Осенью 1969 года ситуация с «Алмазом» подтолкнула наших руководителей к необычному организационно–техническому предложению. Объединившись, замы нашего главного (С. Охапкин, К. Бушуев, Б. Черток и другие) предприняли нестандартные шаги. С нарастающей активностью стал обсуждаться комбинированный проект обновленного транспортного корабля «Союз» (под индексом 7К–Т) со станцией «Алмаз». Получая информацию с разных сторон, секретарь ЦК Д. Устинов постепенно проникся этим предложением. Оно позволяло выйти из тупика, в который попала советская пилотируемая космонавтика, и создать орбитальную станцию в кратчайшие сроки. К тому же Устинов не любил Челомея еще со времен Хрущева, когда тот действовал через его голову. Несмотря на противодействие В. Мишина, который с самого начала выступал против этой инициативы, проект находил все больше сторонников как у нас в КБ, так и в МОМе. «Вот чем надо заниматься», — говорил тогда министр С. Афанасьев.
У нас в КБ сформировалась команда под руководством К. Феоктистова. «Забирай сто человек и уходи в Фили», — позднее говорил Мишин Константину Петровичу, энтузиасту орбитальных полетов. Сам главный по–прежнему считал основной задачей лунную программу. Решающие события развернулись тогда, когда Мишин ушел в отпуск. Сначала большое совещание у нас провел министр, а 26 декабря руководителей космонавтики собрал сам Устинов. Получив поддержку сверху, активисты проекта буквально в считанные дни подготовили первый официальный технический документ «Основные положения по долговременной орбитальной станции — ДОС», который подписали 31 декабря 1969 года.
Следующий решительные действия предпринял Ю. П. Семёнов, тогда ведущий конструктор лунного облетного корабля Л1. Пользуясь еще более высокой поддержкой, в январе 1970 года ему удалось сначала уговорить Мишина и подписать приказ об организации работ над орбитальной станцией. Сам он назначался ведущим конструктором по ДОСу и наделялся широкими, беспрецедентными полномочиями. Затем, в марте 1970 года, ему удалось уговорить, а скорее дожать (конечно, при сильнейшей поддержке сверху) Челомея, которого заставили отдать первые корпуса орбитальной станции. Один из них через год улетел в космос (тоже на челомеевской ракете «Протон»). Забегая вперед, надо сказать, что Семёнов очень эффективно распорядился предоставленными возможностями. Прежде всего он внес очень большой вклад в осуществление проекта, в решение многочисленных проблем, которые возникали на коротком, но насыщенном пути от начального этапа до полета в космос. В конце концов этот путь привел его к руководству всей нашей организацией.
Можно понять Челомея, который в какой?то момент даже объединился… с Мишиным, и они пытались наложить вето на работы над ДОСами. Однако ставка была слишком высокой, как и уровень принятых решений. Остановить огромный маховик, уже набравший к тому времени большие обороты, было невозможно.
Проектные работы с самого начала находились в руках и в голове Феоктистова, его вклад в проект первого и последующих ДОСов также огромен. На основе этого проекта руководство MOM по указанию Устинова приняло решение в кратчайший срок разработать и запустить первую советскую орбитальную станцию. В соответствии с постановлением Совета Министров от 9 февраля 1970 года наше предприятие назначалось головной организацией проекта в целом, а вместе с заводом и многочисленными смежниками — ответственным за создание основных систем будущей станции. Конструктивную интеграцию возложили на филевское КБ, а изготавливал и собирал станцию завод им. Хруничева.
