— Говорят… — Она взглянула на Анку и понизила голос. — Говорят, Кароль предпочел бы жениться на Маде Мюллер, если бы… если бы…

— Если бы не я, — закончила Анка.

— Значит, ты все-таки знала?

— Нет, вы сами только что сказали это, — чуть слышно прошептала она и замолчала.

Откинувшись на высокую спинку кресла, она уставилась прямо перед собой тупым, погасшим взором. Новость не ошеломила неожиданностью, не затмила рассудок, а, медленно расходясь волнами, обожгла сердце. И только нервная дрожь, которую она изо всех сил старалась унять, выдавала ее волнение.

— Анка, не сердись, что принесла тебе недобрую весть. Скорей всего, это просто сплетни. Но я почла своим долгом сказать тебе об этом… Объяснись с Каролем. Ведь подобные сплетни способны погубить самую преданную любовь… Обвенчайтесь поскорей. Тогда у ваших недоброжелателей не будет повода для пересудов. Пожалуйста, не сердись, я не могла поступить иначе.

— Тетя, я вам очень… очень признательна… — Анка поцеловала ей руку.

— И не огорчайся. Ничего страшного не произошло. Это кто-то умышленно распускает сплетни. Ведь у Кароля есть враги, к тому же многие женщины были в него влюблены, имели на него виды, и не удивительно, что теперь они мстят ему. Впрочем, чужое счастье всегда вызывает зависть. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — Анка проводила Высоцкую до дверей.

— Хочешь, я поговорю с Каролем?

— Нет, спасибо, я сама… Тетя, подождите минутку, я только возьму накидку и дойду с вами до Травинских.

Они шли молча. Высоцкая безуспешно старалась поддерживать разговор, но Анка не отвечала, словно не слышала, все болезненнее переживая неожиданное известие.

Чтобы попасть кратчайшим путем к Травинским, нужно было пересечь сад и фабричный двор, но поскольку по воскресеньям на фабрике Боровецкого работы не велись, пришлось идти по улице мимо нового особняка Мюллеров и старого дома, где они продолжали жить.

У Мюллеров горел свет, и в открытые окна, почти на уровне тротуара, сквозь щели в неплотно задернутых занавесках видна была внутренность комнаты.

Анка шла мимо, не поднимая глаз, но Высоцкая приостановилась и потянула ее за руку.

В гостиной собралось семейство Мюллеров, и среди них Анка увидела Кароля.

Мада, наклонясь к нему, что-то рассказывала и смеялась, а он внимательно слушал.

При виде этой сцены Анка попятилась и, не говоря ни слова, вернулась домой.

Она даже не плакала, не отчаивалась, — такой сильный удар был нанесен ее самолюбию и чувству собственного достоинства.

Назавтра после обеда Кароль стал оправдываться, почему не пришел накануне вечером.

— Зачем вы оправдываетесь? — с холодным высокомерием перебила она. — Вам приятней бывать у Мюллеров, вот вы и провели там вечер.

— Я отказываюсь вас понимать.

— А вы когда-нибудь пытались?

— К чему этот тон?

— Вы хотите, чтобы я вообще с вами не разговаривала?

— Это вы вынуждаете меня к этому.

— Я, которая по целым дням жду от вас хотя бы словечка?! — с горечью сказала Анка, но отчужденное, злое лицо Кароля заставило ее пожалеть о невольно вырвавшихся словах.

— Я завтра еду в Куров, — берясь за шляпу, невозмутимо сказал он. — Вид у него был скучающий и недовольный, и он даже не пытался этого скрыть. — Может, у вас есть там какое-нибудь дело?

— И даже не одно.

— Я охотно улажу их.

— Благодарю. Мы с отцом через несколько дней поедем туда, и я сама все сделаю.

Он откланялся и вышел, но вернулся из сада, движимый желанием загладить свою вину и помириться с невестой.

Анка сидела на прежнем месте, глядя в окно, и когда он вошел, вскинула на него глаза.

