Вскоре после конфликта с матерым вепрем случилось так, что Будильник угодил в волчий капкан. Волков той зимой в охотхозяйстве развелось чуть ли не больше, чем в послевоенные годы. Спрос с егерей был строг. Волки резали партийных косуль, как отпетые вредители. За каждого хищника руководство назначило награду в сто двадцать рублей. Даже за волчонка. Егеря стали окружать флажками участки их миграции и стягиваться на коллективный отстрел. Но волки под флажки уходили. Они уже привыкли к флажкам. Красными флажками в нашей стране уже никого нельзя было удивить. Оставались капканы. В такой капкан и попал неосторожный Будильник. Стальные челюсти раздробили ему переднюю лапу, и затем у Будильника началась гангрена. Будильник мучился в холодных сенях на рваной подстилке. Дед хотел его пристрелить, но я уговорил обождать еще хотя бы сутки. На следующее утро я пошел по нужде во двор и чуть не наступил на Будильника, сидевшего у порога. Будильник посмотрел мне в глаза и поднял окровавленную культяпку. Ночью он сам себе ампутировал зараженную конечность. И остался жить…

– Приехали! – Дальнобойщик притормозил на светофоре. – Куда дальше?

Очнувшись от полудремы, я огляделся. Автофургон застыл посреди Кутузовского проспекта в плотном потоке транспорта.

– На разворот, – отозвался я. – Дальше покажу.

Прошла почти неделя. Я лежал в знакомых апартаментах «Лаокоона», окруженный заботой Серика и Проявителя. Доктор Чен прописал мне антибиотики, постельный режим и китайскую кухню.

В ночь после возвращения из Санкт-Петербурга у. меня резко подскочила температура. Искушенный в подобного рода делах или, точнее выражаясь, стреляный Руслан послал с утра за врачом.

– Ты не волнуйся, – обнадежил он меня. – Чен мужик свой. Китаец.

– Зачем китаец?! – опешил я. – Почему китаец?!

– У тебя что? Расовые предрассудки? – хмыкнул Руслан. – Так я тоже не потомственный славянин. Врача, как и адвоката, своего надо иметь. Адвокат у меня еврей, а врач – китаец. Классный, между прочим, фельдшер. Не одного бойца в строй вернул. Последние, правда, месяцы работы у него негусто, поэтому он частную практику на дому открыл. Омоложением занимается.

– Как профессор Преображенский, – заметил я.

– Преображенский?! – Руслан поскреб на щеке густую растительность – Не слыхал! Много шарлатанов развелось на Руси! Не счесть алмазов в каменных пеще­рах!

– Ты никак бороду решил отпустить? – В таком запущенном виде я наблюдал щеголя Руслана впервые.

– Да вроде того. – Он протянул мне прикуренную сигарету.

– Чен приехал! – доложил, заглядывая в комнату, Серик.

– Зови, – распорядился Руслан.

Худенький подвижный китаец с раскосыми глазами пройдохи тщательно осмотрел мою рану и задумался.

– Вы кушали побеги молодого бамбука? – спросил он с легким акцентом.

«Господи! – поразился, я. – Неужто он и бамбук омолаживает?!»

– Это огнестрельное ранение, док! – поспешил вмешаться Руслан. – Побеги тут ни при чем!

– Они всегда при чем! – улыбнулся китаец. – Побеги и акульи плавники! Вкусная здоровая пища! Мидии, улитки тоже! Белок!

– А что все-таки насчет ранения? – попытался вернуть его Руслан к наболевшему вопросу.

– Тогда крепкий бульон! – Китаец открыл саквояж и разложил на столике инструменты. – Мясо можно! Все можно!.. Лучевая кость не задета. Неделю можно лежать и можно уколы. Пенициллин.

– Уколы умеешь делать? – Руслан обернулся к Серику, томившемуся в коридоре.

– Фига умеет, – подсказал Серик. – Он от этого в клинике два года лечился.

– Пусть Фигнер! – согласился Руслан.

Носатый, медлительный в движениях Фигнер был сменщиком Серика. В свою очередь он являлся в сауну ни свет ни заря и гонял сам с собой шары на бильярде. Более прочих ударов Фига предпочитал отрабатывать прямые, судя по непрестанному сухому треску, долетавшему в мою комнату через все стены. Жил Фигнер на улице 1812 года, о чем сообщал не без некоторой гордости всем подряд, намекая прозрачно на свое родство с прославленным партизанским героем.