До полета в космос оставалось немногим более года. Практически все системы будущей орбитальной станции, получившей в самый последний момент название «Салют», создавались на базе их аналогов — систем космического корабля «Союз». Так, систему электропитания построили, взяв четыре солнечные батареи «Союза». Электроэнергия распределялась с помощью также заимствованных приборов. Радиосвязь со станцией, по всем ее многочисленным каналам (радиотелефон, телеметрия, командная радиолиния, измерение орбиты, телевидение), обеспечивалась проверенной в космосе аппаратурой и существовавшими наземными комплексами. Для управления движением использовались работавшие в космосе датчики и приборы «Союза». Одна из важнейших подсистем управления, радиоответчик — пассивная часть радиолокатора «Игла» — также перекочевала с пассивного корабля, и «Союз» теперь стал навсегда активным. Чтобы человек мог жить на орбитальной станции длительное время, необходимы системы жизнеобеспечения. На «Союзе» они имелись, однако были рассчитаны на более короткий ресурс работы, и поэтому нужно было увеличить срок их функционирования. Это тоже удалось сделать.
Агрегатный отсек корабля «Союз» с основным реактивным двигателем для корректирования орбиты и реактивной системой управления почти целиком перекочевал на первую орбитальную станцию. Если внимательно всмотреться в изображение первого «Салюта», нетрудно разглядеть этот отсек в хвостовой части станции, так же как легко узнать союзовские крылья солнечных батарей в хвосте и в передней части.
Такой подход в несколько раз сократил сроки создания систем и орбитальной станции в целом. Тем не менее работа требовала огромных усилий. Коллективы головных организаций в Подлипках и в Филях, многочисленные смежники меньше чем за год сделали то, на что в обычном режиме могло уйти несколько лет. Здесь первостепенную роль сыграл подъем, настоящий энтузиазм участников — от руководителей до рядовых исполнителей. Люди чувствовали, что программа реальна, что им по плечу сделать новый шаг в освоении космоса, наконец, выполнить то, что несколько десятилетий назад предсказал их великий соотечественник К. Э. Циолковский — калужский учитель, удивительный, не от мира сего человек, ученый, философ и фантаст, и что появился шанс хоть немного отыграться в соревновании с Америкой.
В Филях — в КБ и на заводе им. Хруничева, в Подлипках — в нашем КБ и на ЗЭМе, люди трудились в две смены: по 10—12 часов, передавая эстафету следующей команде. В декабре, когда «Салют» переехал в наш КИС (контрольно–испытательную станцию), начался последний трехмесячный штурм, во время которого впервые отлаживалось взаимодействие всех многочисленных систем.
В течение всех этих месяцев отрабатывалась не только техника ДОСов, будущих «Салютов», но и методы испытаний, а главное — складывались и закалялись, приобретая дополнительный опыт, коллективы, отделы и лаборатории, на плечах которых в последующие годы держалась советская пилотируемая космонавтика. Позднее, в 80—90–е годы эти люди внесли огромный вклад в создание орбитального комплекса «Мир», а затем и МКС — первой международной космической станции.
И все же нам, стыковщикам, досталась, как мне кажется, сама сложная задача. Предстояло сделать принципиально новый шаг в развитии техники стыковки. Требовалось создать конструкцию, которую мы никогда еще не делали. Новизна касалась многих разделов наше техники, а также организации работ на всех ее этапах. До сих пор нам не приходилось создавать целый отсек корабля, а теперь стыковочный агрегат приобрел статус самостоятельного отсека; что это такое нам еще предстояло узнать. С другой стороны, этот агрегат, содержавший набор датчиков и исполнительных механизмов, вместе с приборами управления представлял собой систему. Совокупность всех eе компонентов, соединенных между собой и с другими системами корабля, с пультами управления и контроля, а в космосе — еще и с Большой землей, должна была функционировать как единый, хорошо отлаженный механизм.
Следует отметить еще одну особенность этой большой системы. Одна ее часть вместе с активным стыковочным агрегатом устанавливалась на транспортный космический корабль, другая часть со вторым агрегатом — на орбитальную станцию. Эти две половины большой системы, на корабле и на станции, после стыковки соединялись в неразрывное целое и начинали взаимодействовать между собой механически, гидравлически и электрически. В те годы это был, по существу, первый опыт сборки действующей системы в космосе. В целом она, эта орбитальная сборка и система, получилась во многих отношениях необычной.
