«А что было с Лазарем дальше, увы, не знаем…» А что было с Лазарем дальше, увы, не знаем. В одиннадцатой главе он воскрес, потом Ни в поле, ни в роще, ни дома, ни за сараем — Нигде не мелькнул. Иоанн позабыл о нем. И это обидно и даже немного странно: Ну, как же, воскрес — так скажи что-нибудь, пойди За другом своим, но Евангелие туманно. Еще десять глав — не сидел же он взаперти! Неужто же справиться так и не мог с испугом И четырехдневная смерть сокрушила дух? А ведь Иисус называл его своим другом! А может быть, слишком был счастлив? Одно из двух. Сон в летнюю ночь Чемпионатом мира по футболу Я был, как все, в июне увлечен. Не потому ли, полный произвола, Невероятный мне приснился сон? Сказать, какой? Но я и сам не знаю, Удобно ли в таком признаться сне? Что я в футбол с Ахматовой играю, Пасую ей, она пасует мне. Мы победим Петрова с Ивановым! Дурацкий сон, ведь я предупреждал. Мы лучше их владеем точным словом: Они спешат, не выйти им в финал. Она спросила: Кто они такие? Хотел сказать, но тут же позабыл. На ней мерцали бусы дорогие, А плащ к футболке плохо подходил. Веселый сон, но сколько в нем печали! С футбольным полем рядом — дачный лес. А выиграли мы иль проиграли — Не буду врать: сон был и вдруг исчез. «О „Бродячей собаке“ читать не хочу…» О «Бродячей собаке» читать не хочу. Артистических я не люблю кабаков. Ну, Кузмин потрепал бы меня по плечу, Мандельштам бы мне пару сказал пустяков. Я люблю их, но в книгах, а в жизни смотреть Не хочу, как поэты едят или пьют. Нет уж, камень так камень, и скользкая сеть, А не амбициозный и дымный уют. И по сути своей человек одинок, А тем более, если он пишет стихи. Как мне нравится, что не ходил сюда Блок, Ненаходчив, стыдясь стиховой шелухи. Не зайдем. Объясню, почему не зайдем. И уже над платформами, даль замутив, «Петроградское небо мутилось дождем». Вот, наверное, самый печальный мотив. «И не такие царства погибали…» «И не такие царства погибали!» — Сказал синода обер-прокурор Жестоко так, как будто на медали Он выбил свой суровый приговор. И не такие царства. А какие? Египет, Рим, Афины, может быть? Он не хотел погибели России И время был бы рад остановить. И вынув из жилетного кармана Часы, смотрел на них, но время шло. Тогда вставал он с жесткого дивана И расправлял совиное крыло. А что теперь? Неужто всё сначала? Опять смотреть с опаской на часы? Но столько раз Россия погибала И возрождалась вновь после грозы. Итак, фонарь, ночь, улица, аптека, Леса, поля с их чудной тишиной… И мне не царства жаль, а человека. И Бог не царством занят, а душой. Платформа Промелькнула платформа пустая, старая, Поезда не подходят к ней, слой земли Намело на нее, и трава курчавая, И цветочки лиловые проросли, Не платформа, а именно символ бренности И заброшенности, и пленяет взгляд Больше, чем антикварные драгоценности: Я ведь не разбираюсь в них, виноват. Где-нибудь в Нидерландах или Германии Разобрали б такую, давно снесли, А у нас запустение, проседание, Гнилость, ржавчина, кустики, пласт земли Никого не смущают, — цвети, забытая И ненужная, мокни хоть до конца Света, сохни, травой, как парчой, покрытая, Ярче памятника и пышней дворца! «Художник напишет прекрасных детей…» Художник напишет прекрасных детей, Двух мальчиков-братьев на палубной кромке Или дебаркадере. Ветер, развей Весь мрак этой жизни, сотри все потемки. В рубашечках белых и синих штанах, О, как они розовы, черноволосы! А море лежит в бледно-серых тонах И мглисто-лиловых… Прелестные позы: Один оглянулся и смотрит на нас, Другой наглядеться не может на море. Всегда с ними ласкова будь, как сейчас, Судьба, обойди их, страданье и горе. А год, что за год? Наклонись, посмотри, Какой, — восемьсот девяносто девятый! В семнадцатом сколько им лет, двадцать три, Чуть больше, чуть меньше. Вздохну, соглядатай, Замру, с ними вместе глядящий на мел И синьку морскую, и облачность эту… О, если б и впрямь я возможность имел Отсюда их взять на другую планету! «Венеция, не умирай, не надо!..» Венеция, не умирай, не надо! Переживи нас всех и напиши о нас Винтами на воде, как ты была нам рада, С приезжих не сводя своих зеленых глаз. Как любовались мы твоим полураспадом, Притопленный ценя твой мрамор и кирпич, И смерть была такой прекрасной с нами рядом, Что в руки взять ее хотелось и постичь. Нисколько не боясь, вникая в закоулки, С канала на канал легко переходя, С моста на мост, как бы найдя в твоей шкатулке Не страшную ничуть разгадку бытия. |
