В течение дня на судно прибывал багаж, что подтверждало уверенность власти в том, что беглецы готовятся к отправлению из Пирея. Во второй половине дня начались маскарадные приготовления в городе. В 5 часов Венизелос в своей пароконной коляске, которую в Афинах хорошо знали, отправился на чашку чаю в дом Феочариса, куда также прибыл к тому времени один из его соратников, очень на него похожий. Как только гости разъехались, началось гримирование «дублера» Венизелоса. Бедняга жаловался простодушно на то, что он ничего не видит сквозь две пары очков, которые ему надели для придания сходства с Венизелосом, но никто его не слушал. «Дублер» уселся в коляску и отправился в дом Венизелоса на Рю де л'Ониверситэ, за которым было тотчас установлено тщательное наблюдение полиции. Следуя полученным им инструкциям, «дублер» зажег в доме все огни, показался у открытого окна первого этажа, а затем уселся с газетами в маленьком кабинете, где он был хорошо виден с противоположной стороны улицы. На углу ждала конная полиция, а пешая патрулировала перед домом.

В два часа ночи — время, назначенное для геджры (бегства из Мекки), — к дому Феочариса подкатила машина, в которую уселись Венизелос, адмирал Кондуриотис, майор Маврудис и Феочарис. Автомобиль прибыл с потушенными огнями в Фалерум. За несколько минут до того от ресторана «Пан-Эллинион» отбыла другая машина, которой управлял сам Шансор, расчистившая путь для машины Венизелоса. Эта предосторожность была предпринята в связи с полученным сообщением о том, что на дороге в Фалерум устроены засады. В третьей машине сидел переодетый во французскую форму отставной греческий офицер, везший бумаги Венизелоса. Автомобили прошли беспрепятственно: французская форма открывала для них все пути. Они остановились перед рестораном «Платон» в Фалеруме. Здесь часть ресторана была заранее снята для компании друзей одним французским офицером, предупредившим владельца, что пирушка может затянуться далеко за полночь. Другой стол был накрыт в беседке, расположенной у самого берега. Было условлено, что автомобиль Венизелоса, подъехав, протрубит сигнал, после чего сидевшие за столом в беседке люди выключат и снова включат свет, что послужит сигналом для шлюпки. Все шло согласно плану. Шлюпка подошла к сходням «в тот самый момент, когда прибыли автомобили». «Эсперия», отплывшая из Пирея еще в 1 ч. 30 мин. ночи, стояла на расстоянии нескольких кабельтов. Владелец ресторана прибежал в беседку спросить, что происходит.

— Вы опоздали, мой друг. Хотите знать, что случилось? Венизелос и Кондуриотис послали Константину последнее «прости».

Адмирал дю Фурне отозвался об этом деле так:

— Разведывательная служба организовала этот отъезд подобно карнавалу, грязные подробности которого лучше было бы сохранить в тайне.

Настал час торжества де Рокфея. Он производил набор в межсоюзническую тайную полицию. Часть агентов, оплачиваемых англичанами, были снабжены удостоверениями личности, которые обеспечивали им неприкосновенность со стороны греческой полиции. Одно из таких удостоверений, обеспечивавших покровительство англичан, имелось у бывшего шпиона султана Абдул-Хамида, который впоследствии в течение шести месяцев работал для германской разведки. Помимо удостоверения, он имел также значок, избавлявший его от ареста за нарушение греческих законов по заданиям англичан. Из 162 человек англо-французской тайной полиции в Афинах только 60 агентов были уроженцами Греции. При рассмотрении официального списка, подписанного префектом греческой полиции, мы находим в их числе: восемь убийц, девять бывших бандитов, семь карманников, десять контрабандистов, одиннадцать воров, двадцать одного шулера, двадцать торговцев живым товаром, остальные — люди с неопределенными источниками доходов. Они разъезжали на машинах вдоль и поперек Афин, самовольно арестовывали людей, допрашивали их и даже заключали в тюрьму, и поскольку наблюдение за ними со стороны союзников было весьма слабым и сами они принадлежали к наименее ответственным слоям общества, то у них были широкие возможности для нанесения ущерба частным лицам в корыстных целях.

