Вскоре Калашников все же сплавил Зверева, предложив его кандидатуру на должность начальника вновь организованного приборного производства, а его замом стал Вильницкий.

Так я начал работать у Королёва.

В этот начальный период нашей работы мы, конечно, не могли знать, что нас ожидало впереди, уже в самое ближайшее время. Человечество находилось на пороге новой, космической эры. Совершенно новые проекты и выдающиеся события стали развиваться со сверхзвуковой скоростью. Как известно, у нас в России история так же непредсказуема, как и будущее. В то время мы, особенно молодые, почти ничего не знали о прошлом нашей техники, о ее развитии в 30–е, 40–е и даже в 50–е годы. Эта информация тоже находилась за железным занавесом. Мы узнавали свою историю постепенно, малыми квантами. Сначала это была только устная информация от старших товарищей. Однако они делились ею скупо, неохотно. Пережившим культ личности было хорошо известно о том, какую опасность таила лишняя информация и ее носители — информаторы.

Уже в конце 70–х, по инициативе парткома НПО «Энергия», ветеранам предложили написать воспоминания об основоположнике советской ракетной техники. Писали многие, от ближайших соратников до простых рабочих. Я тоже приложил руку к этому делу. Статья вошла в книгу «Академик С. П. Королёв. Ученый. Инженер. Человек», которая после долгих проволочек увидела свет лишь в 1987 году. За пять лет до выхода книги, к 75–летию нашего Главного, мою статью опубликовала газета «Социалистическая индустрия».

Сейчас я еще сильнее ощущаю значимость этой выдающейся личности. Выступая в Мадриде на конференции, посвященной 25–летнему юбилею первого полета человека на Луну, я сказал, что это событие произошло благодаря Сергею Королёву и Джону Кеннеди, находчивости, энергии и отваге первого — инженера и ученого, действовавшего в рамках тоталитарной коммунистической системы, часто на грани и за гранью смертельного риска, и амбиции второго, смело поднявшего нацию другой социальной системы на свершение, беспрецедентное по масштабу и технической сложности.

Смелость и скорость действий — особые качества Королёва. Чтобы преодолеть в полете первый существенный рубеж — скорость звука — потребовалась реактивная тяга, которая подняла человека к границам земной атмосферы. Чтобы летать еще выше и быстрее, потребовались ракеты. Еще один рубеж — орбитальная скорость, почти в 30 раз превышавшая скорость звука и вынесшая искусственный спутник за пределы земного тяготения. Еще немного, и межпланетный корабль окончательно разорвал земные узы. Скорость наших действий и даже мышления инерционны, они подчиняются своим «ньютоновским» законам. Королёв сумел преодолеть эту инерцию. Скорость, с которой он осуществлял свои проекты, поразительна и неповторима.

Чтобы брать новые рубежи, невзирая на окрики начальства, сопротивление чиновников всех рангов и технарей всех мастей, нужна смелость. Только очень смелый человек мог реализовать свои планы, обогнавшие время и самую дерзкую фантазию.

После того как стала известна биография Королёва, когда мы узнали о тех испытаниях, которые выпали на его долю, о смертельных опасностях, которые преследовали его не только в зоне, но и позже, за ее пределами, мы еще больше поражаемся тому, что он сделал. Далеко не простым оказался и более поздний период, последние годы его жизни и деятельности, когда после всех свершений, казалось, требовалось доказывать, на что способен он сам и его люди, включая многочисленных смежников. Парадоксально, но в 50–е годы, в период правления Сталина—Берии и раннего Хрущева, Королёв получал больше поддержки и встречал меньше препятствий, чем в 60–е. Такова была его орбита, так светила его звезда.

О силе воли, убежденности в своих действиях свидетельствует резолюция, которую твердым размашистым почерком написал Королёв на одной из наших докладных: «Я запрещаю вам даже думать об этом». До сих пор помню, о чем была та докладная: мы просили направить к нам молодого специалиста, однофамильца Главного — Е. Королёва, нашего воспитанника и хорошего футболиста. К сожалению, в то время подразделения, занятые созданием стартовых комплексов для новых ракет, требовали укрепления; так что Сергей Павлович был по–своему прав.

