— О, дорогая… — простонал Джордан и, перевернувшись на спину, потянул за собой Мару. Теперь она в сладкой истоме лежала спиной на его вытянувшемся теле, растекалась по нему, укрывала его.

Джордан, положив ей на живот свои мощные, большие руки, удерживал ее на месте. Его вздымающаяся грудь покачивала ее, как океанские волны. В этом беспомощном положении Маре оставалось только купаться в блаженстве. Что она и делала.

Потом Джордан приподнялся на локтях, так что Мара подалась немного вперед, и с новой силой бросился в атаку, во все возрастающем ритме двигая бедрами. Его губы касались ее затылка, пальцы правой руки терзали соски. Мара сама себе не поверила, когда вдруг ощутила нарастающую волну разрядки.

Разве такое возможно? — удивилась она, но финальным импульсом послужило отражение в зеркале ее туалетного столика. Шокирующее зрелище их сплетенных тел, смятых простыней в голубоватом лунном свете весенней ночи стало гимном необузданной чувственности. Что тут поделаешь? В конце концов, она любовница лорда Фальконриджа. И ничуть в этом не раскаивается, а, напротив, ликует — ликует от наступившей наконец разрядки у Джордана. Он отдал ей все, что мог, — каждый рывок своего тела, каждую каплю семени, каждый блаженный стон напряженной гортани. Казалось, он действительно изливается в нее, физически и эмоционально, до самого дна.

Наступила тишина. У обоих иссякли силы. Каждый неподвижно лежал на своем месте. Вдруг Джордан лукаво ухмыльнулся. Мара расхохоталась и положила руку ему на плечо.

— Это невозможно, Фальконридж.

Вдруг ее ухо уловило какой-то звук. Она подняла голову с подушки и прислушалась.

— Ты что-нибудь слышал?

— Нет. — Лицо Джордана потемнело. Он рывком сел в постели. — А ты что слышала?

— Мне кажется, малыш проснулся.

— Малыш? О Боже, Мара, не пугай меня так. Я думал, ты имела в виду… Впрочем, ладно.

— Тебе надо расслабиться, — прошептала она.

Джордан запустил пальцы в свои волосы.

— Я пытаюсь.

Глядя друг на друга, они снова прислушались и вскоре улыбнулись — из-за двери послышался слабый детский голосок:

— Мама?

Услышав это невинное, ласковое щебетание, Джордан ощутил, как в груди наконец разжалась пружина сегодняшних испытаний. Он тихонько засмеялся.

— Тебе лучше пойти и посмотреть, что с ним.

— А ты не обидишься?

— А если обижусь, ты не пойдешь? — Он снова засмеялся. — Иди. Я отлично знаю, что в этом мире вовсе не я один твой любимый мужчина.

— После него только ты, — промурлыкала Мара.

Джордан притянул ее и поцеловал, но Мара вскоре высвободилась и с виноватым видом спросила:

— Ты думаешь, он нас слышал?

— Но мы ведь не шумели. Боже, какая же ты красивая. — Он откинул длинные волосы Мары ей за спину. — Останься. Может быть, малыш снова заснет.

— Мама!

— Вот видишь! — воскликнула она.

— Думаешь, миссис Басби с ним не управится?

— Она ведь не мама. Мне лучше пойти и успокоить его, пока он не начал плакать. — И Мара выскочила из кровати.

— Думаю, тебе не побороть материнский инстинкт. — Джордан заложил руки за голову и откинулся на подушки, наблюдая, как Мара поспешно натягивает халат и завязывает пояс. — В любом случае мне надо идти.

Мара бросила на него встревоженный взгляд.

— Не смей уходить! Оставайся здесь. Не уходи. Я серьезно, Фальконридж. Иначе поссоримся.

— Хорошо, миледи, — отвечал Джордан с ленивой усмешкой.

Мара фыркнула.

— Ты ведь почти спишь. Останься до утра. Ты здесь дома.

— Я знаю. — Джордан улыбнулся.

В этот момент Мара чувствовала с ним такую близость, какой не испытывала никогда и ни с кем.

— Мама!

— Иду, иду.

Мара буквально летела по коридору, а в сердце разгоралась надежда, что в будущем году у Томаса появится братик или сестричка.

Когда Мара ушла, улыбка Джордана погасла.

