Я махнул на всё рукой и смотрел в окно, разглядывая улицы, дома, клубы смога и огни реклам. На город опускался туман. В куртке Примо было гораздо теплее, но не настолько, чтобы не замерзнуть после нескольких часов на улице. Конец ноября выдался холодным, порой по утрам я замечал снежинки. Зима приближалась — зима в чужом городе.

Меня высадили в западной части Нью-Йорка, в Хобокене, недалеко от причала. Я вышел из машины, следом выбрался мой сопровождающий.

— Тебе что-нибудь нужно?

Я покачал головой.

— Тогда удачи.

Спрятав руки в карманах, я быстрым шагом пошел прочь. Меня ничто не держало. Скорее уйти от их взглядов, спрятаться за ближайшим поворотом… Я и в самом деле уходил от них так же, как пришел — голодный, одетый не по погоде, и без гроша в кармане. Наверное, стоило быть благодарным — всё могло окончиться хуже. Если бы не Вителли…

Вспоминать о старике оказалось больно; я всегда тяжело расставался с теми, к кому успел прикипеть душой. Я ускорил шаг.

Вскоре я свернул на параллельную улицу и пошел вдоль неё. Куда идти, я не представлял. Слева от меня тянулся причал, и я мог видеть небоскребы Манхэттена на Центральном острове. Я прошел едва ли квартал, когда услышал позади визг тормозов. Инстинктивно я оглянулся: из остановившейся прямо посреди улицы машины выскочили четверо; водитель тоже не остался на месте.

— Стой, ублюдок, — приказал один из них, в то время как остальные приближались ко мне.

Я попятился. Наверное, парни не стреляли только потому, что было ещё достаточно светло, по улице ходили люди, ездили машины, и где-то близко могли находиться копы. Здесь, среди обычной городской суеты, я чувствовал себя как в аду.

И мой дьявол стоял передо мной.

— Ты слышал его, — повторил парень с рыжим ирокезом, подступая ближе. — Не шевелись.

Я медленно отходил назад, не сводя глаз со Спрута. Он не проронил ни слова, но молчание испугало меня больше, чем вся его тирада по телефону. Я вдруг заметил, что у него голубые глаза. Серо-голубые, если быть точным, почти бесцветные, но почему-то в тот же момент я вспомнил Медичи. И отчаянно захотел обратно в прокуренный зал, повернуть часы вспять, вернуть наш разговор, и повести его совсем по-другому, чтобы он разрешил мне остаться в ресторане, остаться с ними… потому что я оказался не готов встретиться со своим врагом.

— Олег.

Собственное имя из уст противника прозвучало почти как ругательство.

— Курт.

В его глазах вспыхнула знакомая дикая искра.

Я развернулся и побежал. Я не привык бегать, и прекрасно знал, что это заведомое поражение. Слушая топот за спиной, я вспоминал слова Хорхе: «Начну бежать — дам сигнал, чтобы меня ловили». И я дал им такой сигнал.

Я мчался в сторону причала, не разбирая дороги, мимо стоянок и старых зданий. Летел в ещё большую глушь, не видя возможности свернуть. Мимо, едва не сбив меня с ног, промчалась машина, и я свернул с основной дороги, перепрыгивая на другое шоссе. Оно напоминало мне трассу для контейнеровозов в нашем одесском порту — нырнув под эстакаду, я побежал вдоль неё между опорных столбов. В тот же момент я понял, что меня догоняют, попытался бежать быстрее, едва не упал, и оглянулся.

Спрута среди преследователей я не увидел, и на какой-то миг успокоился. Я остановился, с трудом восстанавливая дыхание, быстро огляделся, подхватил валявшийся у опоры камень. Первым бежал парень с ирокезом, сразу за ним — плотный брюнет в короткой куртке. Я даже не целился. Просто метнул камень вперед…

Если бы кто-то тремя месяцами ранее сказал, что я на такое способен, я бы только рассмеялся. Я, своими руками, в трезвом уме и здравой памяти, раскроил человеку голову.

Брюнет рухнул как подкошенный. Кровь хлынула на асфальт, залила глаза, ладони, которыми он закрыл лицо, потекла по подбородку. «Ирокез» оглянулся, не добегая до меня нескольких шагов, его лицо исказила гримаса ярости и страха. Брюнет стонал, не пытаясь подняться, а я застыл, только сейчас поняв, что натворил.

— Ублюдок! — взревел парень с ирокезом, потянувшись к поясу.