Мне предстояло долго работать и очень много узнать о нашем Главном конструкторе, а осознавать его значение для всей РКТ, и не только в инженерном деле, — всю оставшуюся жизнь.

Курс лекций о методах проектирования систем для космических аппаратов я обычно начинаю с короткого описания первого спутника. На то есть несколько весомых причин. Спутник Sputnik — так называют его американцы, без артикля и с большой буквы) достаточно прост для того, чтобы детально объяснить его устройство, рассказать о том, что нужно для полета с такой скоростью и так высоко над Землей. Он содержит почти все основные системы, которые есть у любого космического аппарата и которые прошли все необходимые фазы разработки и отработки. Наконец, спутник, созданный под руководством С. П. Королева в 1957 году, положил начало космической технике, открыл новую эпоху в развитии человеческой цивилизации.

Для руководства страны создание первой МБР — межконтинентальной баллистической ракеты — имело стратегическое значение. У Советского Союза, удаленного от своего главного потенциального противника на многие тысячи километров, окруженного союзниками США, американскими военными базами, не было к тому времени полноценного паритета. В этом смысле обладание атомным и водородным оружием мало что давало, ведь, несмотря на наличие «летающих крепостей» Ту-2, доставить водородную бомбу через океан на крыльях самолетов было практически невозможно, а самая дальнобойная королевская ракета Р-5М летала всего на 1200 км. Для реальной угрозы потенциальному противнику требовались именно МБР.

С другой стороны, работая над боевыми ракетами, Королев никогда не забывал о достижении и исследовании космоса. Первые пуски трофейных «Фау-2» состоялись в октябре 1947 года, первый пуск ракеты Р-1 — в сентябре 1948 года, а в октябре, то есть через месяц, полетела ракета с приборами для исследования верхних слоев атмосферы на высотах до 100 км. С тех пор полеты «академических» ракет стали регулярными. К 1954—1955 годам относятся также первые планы по разработке и запуску искусственного спутника Земли (ИСЗ).

Как человек честолюбивый, Королев также прекрасно понимал, что создание первой МБР сразу же делало его человеком общегосударственного масштаба, наравне с Курчатовым, отцом атомной бомбы. Разыгрывая эту свою карту, он не забывал о расчетах своих баллистиков, и о работах М. К. Тихонравова из НИИ-4, головного института по ракетному вооружению Министерства обороны. Используя дополнительную инициативу военных, было легче доказать, что последняя ступень МБР способна достичь орбитальной скорости — почти восьми километров в секунду. За этим главным барьером на пути в космос открывались безбрежные просторы в прямом и переносном смысле. Однако кроме научно–технических барьеров существовали еще и ведомственно–бюрократические, а также международные дела, можно сказать, дополнительная внешнеполитическая «баллистика» ракет.

Еще в конце 1953 года Королев обращался к Д. Ф. Устинову с предложением перевести Тихонравова в НИИ-88, с тем чтобы организовать в ОКБ-1 отдел по разработке ИСЗ. В декабре 1955 года после дополнительной «артподготовки» он направил письмо маршалу М. И. Неделину, в котором просил согласия на перевод Тихонравова с группой соратников в НИИ-88. Перевод состоялся в 1956 году.

К середине 50–х годов изменилась также международная активность в части подготовки к запуску ИСЗ. Американцы, во главе с Л. Беркнером, вспомнив международные полярные годы (1882 и 1931), предложили совместную программу исследований Земли и ее верхней атмосферы, приурочив их к периоду максимальной солнечной активности. В связи с этим 1957 год объявили международным геофизическим годом. Поначалу разговоры о целесообразности и возможности запуска искусственного спутника Земли, как с советской, так и с американской стороны, были довольно сдержанными. Но вскоре ситуация изменилась. Так получилось, что академик Л. И. Седов первым публично заявил о наших планах на конгрессе МАФ — Международной астронавтической федерации, куда oтечественных настоящих ракетчиков не пускали; в августе 1955 года он сказал, что советский спутник может быть запущен в течение ближайших двух лет, хотя ничего не понимал ни в ракетах, ни в полетах в космос. В силу нашей секретности его на Западе стали называть чуть ли не отцом спутника