— Ну?

Она поспешно протянула документы, майор читал их медленно, она села, он не обратил на это внимания, сложил документы, сдвинул их на край стола, протянул:

— Та-а-ак.

С этим его выдохом до нее долетел запах лука.

— Жена? — спросил он все так же негромко, с какой-то унылой ноткой, словно ему и ответ-то был безразличен.

Она вдруг возмутилась, хотелось сказать этому майору какую-нибудь дерзость: она устала, внутренне раздражена и, конечно же, могла сорваться, ко сообразила: этот человек с сытым, гладким лицом тут хозяин, он может дать свидание, а может и отказать, а жаловаться на него некому, да и смысла нет, и она промолчала, не ответила на его вопрос. Но он не удивился, подвинул к себе какую-то папку, долго перелистывал в ней бумаги пухлыми пальцами, потом нашел что-то нужное, задумался, потирая при этом двойной подбородок.

— Ладно,— сказал он.— Выйди, посиди в коридоре.

Опять до нее долетел запах лука, и она неожиданно, сама не зная, почему, сказала:

— А у меня папа генерал и Герой Советского Союза. Между прочим, дивизией командовал.

...Потом, когда прошло время, она пыталась объяснить себе, что заставило ее вот так, ни с того ни с сего заговорить об отце; может быть, ей показалось — майор все-таки должен быть поуважительней с генеральской дочерью, но прежде ничего подобного ей никогда не приходило на ум, или она брякнула от полной своей беспомощности, но, вспоминая об этом, стыдилась вырвавшихся слов.

Однако ж майор на них никак не отреагировал, ничего не изменилось в его пышущем здоровьем лице, он повторил:

— Посиди в коридоре. Позову.

Она встала и, когда выходила, заметила, что он взялся за телефонную трубку.

Она сидела на жесткой скамье неподалеку от заделанного решеткой окна, сюда долетал лишь звук работающего движка да что-то бормотал диктор по радио за одной из дверей, пахло хлорированной известью — так обычно пахнет в вокзальных туалетах. Ей на какое-то мгновение стало жалко себя: вот она бросила все — работу, московскую жизнь — и по велению отца ринулась безоглядно в этот дальний угол страны, мучаясь в аэропортах, на пристани. Все тело ее ныло от боли, белье пропиталось потом так, что она сама себе была неприятна, а этот майор, облаченный особыми полномочиями и особой властью, видимо, хорошо здесь живущий, может единым взмахом руки перечеркнуть всю ее поездку. Но если уж она приехала сюда, то добьется своего. И почувствовала, как все в ней напряглось от упрямства.

Светлана не сразу поняла, что означает хриплый писк и мигание оранжевой лампочки над дверью начальника, но тут же сообразила: это он ее так вызывает.

Опять шла от двери к письменному столу под острым взглядом краснолицего майора. На этот раз он сказал ей:

— Сядь.

Она опустилась на стул.

— Почему сейчас свидание, а не после суда?

Она не знала, как ему объяснить, не посвящать же его в ситуацию, сложившуюся у нее с Антоном. Она подумала и ответила:

— Я жила в Москве, а он... Мне поздно сообщили.

— Что же вы врозь?

— Так получилось... Я к этому привыкла. Он плавал... Жены моряков, знаете...

— Знаю,— хмуро перебил он, и она не поняла, какое значение вложил майор в эти слова.

Он помолчал и сказал:

— Приходи завтра в двенадцать.

Ее сразу же обеспокоило, что придется искать ночлег, и вообще снова все откладывается, ей показалось — голос майора стал мягче, в нем послышалась нотка участия, и потому попросила:

— А сегодня...

Он перебил ее:

— Сегодня Вахрушева нет. Завтра из бригады доставят. Будь здорова...

Ей ничего не оставалось, как уйти. И она снова брела разбитой дорогой к поселку, ее обогнал лесовоз» она помахала водителю, но тот или не заметил ее, или не обратил внимания. Она совсем измаялась со своим чемоданом. Улица поселка была пустынной, похожие друг на друга дома тянулись длинным порядком. Она постучалась в один, во второй, ей никто не ответил. Потом она увидела магазин, во дворе его навалены были пустые ящики, а неподалеку от лестницы на скамье сидели мужики, двое стариков в брезентовых куртках, со слезящимися глазами. У ног их стояли пустые бутылки с рыжими наклейками, старики о чем-то переговаривались с косматым парнем, под обоими глазами которого радужно сверкали большие синяки, а на лбу краснела ссадина.

