– Мне уйти? – Я посмотрел на мрачную Лару.
– Я тебе уйду! – набросилась она на меня. – Я тебе уйду! Ты хоть знаешь, что твой дружок, пока тебя не было, натворил?! Он руку человеку сломал на поминках!
– Правда?! – развернулся я к Андрею. – Ты сломал живому человеку руку?! Жаль, что я это зрелище пропустил! Человек, между прочим, тебе спасибо просил передать! «Скажи, – говорит, – своему дружбану спасибо!»
– А пусть он свои руки держит подальше! – От чего Кутилин должен держать подальше руки, я и сам догадался. – Тоже мне Шишкин! Пусть лучше спасибо скажет, что я ему шею не сломал!
– Человек всего только хотел проверить изгиб моего бедра, – пояснила ехидно Лара. – И как же он теперь, бедняга, пишет без правой?!
– Он из Тулы. – Я снял куртку, намекая тем, что готов быть их гостем.
– Блоху на скаку остановит, – буркнул Журенко.
– Судя по накалу страстей, вас можно поздравить?! – Я перевел взгляд с Лары на Андрея и обратно.
– Во! – Она показала мне кулачок с тонким обручальным кольцом на безымянной фаланге.
– Во! – Я бросил Андрею ключи от машины с брелоком «УАЗ».
Поймав на лету ключи, он их недоверчиво осмотрел.
– Это мне?!
– Это вам! – уточнил я.
– Нет! – замотал он лохматой буйной головой. – С какой стати?!
– С такой стати, что это – нам! – тут же вступилась за меня Лара.
– Предлагаю равноценный обмен, – разрешил я затруднения Журенко. – Этого «козла» за моего «Уленшпигеля».
Так и договорились. А договорившись, перешли в комнату, где я узнал от Андрея свежие подробности, сопутствовавшие моей кончине.
– Из прокуратуры через день позвонили, – поведал Андрей. – Снова, думаю, Задиракин станет алиби мое проверять. Не тут-то было. Прихожу – там другой мужик, Заклунный Антон Кимович, меня дожидается. И ты знаешь, что он мне первое сказал?!
– Что здесь вопросы задает только он?
– Чур твоя ошибочка! – усмехнулся Журенко. – Он сказал: «Спрашивайте, Андрей Георгиевич! У вас, наверно, к следственным органам давно вопросы накопились!»
– Лихо! – признался я. – И что дальше?!
– Накопился, говорю, один. Где тот хмырь… следователь, извиняюсь, нынче сидит?!
– Под следствием, – отвечает. – Да вы спрашивайте, спрашивайте… За что под следствием? За то, что мерзавец и преступник.
– А что с Угаровым случилось? – обнаглел я вконец.
– Вот! – Заклунный достал из ящика стола газету какую-то, вроде не нашу, не московскую, и положил перед собой. – Это вопрос, на который я и обязан ответить! И не только вам. Что случилось с Угаровым и со всеми остальными сотрудниками вашей финансовой лавочки. И я отвечу на него, дайте только срок!
– Это вы, – говорю, – дайте срок всем гадам, кто за этим делом стоит… Короче, свой мужик этот Заклунный. Тебе бы к нему.
– Обожду пока. – Я принял из рук Лары чашку с кофе. – Ты, случайно, не в курсе, где управляющий нашим банком господин Савинов квартирует?
– В курсе, – подтвердил Андрей. – И как раз – случайно. Как-то весной шофер его, Мельник, желтухой заболел. А сменщика прислать не успели. Савинов и попросил меня подбросить его до хаты. Я ему даже сумку с продуктами на этаж поднял.
– На этаж – это хорошо, – напрягся я, отставляя кофе. – Найдешь хату?!
Лара встревоженно молчала, прислушиваясь к нашему диалогу. Есть такой вид молчания: «женское тревожное». Но Лара молчала как человек, стойко и терпеливо. И я еще раз про себя поздравил Андрея с удачным выбором.
– Ну, поехали! – Я встал из-за стола. – Проверим в действии твой бегунок!
Провожая нас, Лара незаметно, но крепко стиснула мою ладонь. «Я тебе доверяю! – значило ее пожатие. – Не подведи меня, Угаров! Кроме мужа, у меня никого!»
