Кто ты? мой ангел ли хранитель?

(Я ваш, сударыня, сосед)

Или коварный искуситель?

(Вас искушать охоты нет)

Никто меня не понимает (Кому понятна ерунда!) и т. д.

(Д. Минаев, Евгений Онегин нашего времени).

(6) Как это /у вас / говаривала Ольга?.

Да не Ольга!/из письма /Онегина к Татьяне.

—Дескать, /мужу вас / дурак / и старый мерин, я люблю вас,/будьте обязательно моя,

я сейчас же /утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я (В. Маяковский, Юбилейное).

1. Чрезвычайно распространено цитирование широко известных текстов, зачастую неточное. Постановка их в новом контексте кардинально меняет их смысл и производит комический эффект. Вслед за С. Походней [1989] и другими исследователями мы понимаем цитацию достаточно широко, объединяя ее с аллюзией — ссылками на «эпизоды, имена, названия и т.д. мифологического, исторического или собственно литературного характера» [Походня 1989: 48]. Возможно, Походня излишне категорична, утверждая, что невозможно декодировать текст, включающий аллюзию, если не имеешь соответствующих фоновых знаний, но бесспорно, что при отсутствии таких знаний художественный эффект будет значительно ослаблен. Приведем несколько примеров цитации:

(1) И дикий тунгуз, и сын степей калмык— все будут говорить: майора Топтыгина послали супостата покорить, а он, вместо того, Чижика съел! (М. Салтыков-Щедрин, Сказки. Медведь на воеводстве).

(2) [Немец-служащий Фридрих Шульц]—ведь я, говорю, господа, немец, шпрехензи-дейч,ИванАндрейч, колбасник (Н. Лесков, Островитяне, 5). [Цитата из Гоголя.]

(3) [Товарищ прокурора о даме легкого поведения Папильоткиной] Убитая была не простая дама, а дама приятная во многих отношениях (...) Она никому не делала зла, она, напротив, всем и каждому, по мере сил своих, стремилась доставить удовольствие. К ней, говоря словами поэта прошлого времени, «шел воин, купец и пастух» (В. Буренин, Мертвая нога, IX). [Цитаты из Гоголя и Лермонтова.]

(4) У частного повереннного Зельтерского слипались глаза. Природа погрузилась в потемки. Затихли ветерки, замолкли птичек хоры, и прилегли стада.

Жена Зельтерского давно уже пошла спать (А. Чехов, Гость).

(5) Этот Жан—здоровеннейший мужчина, говорящий хриплым басом, пахнущий уксусом и вечно ищущий по свету, где оскорбленному есть чувству-рюмка водки и рубль взаймы (А. Чехов, Визитные карточки).

(6) Море шушукалось о любви до гроба, о счастье без возврата, о муках сердца и тому подобных неактуальных мелочах. Звезда говорила со звездой по азбуке Морзе, зажигаясь и потухая (И. Ильф—Е. Петров, Золотой теленок, XII).

(7) — Бездарный старик! Неталантливый сумасшедший! Еще один великий слепой выискался—Паниковский! Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания! А Балаганов? Тоже—матрос с разбитого корабля. Паниковского бьют, Паниковского бьют! А сам- Идемте в городской сад. Я вам устрою сцену у фонтана (И. Ильф—Е. Петров, Золотой теленок, XII).

(8) Чувствую, знаю—в правом кармане шубы у него колбаса (...) А в сущности—зачем она вам?Для чего вам гнилая лошадь? Нигде кроме такой отравы не получите, каквМоссельпроме (М. Булгаков, Собачье сердце, I).

(9) — Слава?—перебил Кончеев.—Не смешите. Кто знает мои стихи? (...) В будущем,, может быть, отыграюсь, но что-то уж очень много времени пройдет, потея тунгус и калмык начнут другу друга вырывать мое «Сообщение», под зя-вистливым оком финна (В. Набоков, Дар, V).

(10) Не стесняйся, пьяница,, нося своего,

он ведь с нашим знаменем цвета одного (И. Губерман)

— перекличка со стихами С. Михалкова о красном пионерском галстуке:

Как наденешь галстук,, береги его,

Он водь с нашим знаменем цвета одного.

(11) ...он собирался стать ее четвертым мужем, не потому что, тсятс говорится,, от нее светло, я потому что с ней не надо света. При свете она говорила без умолку и что попало (Т. Толстая, Сомнамбула в тумане)—перекличка со стихами И. Анненского.

(12) Я Федин, и Замятин, и Каверин,

Полонская известная,, Гацкевич,

И Харитон (которые дрожали Благоговейно)—вес они Чукоккалу пытались обесчестить.

Мне не смешно, когда маляр негодный Мне пачкает Мадонну Рафаэля!

(Е. Шварц о юмористическом журнале К Чуковского «Чукоккала»).