— Здравствуйте! Где переночевать мне, не подскажете? — спросила Светлана.

— А у меня под бочком,— ответил парень, зашелся смехом и тут же подмигнул.

— У тебя синяков мало? — зло спросила Светлана.

— А что, добавишь? — Он опять захохотал, почесал грудь; рубашка из джинсовой ткани была на нем расстегнута, и на цепочке болтался медальон, а может быть, какая-то старая монета.

— Добавлю,— жестко сказала Светлана.

— Слушай сюда, мочалка,— вдруг сердито сказал парень.— Трешку дашь, укажу, где ночевать.

Старики насторожились, в их глазах сразу появился интерес. Светлана решительно открыла сумочку — уж очень она устала, очень ей хотелось хоть где-то помыться, прилечь,— вынула три рубля, показала их парню, усмехнулась:

— Ну, вот что, вымогатель, я тебе дам эту трешку, но только тогда, когда ты меня доставишь к жилью.

— Не доверяешь? — усмехнулся парень.

— Нет. Да и привыкла я оплачивать реальные услуги, а не трепотню... Бери чемодан!

Парень тут же вскочил, подхватил ее чемодан, она и опомниться не успела, как он перебежал дорогу, у нее уж мелькнула мысль — он этот чемодан утащил, тут же кинулась за ним, а он, обогнув забор, остановился у крыльца медпункта, крикнул в раскрытое окно:

— Кира, к тебе...— и тут же шепнул Светлане: — Она девка добрая, ты ее попроси.— И, вырвав трешку из руки Светланы, помчался обратно к магазину.

Так она попала к Кире, а утром ее разбудил шум проезжавшего мимо лесовоза. Светлана взглянула на часы, было около семи, значит, время до свидания еще есть. Она прислушалась и почувствовала: в доме не спят, в глубине его слышны были шаги, разговор, звяканье посуды. Она встала, надела халат, выглянула в коридор. На скамье сидел высокий мужчина, бородатый, в брезентовой куртке, он покачивал руку, словно баюкал ее, на Светлану даже не взглянул, она заметила — рукав его куртки в крови. Тут же выглянула из дверей Кира, сказала мужику:

— Давай сюда,— и, увидев Светлану, кивнула ей, указав на дверь, ведущую во двор. Светлана и так уж знала, куда идти.

Во дворе, шагах в пяти от дома, стояло странное сооружение — некое подобие сарая, заделанного со всех сторон черным толем, а внутри — два отделения. В одном поставлен был унитаз над выгребной ямой, а в другом — старинный умывальник с мраморной стенкой, за которой был бак с водой, на самой стенке — тускловатое овальное зеркало. Она закрыла дверцу на крючок, скинула с себя халат, решив вымыться по пояс. Вода была холодная, обжигала, но ей нравилась эта острота ощущения, она долго растиралась вафельным полотенцем, которое нашла тут же, и после этого почувствовала себя взбодренной.

Она подумала, что сегодня увидит Антона, и ей стало тревожно, потому что она не могла представить их встречу, только сейчас ей пришла в голову простая мысль: вот она рвалась сюда, добиралась с великими муками, а сегодня осуществится то, во имя чего она двигалась этим тяжелым путем... Но для чего это все? Для чего?.. Разве ее встреча с Антоном может что-то изменить?.. Ведь то, что произошло с ним, наверное, произошло не случайно, он сам же ей когда-то убежденно говорил: не кто иной, как человек, определяет способ бытия. Если оказывается в какой-то ситуации, то он ее и заслуживает, у него наверняка был хоть один шанс избежать ее, а если он этого не сделал, значит, вольно или невольно, а принял, сделал свой выбор... Ведь и в самом деле человек, если очень захочет, может уйти от надвигающейся беды. Хоть Антона и оклеветали, но был, обязательно должен быть способ уйти от этой клеветы, пусть даже ценой компромисса... Но разве она сможет обо всем этом сказать ему сегодня? Да и что она должна делать?..