У священного желтого дерева
На каждой ветви горящие свечи,
Девять сказаний древних,
В каждом сказании сеча.
Девять ветвей у дерева,
Каждая листвою повита,
Девять сказаний древних,
В каждом сказании — битва.
В выдру, что ценней всех зверей,
Почему не пустить стрелу?
Великому роду богатырей
Почему не воздать хвалу?
На груди золотой земли,
С вечной жизненной благодатью,
На холмах Улгэн-Земли
С исполнением всех желаний,
С многотысячными табунами-стадами,
Вверх по пастбищам поднимающимися,
С бесчисленными конями-быками,
Вниз по пастбищам спускающимися,
В день три раза питающийся,
Трижды в год наслаждающийся,
Себе на благо, другим не на вред,
Жил, говорят, хан Ганга-Бурэд.
До того, как пришли обиды,
До того, как пришли напасти,
Люди там горя не видели,
Все были довольны и счастливы.
Жили под крепкими крышами,
Промышляли бобрами и выдрами,
Простор был сушью не высушен,
Народ был ветром не выветрен.
Травы зеленые переливались,
Травы тучные колыхались,
Реки в зелени извивались,
Серебром они изливались.
Но внезапно начали травы сохнуть,
А быки и лошади начали дохнуть,
Реки начали от истоков мелеть,
Солнце начало от восхода тускнеть,
С неба ни дождинки не капало,
Все живое захирело, ослабло.
Распространились холод, голод и тьма,
Распространились язва, оспа, чума,
Распространились распри, слезы и кровь,
Забыли люди жалость, любовь.
Северные народы
Десятками тысяч гибнут,
Южные народы
Сотнями тысяч гибнут,
Гибнут люди ночью, гибнут и днем,
Охватило землю черным огнем.
Хан Ганга-Бурэд с несчастьями не смирился,
Но не знает, что бы все это значило,
Большим удивлением он удивился,
Большой задачей он озадачился,
Может быть, Эсэгэ-батюшка
Все эти несчастья на землю послал?
Может быть,
Повеленьем Гурмэ-Манзан матушки
Мрак на землю спустился?
Большую думу он думать стал,
Сердцем каменным он ожесточился.
В золотой бубен он бьет
Северных людей собирает,
В серебряный бубен он бьет,
Южных людей призывает.
Северные народы
Спереди бело-звездного дворца,
В поднебесьи сияющего,
Собравшись, волнуются-шумят,
Южные народы
Сзади квадратно-белого дворца,
В поднебесье светящегося,
Собравшись, волнуются-галдят,
Слепых-косых людей поводыри приводят,
Хромых-безногих людей на руках приносят.
Хан Ганга-Бурэд,
Что был народам вместо отца,
Выходит из своего дворца.
Бело-звездный дворец — на девять углов,
Двери во дворце — на девять сторон,
В квадратно-белом дворце
Девяносто девять окон.
Перламутровую хангайскую дверь
Хан величественно открывает,
Через мраморный хангайский порог,
Не обронив ни соринки с ног,
Хан медлительно переступает,
Выходит он на верхнюю ступеньку крыльца
Такой ширины, что годится
Бегать там с жеребеночком кобылице,
Перешагивает он на нижнюю ступеньку крыльца
Такой ширины,
Что пасти бы там резвые табуны.
Народы северные и южные он приветствует,
Всем собравшимся он поклоняется,
Ко всем, вокруг столпившимся тесно,
С такими словами он обращается:
— То не Эсэгэ-батюшка
Своим проклятием нас проклинает,
То не Гурмэ-Манзан матушка
Бедствия на нас насылает.
Истоки бедствий искать мы должны
На краю Хонин-Хото восточной страны.
В стране,
Где все деревья с корнями выдернуты,
В стране,
Где все наизнанку вывернуто,
В стране холодной, в стране бесплодной,
В стране бесславной, в стране бестравной,
Где река под тремя преградами
Проскальзывает тремя водопадами,
В стране, где ветер, в стране, где тьма,
Появился дьявол Гал-Нурман.