Он ещё не успел вытянуть пистолет, когда я сорвался с места. Первый выстрел пришелся в столб, за которым я скрылся, а потом я свернул с трассы. Я бежал, не разбирая дороги, в ужасе от того, что только что сделал, и когда впереди увидел реку, понял, что дальше бежать некуда.

Я обернулся. Меня не преследовали — должно быть, «ирокез» остался с брюнетом. Слава Богу, значит, он ему поможет, а я…

— Вот он!

Я побежал, ещё не разглядев толком, откуда появился противник. Кажется, это был водитель, который в начале погони исчез вместе со Спрутом. А значит, сам бритоголовый тоже близко.

Я остановился, тяжело дыша. Водитель остановился тоже. Мы находились на набережной; неподалеку на двух скамейках сидели люди, у берега прогуливались пары. Мы посмотрели друг другу в глаза. Я не знал, что делать дальше. Он не тронет меня здесь, пока я на виду у прохожих…

Внезапно что-то изменилось. Я глянул в глаза водителю, и увидел злое торжество охотника, нагнавшего жертву. Всё ещё с трудом переводя дыхание, я обернулся.

— Плохо бегаешь, напарник.

Выбросив руку вперед, Спрут схватил меня за куртку и притянул к себе. Я только сейчас понял, что мы одного роста, и за короткий миг смог рассмотреть его лицо. Я хорошо помнил эти острые черты, пустые глаза, но татуировку в виде осьминога смог рассмотреть лишь сейчас. Между багровыми щупальцами спрута, напоминавшими старые шрамы, кожа была мертвенно синего цвета. Голова осьминога, очевидно, была наколота на затылке Курта, и от неё в восемь сторон света, точно два наложенных друг на друга креста, расползались щупальца.

Я вдруг понял, что изображала татуировка Спрута. Искаженный, уродливый флаг Великобритании. Немец? Теперь я сомневался и в этом тоже. Всё, что я слышал про этого человека, рано или поздно оказывалось ложью. Я никогда не справлюсь с ним, хотя бы потому, что ничего не знаю о нём, и вряд ли когда-либо узнаю.

Я дернулся, пытаясь отстраниться.

— Не стоит, — одними губами прошипел Спрут, вдавливая мне в живот дуло пистолета. Расстегнутые полы куртки скрывали оружие от чужих глаз. Редкие прохожие прогуливались вдоль воды, и на то, что творилось за их спинами, внимания почти не обращали. Ну стоят два идиота друг напротив друга. Слишком близко, но мало ли в этой стране извращенцев?

— Этот ублюдок покалечил Рэя, — услышал я голос водителя. Он говорил негромко, но и не особо таясь — звуки заглушал шум волн. — С ним Фанк…

— Я разберусь, — не сводя с меня взгляда, бросил Спрут. — Думал, тебе всё будет сходить с рук? — Приблизив лицо так, что я ощутил его дыхание, спросил он. — А я ничего не забыл. Все твои долги, с самой первой встречи. Я их помню. Везучий сукин сын… Неужели ты думал, что Сандерсон действительно нанял тебя пришить меня? Сопляк… Не стоило тебе переходить мне дорогу, сладкий. Я умею договариваться со своими противниками. А ты — нет.

Схватив меня за локоть, и подталкивая дулом в бок, Спрут потащил меня за собой. Водитель шел следом, прикрывая нас спиной.

Идти пришлось недолго. Мы удалились от набережной, и оказались среди ржавых труб и гниющих от влаги и старости прибрежных строений. Уже начинало темнеть; людей встречалось всё меньше. Возле одного такого покосившегося здания их не оказалось совсем, и, быстро оглядевшись, Спрут сделал знак водителю. Тот отпер дверь, пропустил нас внутрь, и зашел следом.

Окна в здании забили листами железа и досками, и если бы не свет, проникающий сквозь многочисленные щели в стенах, мы бы оказались в кромешной тьме. Скорее всего, раньше здесь была электрическая подстанция, которую переоборудовали на складские помещения, а затем и вовсе приготовили под снос, но часть аппаратуры осталась — какие-то стальные боксы, металлические стойки и обитые железом ящики.

Об один из таких ящиков меня и ударил Спрут. Мы едва зашли внутрь, когда он резко потянул меня в сторону. Я споткнулся, и Спрут, схватив меня за волосы, с размаху двинул меня лицом об угол. В голове зазвенело; на какое-то время я потерял способность двигаться, кулем свалившись на пол, и прижимая руки в разбитому носу. Кажется, я застонал; Спрут присел рядом и широко ухмыльнулся, отводя мои ладони от лица.