Мой язык отчего–то не хотел произносить слова клятвы, а сказал совсем другое:

— Вообще–то он и не мой вовсе, а тетки Олимпиады…

Михайловский молча протянул руку.

— И никакие это не ответы на вопросы, а форменный досмотр, — пробурчала я, но бумажку отдала.

Что только не позволяют себе эти провинциальные менты! Например, повышать голос на женщину, не только не находящуюся под следствием, а вообще прибывшую в эти края по личному делу. И между прочим, оказавшую некоторую услугу близкой родственнице грубияна–майора.

Я, как дура, тащилась тридцать километров, можно сказать, рискуя жизнью — разве сам Михайловский не сказал об этом, — и что взамен получила?

— …Валерия хоть соплячка, девчонка, а ты… — услышала я сквозь сумбур собственных мыслей.

Когда мы успели перейти на ты? Теперь понятно, от кого Лера набирается дурных манер.

— …ты показалась мне здравомыслящим человеком. А выходит, и тебя, как мою дочь, надо держать под контролем!

— Простите? — Я вынырнула из своего мысленного пространства, куда привычно спряталась от нападок тезки Достоевского; у меня эта привычка с детства — если мне не нравится то, что говорят, я просто отключаю восприятие. — Вы что–то сказали?

Мой вопрос застал его в апофеозе тирады. От неожиданности он замолчал на полуслове, а я продолжала как ни в чем не бывало:

— Иными словами, вы считаете, что в Костромино я познакомилась с нехорошими людьми и теперь моя жизнь в опасности?

— Да, черт побери!

— Меня или их?

Он не выдержал собственной серьезности и улыбнулся. А улыбка у него словно с рекламы «Блендамеда». Интересно, есть у него дама сердца или нет? Вернее, где его жена? Умерла, сбежала? Но дама наверняка есть. На ком–то же он должен отрабатывать действие своих синих взглядов и этой белозубой улыбки.

И чего я вдруг заинтересовалась? Через каких–нибудь пару дней уеду из этих мест, и никакой очаровашка майор не заставит меня сюда вернуться.

— По вашему лицу, Лариса Сергеевна, можно читать как по книге, — вздохнул Михайловский и сел наконец на свое место. — Признайтесь, вы пропустили мимо ушей все мои предостережения, да еще и рассердились на меня: мол, выговаривает, как маленькой, а я уеду отсюда, и глаза бы мои его не видели…

Его синий взгляд проник мне в самую душу.

— Между прочим, сумей вы поговорить с моими коллегами по работе, узнали бы, что меня можно назвать кем угодно, только не перестраховщиком… Пойдемте, я отведу вас к человеку, который решает вопросы приобретения оргтехники.

Едва взглянув на кислую мину немолодого капитана, который взял в руки прайс–лист нашей фирмы, я подумала: наш роман с внутренними органами закончится не начавшись. А наши более низкие по сравнению с другими фирмами цены все равно покажутся ему фантастическими, и он станет, как сказала бы Ольга, трамбовать меня. Но я все равно не смогу уступить ни цента. Да и кто они мне, ивлевское управление внутренних дел! Как поется в песне, «нет, так не надо, другую найдем!».

Я и предложила капитану разойтись как в море корабли, а он, к моему удивлению, вдруг стал отрабатывать задний ход. Видимо, с конъюнктурой рынка до нашего разговора он все же успел познакомиться. И нарочно прикидывался сереньким передо мной, чтобы попытаться выбить еще что–нибудь.

Опять я чуть было не попалась на собственный стереотип, что в милиции работают сплошь честные и прямолинейные люди. Причем раньше я так не думала, до встречи с Эф Эм Михайловским…

Я сказала капитану, что мне надо поговорить со своим шефом. Зачем ему знать, что я и сама имею право подписи. Мол, в случае положительного решения вопроса обеими сторонами мы вышлем ему контракт по факсу.

Мне приходилось торопиться. Дело близилось к вечеру, и вряд ли те, что следили за мной, ждут, чтобы отвезти меня обратно.

Зато в коридоре меня ждал Михайловский.

— Я отвезу вас на своей машине, — сказал он и, заметив, что я пытаюсь возразить, добавил: — Хочу на месте разобраться, что к чему.

