Когда начинали пригревать первые лучи солнца, слоны размеренным шагом спускались по откосу и скрывались в разреженном лесу акаций тортилис, прежде чем солнце начинало невыносимо припекать. Если небо затягивали тучи, они, случалось, оставались на месте, ожидая просветления. Слоны то исчезали, то появлялись в туннелях среди опутавшей склоны зелени. Крутизна склонов не пугала их. Пользуясь хоботом, они ощупывали сомнительные места, пробовали ногой, тверда ли почва, и шаг за шагом медленно и осторожно продвигались вперед. Такая частичная видимость заставляла меня выжидать момента, когда они спустятся с откоса, чтобы попытаться опознать какую-либо группу. Но представление о слитности группы все же имелось, ибо они общались между собой, издавая глубокий рев, эхом разносившийся по окрестностям. Контакт между отдельными группами поддерживался именно таким способом.
Ниже, в разреженном лесу, слоны устроили под деревьями пылевые ванны, где отдыхали во время сильной жары. Они появлялись там один за другим, каждая самка в сопровождении своих детенышей. На одной из таких пылевых площадок я и встретил снова Боадицею. Это произошло примерно через месяц после нашей первой встречи на пляже. Забравшись на самые верхние ветки соседнего дерева, я смог спокойно наблюдать за ее утренней сиестой.
Справа держалась еще одна крупная слониха, чьи толстые бивни почти сходились, за ней по пятам следовали два слоненка. У одного имелся нарост на голове, у другого — на хоботе. Другая самка, чуть меньше, также имела сходящиеся бивни, но более тонкие и острые. Ее левое ухо было разодрано, и разрыв напоминал формой Суэцкий залив. Еще одну самку с очень загнутыми бивнями я назвал Закорючкой, а самку с одним-единственным бивнем нарек Вирго. Именно их я видел всех вместе на пляже. Я заново сфотографировал их — они неподвижно застыли с полузакрытыми глазами и безжизненно висящим или переброшенным через бивень хоботом. Животных было 22, а на пляже — 40.
Неподалеку слышался шум другой группы. Я соскользнул вниз по стволу и выбрал более удобный наблюдательный пункт на развилке двух толстых сучьев под сводом зелени. Пожелай Боадицея сделать несколько шагов в моем направлении, она могла бы достать меня хоботом. Но она не подозревала о присутствии человека. С нового места открылся прекрасный вид во все стороны.
Метрах в ста под большим деревом расположилась другая мать семейства с длинными белыми бивнями, изящно загнутыми внутрь. Ее бивни были длиннее, но формой напоминали бивни Боадицеи. Уши были сравнительно целыми, а виски — впалыми. То был самый великолепный экземпляр слона, который мне доводилось видеть до сих пор, я помнил, что по пляжу они разгуливали вместе. Я решил назвать ее Леонорой. Вокруг нее сформировалась четкая группа. Я тщательно рассматривал животных, чтобы сравнить их с уже сделанными фотографиями. И, конечно, рядом с Леонорой увидел ту же самочку по прозвищу Тонкий Бивень и еще одну юную слониху с широким V-образным разрывом на левом ухе. Почти все утро ушло на детальное разглядывание девяти членов этой семьи, и счастье на этот раз оказалось на моей стороне. Ветер дул в нужном направлении — с юго-востока к озеру, и я смог беспрепятственно обойти семью Боадицеи, никого не потревожив.
Мать со своим первенцем
Еще под одним деревом, метрах в двухстах от Боадицеи, я наткнулся на третью группу слонов. В ней были два слона с одним бивнем, замеченные мною еще на пляже. С возрастающим нетерпением я пересчитал эту семью. Девять. Всего в семействе было 40 слонов, и среди них самки, чей характерный вид поразил меня. Разница состояла лишь в том, что сообщество разделилось на три четкие семьи. Напрашивался вывод: группы были стабильными.
Союзы слонов, подмеченные мною, оказались типичными. Иногда Боадицея возглавляла большое стадо из 40 голов, но чаще оно распадалось на три четкие семьи, во главе которых соответственно стояли Боадицея, старая Леонора и самая крупная слониха с одним бивнем — Джезабель. Каждая отдельная семья оставалась стабильной, ибо опиралась на родственные связи. Все три семьи обычно паслись в нескольких сотнях метров друг от друга. Думаю, они образовывали стадо из животных-родственников. Это было семейное сообщество Боадицеи.
