— Не традиционный дамский роман. Его трудно определить в какую-то категорию…

— Хочешь, чтобы я прочитала его как твоя подруга? — спросила я.

— Разумеется. Но если ты решишь, что в «Кэндллайт» захотят его опубликовать…

От этих слов мне захотелось плакать. Трудно было написать отказ на книгу подруги секретаря-регистратора. А что же тогда говорить о книге близкого друга?

— Это дамский роман с мужской точки зрения, — уточнил Флейшман.

— Но наши книги читают женщины, — указала я.

— И что?

— Им нравится читать о чувствах и ощущениях женщин.

— Абсурд.

— Нет, это естественно. Сколько у тебя знакомых мужчин, которые побегут смотреть новую комедию с Риз Уизерспун или костюмированный фильм о девятнадцатом столетии?

— Я побегу. — В голосе звучала обида.

Это была правда, он уже бегал. Опять же он прилетел на конференцию РАГ. И разумеется, не имело смысла обсуждать роман, который я еще не открыла.

— Я его еще не прочитала, так что…

— Естественно! — рявкнул он. — Ты даже не взглянула на название, а я столько над ним бился.

Я посмотрела на титульную страницу.

— Джека?

— Псевдоним. Думаю, лучше моего настоящего имени. Пусть будет как у нормального человека.

Каковым он не был.

Флейшман наклонился вперед.

— Как думаешь, «Разрыв» — то, что надо? Тебе не кажется, что такое название сразу ловит взгляд? — Убежденный, что иначе быть не может, моего ответа он ждать не стал. — Я меня масса идей насчет обложки. Я представляю себе мужчину и женщину в невесомости, которые держатся за жемчужное ожерелье или за цепь… а еще гигантские ножницы, которые готовы эту цепь разрезать. — Он улыбнулся. — Здорово?

— Не то слово. — Я удивилась, как это он еще не изготовил макет обложки.

— Естественно, я думаю о трейд-сайз[77], не о массовом издании.

— Само собой. Впервые вижу, чтобы ты так кудахтал над своим произведением.

— Ты думаешь, я бы показал тебе этот роман, будь он плох? Он может принести известность и тебе.

Я кивнула:

— Надеюсь.

Флейшман еще сильнее наклонился над столом и чуть склонил голову набок.

— Ты еще не открыла.

— Я собираюсь прочитать твой роман завтра, когда смогу уделить ему должное внимание.

— И не хочешь даже взглянуть на первую страницу?

Я не хотела, а вот он ну очень хотел. Если бы я не прочитала ее сама, он, вероятно, начал бы читать за меня. И читал, читал и читал до рассвета. На следующей странице я увидела только посвящение:

У меня перехватило горло. Как у мужчины, который только что стал отцом и видит через окно родильной палаты появившегося на свет младенца, своего первенца. Глаза наполнились слезами. Флейшман и я знали друг друга так давно, но ни разу он публично не признавал, что я значу для него больше, чем другие.

— Что ты думаешь?

— Спасибо тебе, — ответила я. — Раньше мне никто ничего не посвящал.

— Это правда, знаешь ли. Сама поймешь, когда прочитаешь роман.

Я обещала сделать это завтра. Теперь мне не терпелось его прочитать. Одной строки на первой странице хватило, чтобы я почувствовала себя лично ответственной за успех «Разрыва». И я подтвердила, что название очень даже удачное.

— Выпьем еще вина. — Флейшман поднял руку, подзывая официанта. — Давай закажем бутылку. Я чувствую, что это стоит отпраздновать.

Бутылку мы заказали и выпили, рассуждая об изменениях, которые произойдут в нашей жизни после того, как Флейшман станет богатым и знаменитым писателем. Собственно, речь шла об изменениях в его жизни, пусть даже мое присутствие в ней подразумевалось. Во всяком случае, Флейшман это подчеркивал. Когда пустился в описание, скажем, домика в Тоскане, который собирался купить на потиражные, то, поймав мой неуверенный взгляд, добавил: «Италия тебе понравится! Второго такого места просто не найти!»

