас заплатишь? Нужда крайняя, ей-богу…

Рыбий Пуп увидел, как Тайри вытащил десятку и кинул ее горбуну; тот засеменил прочь.

— Кто это был, а, папа? — спросил Рыбий Пуп.

Тайри, позвякивая ключами, зашагал к дверям заведения.

— Это Уайт. Он для меня находит покойников, чтобы не перехватил Кэрли Микс. Конкуренция, сын. Смекаешь?

— То есть он что, разыскивает для нас покойников?

— А ты как думал. Одни торгуют сахаром, Пуп. Я торгую гробами. Но гроб не продашь, когда нет покойника. Я их держу пять человек, для поисков. В нашем деле таких называют труполовы.

У закрытой двери стоял высокий, хорошо одетый мужчина с шоколадной кожей.

— Мое почтение, док, — сказал Тайри. — А где покойник?

— Там, внутри, — тихим, ровным голосом сказал врач. — Лежал у меня в машине, но он мне все там перепачкал. Я велел, чтобы ваш помощник занес его в помещение…

— Крепко его измордовали, док? — шепотом спросил Тайри.

— Подождите, сами увидите, что над ним сотворили белые, — скривясь, но все так же ровно ответил доктор Брус.

— Понатешились всласть?

— Какое там понатешились. Просто шабаш учинили.

Рыбий Пуп следом за Тайри пошел к дверям. С порога отец оглянулся и грубо гаркнул через плечо, обращаясь к молчаливой горстке людей:

— Эй, любезные, шли бы вы отсюда! Посторонним вход воспрещен. Родные Криса пускай зайдут, остальным тут делать нечего. Что столпились, ждете, пока полиция заявится? А ну, разойдись!

Полная низенькая женщина с окаменевшим лицом вышла вперед и замерла, стиснув коричневые руки.

— Я его мать, — прошептала она.

— Проходите, — Тайри жестом подозвал ее.

Мать Криса, Рыбий Пуп и доктор Брус вошли в дом; Тайри захлопнул и запер на ключ дверь.

— Джим! — крикнул он.

— Да, Тайри. Тут я.

Вошел сухопарый мужчина, чернокожий, с худым лицом и красными воспаленными глазами.

— Ты куда его поместил?

— В заднюю комнату, Тайри, — промямлил Джим.

— Хорошо. Ну пошли, посмотрим. — Тайри озабоченно покосился на закрытую дверь. — Хоть бы уж эти черные бараны убрались домой, — буркнул он. — И чего торчат, только белых разбередят, неровен час.

Гуськом они медленно потянулись по коридору, ведущему в заднюю комнату. Мать Криса плакала навзрыд. Рыбий Пуп протиснулся вперед, откуда ему тоже было видно. На столе, лицом вниз, лежало что-то похожее очертаниями на человеческое тело, что-то грязное, окровавленное, искромсанное.

— Миссис Симз. — Доктор Брус обнял женщину одной рукой. — Боюсь, вы сейчас не узнаете сына…

— Помоги мне, Господи. — Она подалась вперед с закрытыми глазами, набираясь мужества взглянуть.

— Тайри, вы хотите, чтобы и Пуп видел? — спросил доктор Брус.

— Ага, — отрывисто бросил Тайри. — Пусть видит, как это бывает.

— Понимаю вас, — сказал доктор Брус.

Миссис Симз открыла глаза, увидела и с воплем кинулась вперед, накрыв своим телом истерзанное тело сына.

— Крис, сыночек мой родной! Нет, нет, это не ты! Господи! Да как же это! Неправда, нет! Не по справедливости это! — выкрикнула она, припав в беспамятстве к неподвижному телу. Она закрыла глаза и запричитала: — За что же это мне, Господи! Нет, Господь это не мог допустить! Что бы ты ни сделал, мальчик, не мог же Господь желать для тебя такой смерти! Я вынашивала тебя в себе, чувствовала, как ты растешь, я рожала тебя в муках, своею кровью я дала тебе жизнь! А теперь — такое… Нет, Господи Боже мой, нет! Не знаю кто, но должен кто-то ответить мне, почему ты, сыночек, так умер… — Она подняла опухшее мокрое лицо к потолку, где нещадно сверкала голая электрическая лампочка. — Господи, это не ты! Ты не мог! И что-то ты должен сделать, чтоб не случалось такое с детьми черных женщин! Если бы мне опять прожить жизнь, я не рожала бы ребенка! Я вырвала бы плод из своего чрева! Не для того рожают женщины детей на свет, чтобы они вот так помирали! Господи, погаси ты на небе свое солнце! Погаси свои звезды на небе! Не нужны мне больше твои деревья, не нужны твои цветы! Не хочу я, чтобы твой ветерок обдувал меня, если ты позволил, чтобы мой сын так кончил жизнь… Вот я стою пред троном твоим и спрашиваю: скажи, когда я какое сделала зло? В чем мое прегрешение? Если нужно, чтобы мой единственный сын был убит, так ты мне сказал бы, я сама бы его убила. А не эти белые… Боже, мы не боимся умирать. НО НЕ ТАКОЙ ЖЕ СМЕРТЬЮ! Господи, дай мне услышать слово твое. До конца моих дней я буду молить, чтобы ты сказал мне, почему мой сын умер такой смертью…