2 «Я-то помню еще пастухов…» Я-то помню еще пастухов, И коров, и телят, и быков По дороге бредущее стадо, Их мычанье густое и рёв, Возвращенье в село до заката. Колокольчик звенел, дребезжал. Луг за лесом, как маленький зал, Объезжал я на велосипеде, Где паслись они, словно на бал Приведенные из дому дети. И другой их лужок поджидал Где-нибудь за пригорком, и третий. Мух и оводов били хвостом. Стадо пахло парным молоком, У кустов залегали тщедушных. Было что-то библейское в том, Как пастух подгонял непослушных. О, как чуден был вид и пятнист! Словно нарисовал их кубист, Я Сезанна любил и Машкова, Одинокий велосипедист. Дай мне к речке проехать, корова! Поворот, небольшая петля. Так сегодня не пахнет земля, Как тогда оглушительно пахла. Словно вечность, грустить не веля, Помахала рукой и иссякла. «О, водить бы автобус из Гатчины в Вырицу…» О, водить бы автобус из Гатчины в Вырицу, Знать всех местных старух, стариков, Тополь в этот маршрут ковыляющий вклинится, Поднапрёт волчье лыко с боков, И сирень, проводив шаркуна до околицы, Передаст его ельнику — пусть Тот за ним до оврага под Сиверской гонится, Навевая дорожную грусть. Есть такие работы, такие профессии — Позавидуешь им, заглядясь На избыток того, что зовется поэзией, Объезжающей лужи и грязь, По пути подбирая и мать с первоклассником, И торговку с заплечным мешком, Неожиданно будничность делая праздником И внушая смиренье тайком. «Собака живет во дворе, на цепи…» Собака живет во дворе, на цепи. Хозяин выводит гулять ее, хмурый. Терпи свою жизнь, дорогая, терпи, Есть кошки, есть мыши, лягушки и куры, А в комнатах ты никогда не была, И дом тебе, видимо, кажется раем, Откуда выносят еду, и тепла Там много, за твердым порогом, за краем. Собака умрет — и душа ее в дом Еще переселится, к Богу поближе. Под ветром не будет дрожать, под дождем И снегом, терпи, дорогая, терпи же, Ты будешь есть мясо, лакать молоко, Лежать на диване, забыв про изгнанье. А богом быть стыдно, но стыд далеко Запрятан, скорее всего, в подсознанье. Лопух
Знал бы лопух, что он значит для нас, Шлемоподобный, глухое растенье, Ухо слоновье подняв напоказ, Символизируя прах и забвенье, Вогнуто-выпуклый, в серой пыли, Скроен неряшливо и неказисто, Как бы раскинув у самой земли Довод отступника и атеиста. Трудно с ним спорить, — уж очень угрюм, Неприхотлив и напорист, огромный, Самоуверенный тяжелодум, Кажется только, что жалкий и скромный, А приглядеться — так тянущий лист К зрителю, всепобеждающий даже Древний философ-материалист У безутешной доктрины на страже. «Любимый запах? Я подумаю…» Любимый запах? Я подумаю. Отвечу: скошенной травы. Изъяны жизни общей суммою Он лечит, трещины и швы, И на большие расстояния Рассчитан, незачем к нему Склоняться, затаив дыхание, И подходить по одному. Не роза пышная, не лилия, Не гроздь сирени, чтоб ее Пригнув к себе, вообразили мы Иное, райское житьё, — Нет, не заоблачное, — здешнее, Земное чудо, — тем оно Невыразимей и утешнее, Что как бы обобществлено. Считай всеобщим достоянием И запиши на общий счет Траву со срезанным дыханием, Ее холодный, острый пот, Чересполосицу и тление И странный привкус остроты, И ждать от лезвия спасения Она не стала бы, как ты. «Влажных бабочек что-то ни разу…» Влажных бабочек что-то ни разу Я не видел и мокрых стрекоз, А ведь ливень, бывает, по часу Льет и дольше, сплошной и всерьез. Где же прячутся милые твари? Тварь — не лучшее слово для них. Государыни и государи В ярких тканях, снастях слюдяных. Запах сырости сладкой и прели, Вымок дрок и промок зверобой. Ни одной нет не залитой щели, Ямки, выемки, складки сухой. Не о жизни, пронизанной светом, Не о смерти, съедающей свет, У Набокова только об этом Я спросил бы: он знает ответ. «Каково это елкой явиться на свет…» Каково это елкой явиться на свет, Не березой, не кленом, не дубом, И дожить до восьми, до двенадцати лет И заваленной быть лесорубом! Мне, когда я увидел их в грузовике, Стало стыдно и страшно, ей-богу. И причем Вифлеем здесь? Они ж не в песке, Снег на жалких дрожал всю дорогу. Я представил ужасную вырубку там, Где они, подрастая, стояли. Рождество — это радость, пришедшая к нам, И гектары тоски и печали. Стройный стан в серпантин будет, в блестки одет, И шары золотые повесят. Справедливости не было в мире и нет, Ею только клянутся и грезят. |