Дом Савинова располагался в Крылатском. В Крылатском располагаются многие дома состоятельных господ и влиятельных политиков. «Подальше от начальства – поближе к столовой» – гласит старая солдатская мудрость. На гражданке эту мудрость впору перефразировать: «Подальше от народа – поближе к кормушке». «Кормушкой» с известными оговорками в Москве принято считать улицу Осеннюю с президентским особнячком. Именно туда бы мой знакомый вождь Большие Клыки свое ненасытное рыло повернул. Против ветра ссать опасно, а стоять; раздувая ноздри, – прямой резон.
Пока Журенко наруливал, не переставая попутно восторгаться новым «козлом», я прикидывал свое теперешнее положение. И так прикидывал, и сяк прикидывал. Все его минусы и плюсы. Плюсов выходило больше со всех сторон: больше меня не искали и не стремились убить, как заведомого покойника, больше мне не нужно было работать – денег больше, чем лежало у меня на именном счете в «Дойче-Банке», мне не требовалось, и, что было особенно любопытно, больше я не хотел умирать. После всего пережитого, после всех невосполнимых потерь, я – хоть и стыдно было себе в этом признаться – как будто почувствовал заново вкус к жизни. Теперь о минусах. Минус был, собственно, один. Минус один «прототип» с доски – и партия возобновилась. Не сегодня-завтра появятся следующие жертвы. И все они будут на моей совести. Почему на моей? Потому что я чувствовал, как там потеснились мертвецы, ожидая пополнения.
Пролетев сгоряча на красный, Журенко затормозил при звуке милицейского посвиста. Инспектор, помахивая своей волшебной палочкой, вальяжно шествовал к машине.
– А транзитный номер – спереди! – вслух пустился рассуждать Журенко, слегка подгазовывая. – Так что номер он не видит! Сдаваться?! Или не сдаваться?! Вот где вопрос!.. Эх! Чистосердечное признание – первый шаг в тюрьму!
Журенко раздавил педаль газа, когда инспектор дошагал уже до цели путешествия. Я глянул в зеркальце заднего вида: блюститель даже про свисток свой забыл, ошарашенно провожая нас в путь. Так и застыл с протянутой рукой.
– Ничего! – злорадно заметил Журенко. – Бог подаст!
Результативную безнаказанность – вот что Андрей мне наглядно продемонстрировал. Дал урок. Фигурно выражаясь, транзитный номер спереди был теперь и у меня. Для своих поотставших преследователей я также стал невидимкой, что давало мне исключительную возможность мчаться вперед, нарушая все правила – и конспирации в том числе. А выложить свои недобитые карты перед Савиновым я мог почти без риска. Если Савинов являлся тем, за кого я его принимал, то я был его «срезанной» пешкой. По «самурайскому» же кодексу этих шахматистов – устному ли, письменному – за мое устранение нес ответственность глава «Третьего полюса» Маевский, и только он. Не Савинов. Потеряв пешку-Угарова, мой патрон должен был сейчас обдумывать следующий ход либо его совершить. Возможно, он проигрывал. Возможно, партия шла к ничьей. В обоих случаях, оставшись в живых, я автоматически становился его «джокером». Со мной он получал верный шанс закончить партию в свою пользу при любой позиции на доске. Маевский не справился и, значит, проиграл. Так, по крайней мере, я думал и хотел этим воспользоваться. А если Маевский и без того проигрывал партию? Если я был со стороны Савинова запланированной жертвой? Вот об этом я старался не думать. Так или иначе, я должен был попытаться до следующего убийства, коли оно еще не случилось, встретиться лицом к лицу с человеком, поставившим меня когда-то на клетку «е2».
– Едва не влипли! – нарушил молчание Журенко.
Я расхохотался. Даже думали мы с Андреем одними цифро-буквами.
– Ты чего?! – покосился он на меня.
– Да так. Анекдот вспомнил.
Журенко остановил машину у подъезда новой многоэтажки: судя по всему, произведения позднего турецкого зодчества.
– Вахтер? – спросил я, выбираясь на улицу.
– Домофон. – Андрей вслух помножил все, что знал. – Подъезд – первый, этаж – второй, дверь – слева на площадке четвертая… Квартира восемь получается!
Домофон был без телекамеры. День был воскресный. Савинов был дома.
– Кто? – искаженным голосом отозвался динамик на утопление кнопки.
– Петр Сергеевич?! Это Журенко! Секьюрити! Извиняюсь, что в неурочный час беспокою! – доложил Андрей, будто провинившийся студент. – Обстоятельства!