– Можно терпеть, – разрешил доктор Чен, очищая мою огнестрельную рану и обрабатывая входное отверстие перекисью. – Русские могут терпеть. Они почти как мы.

Стиснув зубы, я дождался окончания процедуры – китаец ловко в два приема зашил рану нитками – и поблагодарил Чена за хлопоты.

– Вы еще молодой! – сказал Чен. – Когда будете старый, приходите! Чен знает секреты!

Для убедительности он закатил глаза и поцокал языком. А затем вдруг озорно подмигнул и, подхватив саквояж, засеменил к выходу. В дверях он чуть не столкнулся с Проявителем. Отступив на шаг, Чен сложил вместе ладошки и отвесил Матвею Семеновичу, словно живому воплощению бога Вишну, глубокий поклон.

– Если температура не уйдет, можно звонить! – объявил он нам с Русланом.

И удалился, насвистывая арию из оперы «Паяцы».

Матвей Семенович проводил его сердитым взглядом.

– Шут гороховый! – сказал он так, чтобы Чен его услышал.

Двое старых плутов, судя по всему, друг друга не жаловали.

– Мошенник! – Проявитель сел рядом со мной на диван. – Он вас еще не омолаживал древними порошками Шамбалы?!

– Ну, мне пора. – Руслан, пряча улыбку, отвернулся. – Ты, Саня, лежи смирно. На дверях охрана. Мышь не проскочит.

После его отбытия мы с Матвеем Семеновичем пошептались, и спустя три дня на мое одеяло легла пачка фотоснимков.

– Это Галемба! – Проявитель постучал ногтем по изображению тучного мужчины, выходящего на тротуар из микроавтобуса. – Это – улица Поварская, бывшая Воровского! Вот за этой аркой со двора вход в ЧОП «Близнецы». Там опасно было снимать! Шныри и камеры наружного наблюдения! Из окон подъезда напротив деревья мешают.

– Ничего, – сказал я. – Это лишнее. Вы и без того отработали, как суперагент.

Польщенный Матвей Семенович продолжал сообщать результаты разведки:

– Галемба всегда приезжал к восьми ноль-ноль. Уезжал в разное время. Вчера до ночи сидел. Людей в «Близнецы» заходит много. Кто сотрудник, а кто посетитель – невозможно разобрать.

– Так вы что же?! – удивился я. – Три дня там безотрывно сами слежку вели?!

– Зачем сам? – возразил Проявитель. – Я снимок знакомому показал, бывшему вохровцу! Он человек праздный, да и языком зря не чешет. Толковый человек! С вашими-то, Саша, деньгами я, если надо, целую армию найму!

– Не надо, – умерил я пыл Матвея Семеновича. – Вы лучше вот что… А другого Галембы там не появлялось?! Ну или кого-нибудь на него похожего?!

– Похожего не было, – твердо сказал Проявитель. – Был кто-то похожий на депутата этого… Знаете?!

– На Раздорова! – определил я без тени сомнения.

– Верно!

«Почему же ты «Близнецами» свою шарашку назвал? – Я рассмотрел фотографию Галембы. – Не случайно! Как пить дать, не случайно! Тебе подобные обожают символику. Надобно проверить, нет ли у тебя тоже филиала завалящего где-нибудь на невских берегах».

Адрес ЧОП «Близнецы», благодаря связям Руслана, я выяснил быстро. «Близнецы» обслуживали ряд солидных коммерческих структур, не последнее место среди которых занимал и «Третий полюс». Репутация у охранного предприятия была достаточно скверной, но кто-то очень влиятельный помогал им сохранить лицензию и вообще отмазывал, по словам Руслана, от прокурорских наездов. Я даже догадывался кто.

– Вы, Матвей Семенович, лучше заплатите своему толковому .человеку, сколько сочтете нужным, и пусть он больше на Поварской не светится. – Я сложил снимки в конверт из-под фотобумаги. – Все, что нам надо, мы уже знаем.

– А может, Галембу этого до дома проследить? – предложил Проявитель. – У меня «Москвич» на ходу!

– Ни в коем случае, – погасил я его инициативу. – Забудьте об этом. Они скорее сами вас до дома проследят.

– Понял! – Он встал и, простившись, отправился колдовать в лабораторию.

Я заказал ему изготовить новый паспорт, каковой в ближайшем будущем очень мне мог понадобиться. Фамилию я себе выбрал простую и скромную: Березовский.