— Не важно, фамилия меня не слишком интересует.
Рассказывай, что помнишь.
— Кажется, этот Мишка поступил с ней подло. Отец говорил именно так: этот подлец накануне свадьбы… Помню только, что они должны были пожениться на другой день после получения диплома. Олимпиада Киреева училась с женихом в одном институте, но на одном факультете или нет, я точно не знаю… А, вот еще о чем говорил папа: «А Сашка, дурак, помчался за ней следом. Зря. Мы, Киреевы, однолюбы…»
— Это в самом деле так? — спросил Федор.
Я пожала плечами:
— Мама с папой двадцать восемь лет вместе живут. Вроде любят друг друга.
— Вроде! — передразнил он. — Надо же быть такой нелюбопытной.
— Но я не знала, что тетя Липа оставит мне наследство!
— Только поэтому ее прошлым надо было интересоваться?
— А зачем тебе–то оно?
— Всякая история должна иметь начало и конец.
— Ты будто ученый рассуждаешь, а не затурканный мент.
— Пока, может, и не ученый, но собираюсь им стать.
— В каком смысле?
— В прямом. Я учусь в заочной аспирантуре в Москве.
— Ух ты!..
— А по тебе и не скажешь, — якобы за меня докончил он. И, не обращая внимания на мои протесты — я ведь вовсе так не думала, — строго спросил: — Что ты еще мне не сказала, любимая?
Мои мысли Федор, к счастью, читать не умеет, но догадывается о большинстве из них.
— Просто не успела, — призналась я, соображая, что стоит ему рассказать, а чего не стоит. — Шувалов сказал, что я вполне могу отказаться… В общем, Бойко завещал мне один из своих магазинов.
Федор не вскочил, не возмутился, не стал метать в меня громы и молнии, а лишь откинул голову на спинку кресла и задумчиво поскреб подбородок.
И сказал совсем не то, что я от него ожидала услышать:
— Какие там арабские сказки мы все время поминаем. Тут у самих что ни день…
— Федя, но я и подумать не могла, какие точки соприкосновения могут быть у меня с каким–то бандитом. Я даже в транспорте зайцем никогда не ездила.
Он усмехнулся каким–то своим мыслям, а вслух спросил:
— А ты знала, что Александр Игнатович по специальности преподаватель литературы?
Если бы Федор сказал: мясник на бойне, я бы не столь удивилась, но такое! И я еще хвасталась тем, что с логикой у меня все в порядке. Самонадеянная балда! Всего–то и надо было напрячь извилины да припомнить кое–что из рассказов отца. Понятно, и тетя Липа, и Мишка, и ее воздыхатель по имени Саша — все они учились вместе в институте…
«Очень положительный молодой человек», — как–то отозвался о нем папа. Знал бы он, в кого превратился скромный учитель литературы!.. Простите, но с чего я взяла, будто бандитами рождаются? Наверное, все же становятся, и одна из причин, оказывается, неразделенная любовь!
— Если мне память не изменяет, ты говорил что–то про ранний подъем, — напомнила я.
— Побудку сыграю чуть свет! — притворно вздохнул он.
— Тогда сначала я в душ, потом ты, а затем быстро–быстро спать, ведь обычно в сказках утро вечера мудренее.
Заснул Федор чуть раньше меня. Конечно, выражение пойти спать в наших отношениях имело совсем другой смысл: мы всего лишь легли в постель со всеми вытекающими из этого последствиями.
Потом я еще некоторое время полежала без сна, размышляя: как, интересно, воспринял Федор мое столь быстрое «падение»? Не счел меня нимфоманкой, развращенной соблазнами большого города? Но самой же себе я и напомнила: тогда вряд ли он предложил бы мне руку и сердце.
Проснулись мы довольно легко, словно не четыре часа спали, а все восемь. А когда я заглянула к Лере в комнату, она, не дожидаясь, когда я стану ее будить, сказала:
— Я уже не сплю. Просыпаюсь.
Федор в это время занимал ванную — брился, сказав мне:
— Если вас ждать, так небритым и поеду, уж лучше вы чуть позже до воды дорветесь.
И правда, я только вышла из Лериной комнаты да чайник поставила, как он уже появился свежевыбритый и благоухающий туалетной водой «Арамис».