Он чувствовал, что боготворит ее. В этот раз он пришел к ней в минуту слабости, и сейчас уже сомневался в мудрости такого поступка.

Его нынешнее задание оказалось опаснее, чем он думал, а это значило, что некоторое время им лучше не встречаться.

Смерть Мерсера не будет напрасной. Настало время решительных действий.

Сейчас, когда гнев утих и Джордан смог рассуждать трезво, он понял, что если Дрезденский Мясник действительно заметил, как Мерсер подглядывает в его окно, то он должен был прийти к заключению, что за Альби следят. Это, в свою очередь, угрожало жизни Альберта. Если Мясник решит, будто герцог ему больше не нужен, то без колебаний убьет его, дабы уничтожить связь.

Однако могло случиться и по-другому. Мясник мог подробно допросить Альберта, а ведь тот после случая в библиотеке уже начал подозревать Джордана. Существовала вероятность, что герцог назовет Мяснику его имя. Тогда у Джордана нет никакого права приближаться к Маре. С другой стороны, если Альберт поймет, что ему самому грозит опасность, то будет легче заставить его говорить.

С этого и следует начать. Но о чем он может и должен рассказать Маре? А что-то рассказать придется, чтобы она по своей воле держалась от него подальше и дала ему возможность действовать и закончить дело. Правду рассказывать нельзя — значит, надо что-то придумать, чтобы она не попала в беду.

Джордан вздохнул — предстоит новая разлука, и опять этого требует от него долг. После нынешней ночи он будет выглядеть настоящим мерзавцем, если вдруг отдалится от нее.

«Тебе следовало подумать об этом раньше».

Но когда Джордан сегодня пришел к ней, то был не в состоянии ни о чем думать, в тот момент она являлась его спасением. Он тянулся к ней от своей боли, и Мара приняла его. Поразительная женщина, единственная.

Да, выхода нет. Ему придется солгать. Это решено. Но он столько раз говорил ей полуправду, когда пытался скрыть свою принадлежность к ордену, что еще одна ложь ничего не изменит, однако при этой мысли у Джордана болезненно сжалось сердце. Эта мера необходима для ее безопасности!

Самые опытные лгуны, вроде него самого, знают, что лучше всего держаться как можно ближе к правде.

Неделя после свидания с Джорданом прошла ужасно! Мара была на балу, но не получила никакого удовольствия, хотя хозяева, выводя в свет свою дебютантку-дочь, не считались с расходами.

Джордана опять не было.

Она едва не отшатнулась, когда, обмахиваясь веером, к ней подплыла Дилайла и сразу задала очевидный вопрос:

— А где Фальконридж?

Мара, сдерживая раздражение, отхлебнула вина и ответила, лишь когда смогла изобразить полное равнодушие:

— Не знаю, не видела его целую неделю.

Дилайла от удивления оставила в покое веер.

— Почему же?

Мара натянуто улыбнулась:

— Полагаю, он занят.

— Занят? Что бы это значило? — возмущенно воскликнула ее подруга. — Вы поссорились?

— Нет-нет, — отмахнулась Мара. — Но знаешь, я вовсе не центр его вселенной.

— А должна бы! Как только я тебя увидела, то сразу поняла: что-то не так. Расскажи сейчас же, что случилось!

Мара недоуменно покачала головой:

— Я сама ничего не знаю. Честно говоря, я немного беспокоюсь о нем. В последний раз, когда мы виделись, он очень странно держался.

— И когда это было?

— Неделю назад.

— Целую неделю?

— Он явился ко мне в спальню прямо среди ночи, — шепотом призналась Мара. — Был очень расстроен. Что-то у него произошло. Я не могу об этом рассказывать, — быстро добавила она, прежде чем Дилайла успела задать вопрос. — Мы провели невероятную ночь, а на следующий день… — На нее нахлынули воспоминания.

Дилайла ждала продолжения, но Мара молчала. В памяти всплыли поразительные слова, которые Джордан сказал ей в то утро. Видит Бог, все эти дни она не прекращала вертеть их в голове.

— Признаюсь, я несколько смущен, — начал он утром за завтраком, когда миссис Басби унесла Томаса в детскую. Прежде беззаботное лицо Джордана вдруг посерьезнело. Мара положила руку ему на локоть.