— Анка, за что ты на меня сердишься? Почему в Курове ты относилась ко мне иначе? Что с тобой? Если я огорчил тебя, сделал что-нибудь не так, прости меня, пожалуйста. — Он сказал это тихо и так проникновенно, что сам поверил в свою искренность, и с чувством продолжал: У меня столько хлопот, неприятностей! И, возможно, я бывал с тобой резок, но, поверь, я делал это неумышленно. Ведь не думаешь же ты, будто я намеренно хотел тебя обидеть. Анка, прошу тебя, скажи, что ты меня прощаешь. Неужели я тебе совсем безразличен?

Он наклонился над ней и заглянул в глаза, но она закрыла их, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. От его тихого, ласкового голоса на нее повеяло забытым теплом, он разбередил старые раны, воскресил затаенные обиды и неутолимую жажду любви, наполнив глаза слезами, а сердце — безмерной горечью, но она молчала, боясь, что выдаст себя и с рыданием бросится ему на шею. И не проронив ни слова, она сидела с отчужденным видом: гордость не позволяла ей обнаружить свои чувства — безмерную любовь и страстное желание верить ему.

Не дождавшись ответа и глубоко этим уязвленный, Боровецкий ушел.

Анка долго плакала потом, коря себя за безвозвратно упущенное счастье.

Проходили дни, недели, и со стороны казалось, что между ними ничего не произошло.

Они, как и раньше, приветливо здоровались, прощались, иногда даже доверительно разговаривали, но в их отношениях не было прежней сердечности, открытости, не чувствовалось прежней заботы друг о друге.

Анка старалась быть доброй, любящей невестой, но с ужасом убеждалась, что ей это не удается, и любовь к Каролю постепенно угасает.

Предостережение Высоцкой не шло из головы, его подтверждали и слова Кароля, оброненные в разное время, и теперь, задумываясь над ними, она начинала понимать их скрытый смысл.

К тому же и намеки посторонних не позволяли забыть об этом. То у Макса вырвется невзначай что-нибудь такое, то у Морица; последний не без тайного удовольствия рассказывал в подробностях о замыслах Кароля и прозрачно намекал на трудности, препятствующие их осуществлению.

Раньше она не придавала бы этому значения, но теперь в недомолвках и полунамеках научилась улавливать правду, такую горькую и оскорбительную для себя, что если бы не пан Адам, давно уехала бы из Лодзи.

Но порой страшный, сдавленный крик умирающей любви надрывал сердце, которое несмотря ни на что не переставало любить и не могло покориться уготованной участи.

Внешне все как будто оставалось по-прежнему, но они все больше отдалялись друг от друга.

Каролю, занятому на стройке, которая подходила к концу, недосуг было уделять внимание невесте. Но тем не менее он замечал: Анка становилась все печальней, и в ее обращении с ним проскальзывали холодок и безразличие.

Он решил отложить объяснение с невестой до окончания строительства, а тем временем, поскольку дома ему было плохо, часто проводил время у Мюллеров и чаще, чем раньше, виделся с Люцией.

— «Первого октября открылась ситцевая мануфактура фирмы Боровецкий и К⁰. Подписывать обязательства уполномочены К. Боровецкий и М. Вельт», — вполголоса прочел Кароль торговый циркуляр и передал его Яскульскому, сказав: — Немедленно разошлите в газеты, а завтра — торговым фирмам: адреса вам укажет пан Мориц.

Он вышел на фабричный двор; там еще громоздились кучи строительного мусора, лежали части машин и хотя официально было объявлено об открытии фабрики, фактически работала только прядильня, а остальные цеха спешно доканчивали.

По разным причинам Кароль не хотел и не мог ждать завершения строительства и на сегодня назначил освящение фабрики и пуск прядильни.

Кароль был взволнован и как-то особенно возбужден. Долго наблюдал он за пробным пуском станков. Охрипший от крика, усталый и грязный Макс носился по всему цеху, собственноручно останавливал станки, что-то поправлял и снова пускал их, пристально глядя на жужжащие веретена и пробные нити.

— Макс, бросай все, уже гости съезжаются.

— А ксендз Шимон приехал?

— Приехал вместе с Зайончковским, и уже справлялись о тебе.

— Через час приду.

Не без удовольствия смотрел Кароль, как рабочие под руководством Яскульского украшали еловыми гирляндами вход и окна главного корпуса.