(13) Я думая Будкеев, лше челюсть кроша.

«И жить хорошо, я жизнь хороша'»

(В. Высоцкий, О сентиментальном боксере).

(14) Выхожу я как-то на дорогу

В старомодном ветхом шушуне,

Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,

Впрочем, речь пойдет не обо мне (И. Иртеньев).

(15) [О современной манере пения эстрадных певцов]:

Этот стону них песней зовется!

2. При цитации обращение с первоисточником может быть достаточно вольным (это может даже обеспечить дополнительный комический эффект), ср. перекличку (а по существу — полемику) А. Аверченко с гоголевской птицей-тройкой:

(16) Эл: ты, русский народ! Кто тебя выдумал, как говорит незабвенный Гоголь~

3. Прием цитации, как и многие другие приемы создания комического, используется, как мы неоднократно отмечали, и в «серьезных» текстах. Вл. Новиков приводит, напр., «трагическую вариацию на темы русской классической лирики» у В. Сосноры (цит. по: [Вл. Новиков 1989: 330]):

(17) Я вас любил. Любовь еще—быть может,

Но ей не быть.

Лишь конский топ на эхо нас помножит да волчья сыть.

Ср. также строки из стихотворения А. Галича «Песня о Тбилиси»:

И как еще далеко до рассвета!

4. Из известных мне художественных текстов максимально насыщен цитацией рассказ Т. Толстой «Сюжет». В рассказе рассматривается другой возможный исход дуэли Пушкина; убит на дуэли Дантес, а Пушкин — опасно ранен в грудь, но выздоравливает. Бред раненого Пушкина — сплошные аллюзии, интересные не только чрезвычайной концентрацией, но, главным образом, своей «вневременно-стью»: в грезы Пушкина Толстая вплетает не только образы окружающих раненого реальных людей (его врача Даля) и не только цитаты из Пушкина и его современников, но и (что особенно интересно и —достаточно ли оправданно?) цитаты из литературы послепушкинской, даже из литературы XX века (Блок, Брюсов, Мандельштам, Пастернак, Хармс, советские песни). Не иллюстрация ли это неоднократно высказанной мысли, что вся наша литература «вышла из Пушкина»?

Пушкину грезятся огни, стрельба, крики, Полтавский бой, ущелья Кавказа, поросшие мелким и жестким кустарником, один в вышине, топот медных копыт, карла в красном колпаке, Грибоедовская телега, ему мерещится прохлада пятигорских журчащих вод—кто-то положил остужающую руку на горячечный лоб—Даль?—Даль. Даль заволакивает дымом, кто-то падает, подстреленный, на лужайке, среди кавказских кустиков, мушмулы и каперсов; это он сам, убит,—к чему теперь рыданья, пустых похвал ненужный хор?—шотландская луна льет печальный свет на печальные поляны, поросшие развесистой клюквой и могучей, до небес, морошкой; прекрасная калмычка, неистово, туберкулезно кашляя,—тварь дрожащая или право имеет?—переламывает над его головой зеленую палочку—гражданская казны, что ты шьешь, калмычка?—Портка.—Кому?—Себя. Еще ты дремлешь, друг прелестный? Не спи, вставай, кудрявая! Бессмысленный и беспощадный мужичок, наклонившись, что-то делает с железом, и свеча, при которой Пушкин, трепеща и проклиная, с отвращением читает полную обмана жизнь свою, колеблется на ветру. Собаки рвут младенца, и мальчики кровавые в глазах. Расстрелять,—тихо и убежденно говорит он,— ибо я перестал слышать музыку, румынский оркестр и песни Грузии печальной, и мне на плечи кидается анчар, но не волк я по крови своей', и в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть. Встал, жену убил, сонных зарубил своих малюток. Гул затих, я вышел на подмостки, я вышел рано, до звезды, был, да весь вышел, из дому вышел человек с дубинкой и мешком. Пушкин выходит из дома босиком, подмышкой сапоги, в сапогах дневники Так души смотрят с высоты на ими сброшенное тело. Дневник писателя Записки сумасшедшего. Записки из Мертвого дома. Ученые записки географического общества. Я синим пламенем пройду в душе народа, я красным пламенем пройду по городам. Рыбки плавают в кармане, впереди неясен путь. Что ты там строишь, кому? Это, барин, дом казенный,Александровский централ. И музыка, музыка, музыка вплетается в пенье мое. И назовет меня всяк сущий в ней язык Еду ли ночью по улице темной, то в кибитке, то в карете, то в вагоне из-под устриц, icb sterbe—не тот это город, и полночь не та. Много разбойники пролили крови честных христиан! Конь, голубчик, послушай меня.» Р, О, С,—нет, я букв не различаю~ И понял вдруг, что я в аду.