— Чур, я следующая, — крикнула, на мгновение заглянув в кухню, Валерия.
— Кто не успел, тот опоздал, — развел руками Федор.
А я в это время делала горячие бутерброды, о чем Михайловские почему–то не имели и понятия. Понимая, что мне на туалет остается минимум времени, я тоже поторопилась, и вскоре мы сидели за столом, и я выслушивала восторженные похвалы в адрес моих кулинарных способностей.
И почти тут же зазвонил телефон.
— Через две минуты выходим, — сказал в трубку Федор, и мы заметались, хотя вроде накануне все для поездки приготовили.
У подъезда нас поджидали, как я поняла, товарищи по работе Михайловского на «ауди» и «тойоте».
— Не хило у вас менты живут, — пробормотала я, но Федор услышал.
— Да уж не на зарплату эти тачки приобретены, — хмыкнул он. — «Ауди» Ларионову по наследству досталась — брат помер от цирроза печени, а на «тойоту» жена Соловьева кредит в банке взяла — она там начальник отдела.
— А по лотерейному билету никто из них не выиграл? — как бы между прочим поинтересовалась я.
Федор удивленно покосился на меня. В самом деле, чего это я раздражаюсь? Не верю в совпадения, так это мое личное дело. Михайловскому машину подарили, один его коллега получил наследство, другому ее купила жена — и получается сплошь крутые тачки у тех слоев населения, что по статистике живут чуть ли не у черты бедности.
А между тем… разве не стойкий стереотип сложился у нас при словах «работник милиции»? Принято также делить их строго на белых и черных. Белые — те, у кого ничего нет, как и у прочего ниже среднего класса, черные — те, которые свои блага добывают нечестным путем.
Причем чиновникам любого ранга не зазорно жить богато. Считается чуть ли не хорошим тоном снисходительно отмечать, что вот как они умно воруют, что их до сих пор не поймали!
Понятно, слуги закона должны стоять на страже… Но почему милиционер должен стоять, а работник налоговой инспекции или, например, судебный пристав не должны?
— У тебя плохое настроение? — поинтересовался Федор, пристраиваясь в хвост за «ауди», а та — за «тойотой».
— Не обращай внимания, это так, пустяки. Размышляю о прихотях справедливости… Ты сам–то хоть был на этом Синь–озере?
— Впервые еду, — ухмыльнулся Федор. — Это идея моих боевых товарищей. Они считают, что если тебя ловить на что–то, то только на местные красоты.
— А меня надо ловить?
— Еще как надо, — утвердительно кивнул он. — Ты вон уже крылья расправила, с минуты на минуту взлетишь.
— Так уж и с минуты на минуту, скорее, с часа на час, — неловко отшутилась я.
Некоторое время мы все трое молчали, и, конечно, первой не выдержала самая младшая.
— Мы с папой здесь всего десять лет, — сказала Валерия. Что–то она почувствовала в словах отца, видимо, для его обычного настроения непривычное, и сразу же кинулась на защиту. — А раньше мы жили в Петербурге. У меня в свидетельстве о рождении, между прочим, записано: место рождения — город Ленинград.
— Нашла чем хвастаться, — буркнул Федор.
— И у меня там две бабушки и два дедушки, живы–здоровы, только папиных я иной раз вижу, а маминых — никогда. Они меня в детстве украсть пытались.
— Лерка, помолчи! — прикрикнул на дочь Федор.
— А это тоже тайна? — громко удивилась она.
Я взглянула на недовольного Федора, оглянулась на ничуть не раскаявшуюся Леру и спросила обоих:
— В самом деле, это не шутка?
О каких страстях, однако, узнаю я! В газете о чем–то похожем читала и по телевизору видела, но чтобы вживую. То есть слушать такое из уст очевидцев…
Причем в газете я читала недавно, а с ними это произошло… лет двенадцать–тринадцать назад.
Итак, мой жених не торопился со мной откровенничать, потому живо заработало мое воображение. Если и в самом деле родители бывшей жены Михайловского пытались увезти Леру от Федора — в ту пору, когда он жил в Ленинграде, — то, очевидно, именно тогда, когда их дочь и мать Валерии поселилась в Америке. До того, как у нее со старшим братом Михайловским появились дети.
