Я не отрывала глаз от блокнота, чтобы не взглянуть на Андреа.

— Какая белка не мечтает о том, чтобы в конце концов выпрыгнуть из проволочного колеса? — продолжила Мерседес. — Вы все устаете от одинаковых дней, от одних и тех же лиц. От моего, возможно, больше всего.

За столом нервно захихикали. Воцарившееся в конференц-зале напряжение вызывалось общей мыслью: у Мерседес поехала крыша.

— Кое-кому, возможно, представляется, что вас тут недооценивают. Вы слышите наши слова о том, что мы — одна семья, и посмеиваетесь над ними. Думаете, что за этими словами ничего нет, но это не так. Мы действительно семья. Поэтому, пожалуйста, если вы чувствуете, что готовы взорваться и пулей вылететь из-за стола, как это сделала Касси, — пожалуйста, сначала зайдите ко мне. Я серьезно. У нас, конечно, большое издательство, но мы действительно хотим, чтобы каждый чувствовал себя здесь членом семьи.

Умолкла Мерседес, молчали и остальные. Рядом со мной всхлипнула Мэри Джо. А потом Мерседес стукнула молотком по столу.

— Ведущие редакторы — в мой кабинет. Быстро.

Может, такой уж выдался день, но слова Мерседес дошли до моего сердца. В отличие от обычных разглагольствований о том, что каждая корпорация — большая семья. Возможно, причину следовало искать в моих утренних переживаниях в кабине лифта, когда я уже попрощалась с жизнью, но скорее дело было в другом: в признании, что ей известно, какова цена тех долгих часов, которые мы проводили в редакции. И когда я думала о том, сколько часов отсидела в издательстве сама Мерседес… не говоря уже про Мэри Джо, Риту, даже Андреа… Они провели здесь больше времени, чем я могла себе представить, прилагая все силы к тому, чтобы книги приносили радость читателям и деньги — авторам и компании. Работа эта не бросалась в глаза. Но она что-то значила для многих и многих.

Мне не пришлось долго раздумывать над тем, как восприняла эту речь Андреа. Она всунулась ко мне в кабинет и издала рвотный звук.

— Ну кто поверит этой ханжеской болтовне? Или слезам Мэри Джо?

Я не стала присоединяться к ее фырканью, потому что сама была готова расплакаться.

— Она пыталась дать нам понять, что в курсе наших каждодневных страданий.

— Точно. Чувствует нашу боль. Только я ей не верю! Если бы она действительно чувствовала мою боль, то я получила бы достойную прибавку.

— Почему бы тебе не пойти к ней и не попросить достойной прибавки?

Андреа вытаращилась на меня:

— Ты рехнулась? Думаешь, она говорила именно об этом? Господи, да ты точно с дуба рухнула!

Я слышала, как Андреа смеялась, возвращаясь в кабинет и раскрывая страницу с объявлениями о приеме на работу «Нью-Йорк таймс».

Я же вернулась к чтению рукописи, о которой сказала Мерседес. Писательница, без сомнения, обладала немалым потенциалом, пусть сюжет иногда и давал слабину. Но я чувствовала, что это не смертельно. У меня загорелись глаза. Наверное, подобные чувства обуревают фермера, выращивающего призовой помидор.

Конечно, тот факт, что рукопись расписали мне, объяснялся исключительно везением. И тем не менее я видела себя повивальной бабкой, которой предстояло помочь этому «младенцу» появиться на свет божий.

Рита втиснулась в мой кабинет с грудой толстых папок.

— Это что? — спросила я.

— Твоя доля рукописей Касси. Мы делим их между собой.

Я нахмурилась, глядя, как прогибается полка под дополнительным грузом.

— А мы не собираемся взять на работу новую Касси?

— Только через какое-то время. Арт приказал затянуть пояса.

— Ясно. — Ну и ну! Больше работы за те же деньги. И тут я сообразила. — У меня возникла мысль… — Я покачала головой. — Но наверное, вы не захотите на это пойти.

Рита заглотила наживку.

— На что я не захочу пойти?

— Ну… почему бы не повысить Линдси?

Рите пришлось опереться о стену, чтобы устоять на ногах.

— В этом секторе и так достаточно проблем.