В последующие месяцы 1966 года мне удалось установить, что подобная социальная структура на основе семейных групп действовала и в других сообществах самок и слонят, живущих в парке. Всего насчитывалось 48 сообществ. Каждая семья состоит в среднем из десяти особей и обычно входит в более крупные сообщества животных, объединенные родственными связями. Семьи, составляющие сообщество, могут на несколько дней разойтись по разным концам парка, но потом они вновь сходятся и объединяются.
Это открытие весьма удивило меня, ибо если до сих пор и предполагалось наличие стабильных семей из самок и малышей, то более многочисленные стада рассматривались как случайное объединение семей. Мои наблюдения послужили первым доказательством стабильности упомянутых выше групп и показали наличие куда более развитых и прочных родственных связей, чем считалось раньше.
Самым крупным семейным сообществом было сообщество Боадицеи. Я наблюдал за его жизнью 314 раз в период с 1966 по 1970 год. Перед моим отъездом в сообществе насчитывалось 50 членов. Судя по размеру группы, родственные связи в ней поддерживались не менее ста лет, а то и больше.
Многие молодые самки уже имели детей, но упрямо продолжали следовать за своей старой матерью, которая по-прежнему приносила слонят.
У меня не было никакой возможности определить возраст Боадицеи — ведь слоны растут всю жизнь, хотя с 30 до 60 лет их рост остается почти неизменным. Разница колеблется в пределах 10 сантиметров. Кроме того, одни слоны крупнее, а другие — мельче. Боадицея имела самые крупные бивни из всех самок парка, и я считал, что ей 45–50 лет. Но она еще могла рожать, и за ней по пятам бегал малыш. Она находилась в прекрасной форме: красивая линия спины и бедер — ни впалостей, ни торчащих костей, обычно характерных для старых животных.
Поведение слонов различно. Например, Боадицея, глава семейства, была довольно агрессивна, а член того же семейства Вирго, слониха с одним бивнем, — ласкова и любопытна.
Впервые характер Вирго проявился в тот день, когда я встретил семейство Боадицеи рядом с лагерем в разреженном лесу. Все три семьи расположились неподалеку друг от друга под тремя деревьями. Вирго и ее величественную подругу Закорючку сопровождали шесть разнокалиберных слонят. Закорючка тронулась вперед, и Вирго со слонятами последовали за ней. Они вышли из тени, пересекли заросшую травой лужайку и затрусили к болотцу, где стояла моя машина. Слонята выбежали на берег, но в тот момент, когда готовились нырнуть в прохладную грязь, заметили неподвижный автомобиль и почуяли запах человека. Закорючка распустила уши и осторожно увела слонят в сторону.
Вирго нерешительно застыла около болотца, размахивая хоботом, покачивая головой из стороны в сторону и пристально глядя на «лендровер». Слоненок позади нее поднял голову, вытянул хобот и стал принюхиваться к подозрительному запаху, который доносил до него ветерок. Вирго колебалась: ей хотелось и подойти поближе из любопытства, и потихоньку ретироваться, как другие. В конце концов она решилась и осторожно двинулась к «лендроверу». Вирго наполовину распустила уши, а ее хобот то вытягивался с любопытством в мою сторону, то прятался под брюхом.
Я замер в восхищении. Еще ни разу мне не доводилось видеть волосяной покров вокруг челюстей и ощущать горячий слоновий дух, который густыми волнами доносил до меня ветер. Вирго медленно, но решительно приближалась и остановилась в двух шагах от меня.
Ее поведение разительно отличалось от страстно-угрожающей манеры Боадицеи. Вирго, казалось, пожирало любопытство: что за металлический зверь вторгся в ее мир? Мне было интересно, до какого предела может дойти ее терпение и допустит ли она, чтобы я приблизился к ней, ведь человек убивал ее сородичей не одно столетие. Мысль свободно приближаться к слонам без машины, не вызывая их раздражения, буквально не давала мне покоя, но, по правде говоря, казалась неосуществимой.
