А в самом начале записки взята Лениным в скобки фраза, которая представляет абсолютно верную догадку далекого от авиации человека: «…Конница при низком полете аэроплана бессильна против него».
Заглянем теперь в биографию К. В. Акашева, опубликованную в 1923 году журналом «Вестник Воздушного Флота»: «… В августе 1919 года по предложению главкома товарища С. С. Каменева командовал группой авиации особого назначения по ликвидации рейда кавалерии Мамонтова и лично летал на «Муромцах», бомбардируя белую кавалерию».
Война не заслонила от Акашева необходимость обобщения опыта боевых действий авиации. В специальной папке особо поучительные примеры из донесений, газетные и журнальные вырезки. Что тут накопилось в его отсутствие? Глаз выхватил имя известного летчика: «Врангелевский фронт. 2-й авиационный дивизион. Район села Малая Каховка.
Наша армия, готовясь к наступлению, навела у города Бориславля понтонную переправу через Днепр. 12 августа на переправу вышло сразу семь вражеских самолетов. Все гибнет! И вдруг над белыми появляется наш самолет, возвращавшийся из разведки. Он один, а семерка на двухместных машинах, четырнадцать пулеметов против одного. Но Н. Н. Васильчиков на своем «ньюпоре» сразу атакует ведущего группы.
Ошарашенные неожиданной атакой, белые рассыпали строй. Одного Васильчиков успевает подбить. Бой продолжается. Подбит второй беляк, остальные бесприцельно сбрасывают бомбы в реку.
Красный герой, спасший переправу, невредимым возвращается на аэродром. За три недели, с первого по двадцать второе августа, он совершил тридцать четыре боевых вылета, пролетав 65 часов.
Васильчиков из крестьян, член ВКП(б) с марта 1917 года.
За свои заслуги награжден двумя орденами боевого Красного Знамени».
Была еще справка о действиях Красного Воздушного Флота к октябрю 1920 года: боевых вылетов 7625, налетано 10 605 часов. Сброшено 2647 пудов бомб, несколько пудов стрел и 372 пуда агитлитературы. За два с половиной года зарегистрировано 423 аварии.
В другой папке, лежащей на столе, списки летчиков и механиков, которые могли бы стать слушателями института Красного Флота, открывавшегося в Москве.
Многих из кандидатов Акашев предложил сам, поручил разыскать Харитона Славороссова, о котором давно ничего не слышал.
И вот прямо сверху лежит справка из строевой части — красвоенлет Славороссов X. Н. на фронте в Сибири.
— Жив курилка! — обрадовался Акашев. И тут же пишет: «Отозвать в распоряжение Главвоздухофлота».
Так сбудется давняя мечта Харитона об учебе.
Сколько добрых дел на счету Акашева. Еще не кончилась гражданская война, а он представляет проект создания аэроклуба Советской республики.
Спустя два года, находясь за границей, примет предложение швейцарского аэроклуба о посредничестве для восстановления членства России в Международной федерации аэронавтики.
Что Акашев делал за границей? Заглянем в официальную биографию: «… По ликвидации гражданских фронтов должность начглаввоздуха сдал и уехал в командировку за границу, где пробыл два года. Большее время провел в Италии, где принимал закупленные самолеты и моторы, контролировал производство, сдачу в воздухе…
Был представителем РСФСР на Международной дирижабельной конференции в Лондоне (февраль 1922 г.), Международной конференции аэронавтики в Риме (октябрь 1922 г.) и экспертом по вопросам Воздушного Флота при делегации РСФСР на Генуэзской конференции в апреле 1922 года». Вот так, год за годом, знакомлюсь с Константином Васильевичем Акашевым по документам, воспоминаниям сослуживцев, но не могу найти никого из его близких, знакомых сотрудников. Слишком поздно узнаю о тех, кого мог бы успеть увидеть. Неужели никого не осталось на свете? Звонит писательница, доброжелательный и милый человек — Евгения Александровна Таратута:
— Вы даже не представляете себе, с каким волнением я прочла вашу книгу о летчиках. Вы вернули мне замечательного человека — Константина Васильевича Акашева.
— Вернул вам! Вы его знали?!