Я парила в облаках еще несколько минут, прежде чем начали возникать вопросы. В каком статусе я окажусь в Тоскане? Гостьи? Нахлебницы? Редактора, приехавшего проведать своего лучшего автора?

И будет ли там Рената?

Флейшман пребывал в прекрасном настроении, но я никак не могла назвать этот вечер романтическим. Тем не менее сомнения в том, что в ближайшем будущем мы с Флейшманом разбежимся, уменьшались пропорционально понижению уровня вина в бутылке. Я забыла о горечи, которую испытывала неделей раньше. Внезапно мы вернулись во времена колледжа, когда Флейш и я, плечом к плечу, намеревались покорить мир.

И только по дороге домой, когда роман вновь оказался под мышкой у Флейшмана, в моем затуманенном вином мозгу мелькнула мысль о том, что он не спросил меня ни о поездке в Даллас, ни о Дэне.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, это могло только радовать.

Первый год в Нью-Йорке показывает, что жить там придется совсем не так, как казалось до переезда. Никаких катаний в запряженных лошадьми каретах по Центральному парку. Никаких поездок на пароме на Стэйтен-Айленд. В наш первый Новый год в Нью-Йорке мы с Ренатой даже не пошли на Таймс-сквер, чтобы посмотреть, как падает шар.

Мы собирались пойти. Даже отказались от приглашения на очень хорошую вечеринку, потому что Ренате не терпелось посмотреть на шар. Она купила бутылку шампанского, которую мы собирались спрятать под пальто, и маленькие трещотки.

— Будет клево! — утверждала она.

— Не так уж и клево, — ответил я, полагая, что еще можно отвертеться. — Там будут десятки тысяч туристов, безумцев и еще бог знает кого. И все пьяные.

— Я знаю. Но разве можно устоять и не стать частью всего этого?

Легко. По правде говоря, я идти на Таймс-сквер не хотел. Куда с большим удовольствием пошел бы на вечеринку.

— А кроме того, — добавил я, — там будет холодно. Чертовски холодно.

— Ты не хочешь идти. — Она начала разматывать шарф и расстегивать пуговицы. Вытащила из кармана трещотку и бросила на стол. Лицо стало печальным.

Я почувствовал себя таким виноватым. Но почему? Рената по-прежнему считала, что мы должны держаться вместе, тогда как мне Нью-Йорк представлялся огромной игровой площадкой, на которой хватало и других женщин. Мне было двадцать три года, и я хотел поиграть.

Но меня все еще тянуло к ней, этой женщине, которая не расставалась со мной с тех времен, когда мы учились в колледже в Айове.

— Разумеется, я хочу пойти, — солгал я. — Я же тебе сказал.

— Но ты не хочешь. — Она уселась на диван.

— Пошли. — Я взял ее за руку.

Руку она выдернула.

— Нормально. Я тоже не хочу.

— Рената…

— Нормально. Останемся дома и посмотрим телевизор.

Дома? Мы так не договаривались.

— Разве ты не хочешь пойти на вечеринку?

— Нет.

Я вздохнул. Плюхнулся на диван рядом с ней. Она повернулась ко мне, в карих глазах стояли слезы. Я становился сам не свой, когда она плакала.

— Если ты действительно хочешь, я пойду, — пообещал я.

— Идиот! — ответила она. — Плевать мне на Таймс-сквер. Я хотела быть с тобой… только мы. Вместе.

Вместе со всеми этими пьяными туристами.

— Да, но…

— Неужели ты совсем этого не хочешь?

Ее рука уже сжимала мою. Она по-прежнему привлекала меня. В этот вечер, к примеру, на ней было обтягивающее платье из черного джерси, которое облегало ее как вторая кожа. Возможно, она не отдавала себе в этом отчета. А может, отдавала. Она наклонилась вперед. Эти алые зовущие губы…

На улице было холодно. Если бы я пошел на вечеринку, кто знает, что из этого вышло бы. А тут все было предельно ясно.