— Одна из проблем — нехватка рабочих рук. — Я пожала плечами. — Да ладно. Я уверена, у вас нет ни малейшего желания заниматься поисками новой помощницы.

А вот эта идея (найти себе новую помощницу) очень ей приглянулась. У Риты загорелись глаза.

— Думаешь, она готова?

— Вы всегда можете натаскать ее. А если хотите, я помогу ей с редактированием первых книг.

— Ты действительно поможешь? — спросила она.

Я посмотрела на ломящуюся от папок с рукописями полку.

— Конечно, если это пойдет на пользу общему делу.

Через минуту после ухода Риты я сняла с полки четыре папки и отнесла их на стол Линдси.

— Готовься к переезду.

Она вскинула на меня широко раскрывшиеся глаза:

— Ты с ней поговорила?

— Да. Прочитай эти рукописи и скажи, что о них думаешь.

— Bay! Спасибо!

Ее восторженная реакция на дополнительную нагрузку не могла не порадовать. Действительно, людям хочется подниматься по карьерной лестнице. Но до чего приятно, если твою работу делает кто-то другой, да еще и благодарит тебя за это!

— Где ты была? — спросил Флейшман, едва я переступила порог.

Я задержалась на работе, дочитывая книгу о пятидесятилетней ученице, берущей уроки рисования. Мерседес оставила записку на моем столе, в которой указывалось, что она хочет видеть меня с самого утра. Завтра я намеревалась прибежать на работу, отпечатать внутреннюю рецензию с рекомендацией взять рукопись и отнести ей. Возможно, этот текст мог стать книгой в рекордный для издательства «Кэндллайт» срок.

— Я думал, ты вернешься на час раньше. Ждал тебя, чтобы отпраздновать.

— Отпраздновать что? — Я повода не находила. Особенно в той части моей жизни, которая касалась Флейшмана.

— Во-первых, твое возвращение.

— Да уж, вернуться домой с работы — огромное достижение.

Он раздраженно покачал головой:

— Не с работы — из Далласа.

Я очень сомневалась, что мое возвращение откуда бы то ни было могло вызвать у Флейша желание посетить ресторан. Причину следовало искать в другом. Оставалось только ждать, пока он откроет ее мне.

Может, я все усложняла. Может, он просто заскучал, сидя дома. «Может, Рената сегодня вечером занята», — с горечью подумала я.

Никуда идти не хотелось. Я бы с куда большим удовольствием рухнула на диван. Но Флейшман захотел бы услышать мой отчет о конференции в Далласе, и что я могла рассказать? Как мне удалось отличиться уже без его помощи? Как по его наводке я очутилась в объятиях Дэна Уитерби?

Раны были еще слишком свежими, чтобы смеяться над происшедшим с друзьями. Особенно с Флейшманом.

— Ну, не знаю… — Я с вожделением смотрела на диван и телевизор. Именно в этот вечер меня прельщала растительная жизнь.

— Пойдем, ты фантастически выглядишь.

— Правда? — Как-то не верилось, учитывая мое внутреннее состояние.

Но разумеется, на мне был костюм от Шанель его мамаши. Возможно, Флейшман больше ничего и не замечал.

Ему удалось-таки убедить меня, что я готова выйти в свет. Когда мы покидали квартиру, я от усталости не заметила большой конверт из плотной коричневой бумаги, который он захватил с собой, сунув под мышку. Не замечала, пока мы не уселись за столик в греческом ресторане. Заметила, лишь когда Флейшман пододвинул его ко мне по бело-синей клетчатой скатерти.

— Вот! — вырвалось у него. — Ты практически первый человек, кому я это показываю!

Он так волновался, но я не могла упустить случай уколоть приятеля.

— Практически? — переспросила я. Всегда была самой первой.

— Я хотел сделать все как надо, прежде чем показывать тебе. Ты же теперь профессионал!

Я откинула клапан и вытащила из конверта рукопись как минимум в триста пятьдесят страниц. Большинство пьес заканчивались до сто двадцатой.

— Что это? «Долгое путешествие в новое тысячелетие»?

— Это мой большой сюрприз. Совсем не пьеса! — Он выдержал театральную паузу, потом объявил: — Мой первый роман!

— Дамский роман?

Тень пробежала по его лицу.