— Конечно, еще девочкой сидела у дяди Кости на коленях. Мой отец дружил с ним, мы вместе жили в Париже…
Наконец-то!
Дочь русского политэмигранта Таратута и родилась в Париже, а после революции их семьи часто встречались в Москве.
— Евгения Александровна, какой он был, каким вам помнится, ну, все, что можете, вы же первый человек, для меня первый, который знал Акашева.
— Неужели?.. Если внешне, то это был видный мужчина, высокий, подтянутый, несколько даже франтоватый, но невероятно скромный, обаятельный… Конечно, очень интеллигентный, в самом высоком значении этого слова… Какой еще? Добрый, гостеприимный, вообще дом был такой у них, и Варвара Михайловна, жена его, сердечная, милая, не очень здоровая, как мне кажется… Что еще вам сказать?.. Сколько лет прошло… Да, они поселили у себя в московской квартире старого друга, одинокого человека, известного в те годы литературоведа Гроссмана-Рощина…
— Спасибо, Евгения Александровна, я таким его себе и представлял, и все же… он как бы ожил теперь… А что же с ним случилось, жив ли кто из семьи, ведь три дочери… Никого из них найти не могу.
— К стыду своему, точно не знаю. Сам Константин Васильевич исчез в тридцатых годах, как, к нашему горю, многие тогда, особенно революционеры. За что, почему? Кто же это знал… Я ведь тоже побывала… Больно говорить об этом. Если что-нибудь узнаю…
О своем обещании помочь Евгения Александровна не забыла:
— Вышла очень интересная книжка о Николае Александровиче Морозове — шлиссельбуржце. В ней есть для вас связанный с Акашевым сюрприз. Приезжайте.
Я знал, что этот выдающийся ученый-энциклопедист, революционер-народник, участник покушений на Александра II был приговорен к вечной каторге и почти четверть века провел в одиночных камерах Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей, где написал двадцать шесть томов научных исследований по математике, физике, астрономии… Потом он увлекся авиацией, был членом Всероссийского аэроклуба, председателем комиссии научных полетов, сам летал на воздушных шарах, одним из первых, в качестве пассажира, поднимался на самолете… Фантастическая жизнь! Но откуда он знал Акашева?
И вот книга у меня. Оказывается, и после Октябрьской революции Морозов не отошел от проблем авиации, думая о ее развитии, написал письмо Ленину.
Было это 29 января 1921 года. А уже 31 января в календаре Ленина появилась запись секретаря о том, что Владимир Ильич поручил «направить Н. А. Морозова (шлиссельбуржца) по вопросам об его предложении принять участие в работе Воздушного Флота к Склянскому (Реввоенсовет Республики), к Акашеву (Воздухофлот)…»
Через два дня Морозов вновь пишет Ленину: «Глубокоуважаемый Владимир Ильич! Благодаря Вашему содействию, уже увиделся с товарищем Склянским и товарищем Акашевым, и мы составили уже абрис будущих действий по созданию воздушного флота. Думаю, что дело пойдет успешно. С сердечным приветом, Николай Морозов».
Ах, если б сегодня так относились к письмам, как Ленин и его сотрудники!
Что же до самого эпизода — для меня он еще и косвенное подтверждение доверия В. И. Ленина к компетентности Акашева. Не каждому можно поручить деловую беседу с одним из крупнейших ученых. И Морозов удовлетворен встречей.
В. поиске новых материалов об Акашеве у меня родилось интересное предположение: если он закупал авиационную технику за рубежом, то, возможно, какие-то следы этой работы могут сохраниться в архиве Министерства внешней торговли. Звоню. Обещают проверить. Снова звоню.
— Приходите, немного есть, можем показать.
Седовласый руководитель службы подробно расспрашивает, чем вызван интерес к деятельности Акашева. Объясняю еще раз. Прежде чем направить меня в читальный зал, хозяин кабинета со значением говорит:
— А вы знаете, что он анархист?
— Анархист-коммунист, — уточняю я. — Но об этом знал еще Владимир Ильич Ленин, когда Акашеву доверялись высокие государственные посты и ответственные поручения, — с еще большим значением отвечаю собеседнику.