— А как же Лера? — глупо спросила я, будто он сообщил, что собирается ночевать у меня.

— Она, кажется, уже выросла, — вдруг грустно сказал он и добавил строго, словно разозлясь на собственную слабость: — Валерия — человек привычный и вполне сама себя обихаживает.

«К чему она привычна? — так и вертелось у меня на языке. — К тому, что ты ночуешь у других женщин?» Опять про ночевку! Киреева, вы прямо нимфоманка какая–то!..

До Костромино ехать в хорошем темпе всего минут двадцать. Михайловский вполне успеет вернуться домой дотемна. И вообще, мы до сих пор на вы, если не считать случайной оговорки, а я уже ревную его к бывшим пассиям. И всем своим видом показываю, что согласна провести с ним ночь.

И с чего я взяла, будто он едет ради меня? Его просто взбудоражил тот факт, что он наконец сможет добраться до неуловимого Бойко, который своим нелегальным бизнесом задевает профессиональную гордость сыщика Михайловского. Через меня.

Надо сказать, собственные мысли меня изрядно раздражали. Дело в том, что до сих пор я серьезно мужчинами не увлекалась, хотя каждый сказал бы мне: давно пора! То есть романы, конечно, были, но какие–то отстраненные, быстротечные, их завершением я обычно и руководила. Здесь же я сама увлеклась некоей игрой, хотя вовсе не была уверена, что она не односторонняя. То есть Михайловский в порыве благодарности просто взял меня под опеку, вот и распоряжается.

То, что во мне вдруг проснулась женщина чувственная, вполне объяснимо. Три года мы вместе с Лелькой строили свою маленькую империю, и все наши чувства были там. По крайней мере я ни на что другое не хотела отвлекаться, а Оля к пламенным эмоциям и вовсе не тяготела. На людей влюбленных посматривала как на идиотов.

Теперь–то я понимаю, что это у нее была защитная реакция. Что называется, шрамы от перенесенной прежде моральной травмы.

И вдруг, пусть и на короткое время, я оказалась не у дел. Носиться по стране и за се пределами, встречаться с поставщиками и покупателями я пока не могла, вот тут–то меня и накрыло!

Одно плохо: мои чувства не только вышли из–под ежедневного контроля, но и стали вытворять что попало. Ничего я с собой не могла поделать, сидя в его новенькой «Волге». Оставалось только флиртовать.

Кстати, в боевиках последнего времени милиционеры ездят на стареньких разбитых «Жигулях», на ремонт которых у них обычно нет денег…

— Подарок брата, — заметил Федор Михайлович.

— Что вы сказали? — встрепенулась я.

К счастью, супермент читает не все мои мысли.

— Мой брат, говорю, заведует факультетом в американском штате Массачусетс. Он уже много лет пытается загладить передо мной воображаемую вину и думает, что я никак не могу его простить. А я уже давно забыл… Теперь, случайно, вы не подумали, где моя жена?

Я начала в нем разочаровываться: чуть было не решила, будто он такой уж бравый чтец моих мыслей.

— Какое мне дело до вашей жены? — надо сказать, довольно грубо ответила я, но Михайловский не обратил на реплику из зала никакого внимания.

— Отвечаю: вышла замуж за моего брата и живет там же, в Америке.

Постойте, о чем это он говорит: жена Федора Михайловича вышла замуж за его брата?!

— Может, я чего–то не поняла. Вот эта машина — плата за вашу жену?

Он расхохотался и с одобрением посмотрел на меня, будто я сказала не глупость, а очень удачно пошутила.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок! Я был еще слишком молод и не знал, когда любовники ссорятся — не путайся под ногами! Брат уехал в Америку, а его девушка назло вышла замуж за младшего брата. Старший брат не знал об этом и прислал ей вызов. Как и всякая любящая женщина, она все бросила и помчалась на зов любимого…

— Бросила вас и свою дочь?

— Что значит — бросила? Просто дочь я ей не дал, а судиться со мной Алле — так ее зовут — было некогда. Теперь у нее, вернее, у них уже трое своих детей, а мне осталась Валерия.

— Оригинально, брат увел у вас жену…