Французы теперь склонялись к тому, чтобы взять в свои руки контроль над греческой полицией, но лорд Грей воспротивился этому на том основании, что такое мероприятие могло быть оправдано только в случае, если бы имели место нападения на иностранных подданных. У де Рокфея были весьма упрощенные приемы обращения с теми из союзнических дипломатов, которым случалось не соглашаться с ним. 8 октября он телеграфировал французскому адмиралтейству: «Для нас единственный выход из затруднений в том, чтобы не обращать внимания на иностранных послов и проводить неограниченную французскую политику в Греции».

Интриги де Рокфея привели к тому, что солидарность между союзниками висела на волоске. В этом и заключается опасность неограниченной деятельности разведывательной службы.

Действия де Рокфея в Афинах стали скандальными, однако через несколько дней де Рокфей вернулся из Парижа в Афины с расширенными полномочиями. Совершенно не сговариваясь с союзниками, адмирал Лаказ назначил его директором контроля над всеми общественными службами, вынудив у греков согласие на это.

Де Рокфей кормил адмирала баснями о расположении греческого флота и береговых батарей, о полиции и железных дорогах, которые адмирал дю Фурне впоследствии назвал «лживыми и лицемерными». В результате адмиралу было приказано захватить греческие легкие суда, снять на берег орудия с трех бронированных судов, расснастить береговые батареи и ввести союзнический контроль над Пиреем, его полицией и железными дорогами. Суда были захвачены 10 октября. Де Рокфей усиленно доказывал своему начальству, что команды судов жаждут присоединиться к солдатам и матросам, дезертировавшим к Венизелосу, и что демонстрация силы со стороны французов обеспечит суда за венизелистами. Перед тем как французские морские части должны были захватить суда, греческим офицерам и матросам было объявлено, что они могут по выбору либо остаться на судах, либо пребывать верными своей присяге. Последовала трогательная сцена: офицеры, матросы и вся команда до последнего кочегара последовали под своими знаменами к трапу и спустились в лодки, молчаливые и решительные. У многих при высадке на берег были на глазах слезы, свидетельствовавшие об отчаянии, наполнявшем их сердца.

Один из агентов де Рокфея явился с донесением, что Лариоса оккупирована уланами, которых в германских частях одно время насчитывалось 4 тыс. Такая угроза могла испугать не только доверчивого Саррайля, но также и английские силы. Это донесение было главным документом, захваченным Брианом в Кале, где состоялось совещание между ними и Ллойд Джорджем. Оно должно было явиться решающим доводом в пользу военной интервенции в Греции.

Утром 30 ноября король попросил генерала Бускье, французского военного атташе, разъяснить адмиралу всю серьезность создавшегося положения, рассказать, что армия не согласится подчиниться унизительному требованию о сдаче оружия и что общественное мнение поддерживает ее. 29 ноября адмирал созвал на флагманском судне совещание офицеров флота. Де Рокфей как старший начальник разведки также присутствовал там. Его спросили, полагает ли он, что греки окажут сопротивление.

— Нет, — сказал он, — греки пытаются запугать вас. Вы должны только выставить свои орудия, и они принесут нам свое оружие на подносе.

Вечером он телеграфировал в Париж, что военные приготовления греков, производившиеся повсюду, ведутся слишком открыто, чтобы их можно было считать опасными. Я тщательно исследовал документы, чтобы найти хотя бы один случай, когда офицер разведки представил бы верные донесения, но мне не удалось наткнуться ни на один. При последнем свидании де Рокфея с адмиралом он серьезно предложил блокировать союзные миссии. После этого адмирал не захотел его больше видеть.