На спине у дьявола десять тысяч глаз,
На темени у дьявола — особенный глаз.
Этот глаз округл, этот глаз велик,
Изо рта торчит единственный клык,
Две руки у дьявола — сокрушители царств,
Две ноги у дьявола — топтатели царств,
В распоряжении у дьявола — десять тысяч коварств.
Превращений в его распоряжении —
Три тысячи,
Разрушений в его распоряжении —
Тридцать три тысячи,
Жар напускает он выжигающий,
Пожар напускает он пожирающий,
Этот дьявол Гал-Нурман, чудовище и злодей,
Губит наши земли, скот и людей,
Богатая наша жизнь стала бедной,
Жирная наша жизнь стала скудной.
За что ни схватятся люди — вредно,
За что ни возьмутся люди — скучно.
Болезни, о которых никто не слыхал,
Людей косят.
Болезни, о которых никто не знал,
Стада косят.
Люди плачут и голосят,
Где травы цвели, там пепел лежит,
Где деревья росли, там зола лежит.
Окутали землю туман и тьма,
Вот что наделал Гал-Нурман.
Давайте, люди, держать совет,
Как нам избавиться от этих бед…
Вверх посмотрит хан — опечалится,
Вниз посмотрит хан — затоскует,
А люди стоят в молчании,
Не избыть им беду такую.
Но тут появился маленький старичок,
Сморщенный, как сморчок,
У длинноногих людей меж ног проскользающий,
У низкорослых людей под мышкой пробегающий.
Сам он ростом в шесть четвертей,
Борода у него клочьями в семь четвертей,
Волосы у него сквозь шапку наружу проросли,
Ногти у него сквозь рукавицы наружу проросли,
Похож он был на корешок из земли.
Вышел седенький старичок-недоросточек,
Опирающийся на камышовую тросточку,
Встал старичок перед ханом суровым
И молвил верное слово:
— Слушайте вы,
Когда пить-есть зовут, вперед вылезающие,
Слушайте вы,
Когда на суд зовут, назад убегающие,
То не Эсэгэ-Малан батюшка
Своим проклятием нас проклинает.
То не Гурмэ-Манзан матушка
Бедствия на нас насылает.
Это Гал-Нурман,
Из шеи Атай-Улана возникший,
Черный дьявол и хан,
Себя хозяином возомнивший,
На всю вселенную обозлившийся,
На нас, добрых людей, ополчившийся,
Жаром
Все цветущее на земле иссушающий,
Пожаром
Все сущее на земле пожирающий,
Этот дьявол — причина всех наших бедствий,
Но уже народился для решительных действий
Богатырь, который нас всех спасет,
Батор, который дьяволу гибель несет.
По решению божественного совета,
Спущен он к нам, на землю эту.
Спокойствие земли возвратить спустившийся,
Порядок и счастье на земле установить спустившийся,
От пятикнижного бурхана с указаньем спустившийся,
От пятидесяти пяти небесных долин с порученьем спустившийся,
Всех злых врагов победить спустившийся,
Всех добрых людей оделить спустившийся,
На помощь нам небесами дан
Абай Гэсэр хан.
Вечное море Манзан
Простым водопоем он сделал,
Великую долину Моорэн
Обыкновенным пастбищем сделал,
У истоков великой реки Хатан,
Говорят, проживает великий хан.
За тремя долинами, за тремя горами
Живет он, говорят, с тремя дядьями.
Богатырей у него —
Тридцать три,
Военачальников у него —
Триста тридцать три,
Оруженосцев у него —
Три тысячи триста тридцать три.
Вот кто дьяволу гибель несет,
Вот кто нас от бедствий спасет.—
Ганга-Бурэд хан
Старикашечку выслушал.
Ганга-Бурэд хан
На крыльцо широкое вышел.
— Горы стоят высокие,
Реки текут широкие,
Долы лежат далекие.
Где найдется такой скакун,
Где найдется такой ездок,
Чтоб в течение нескольких лун
Доскакать до Гэсэра мог?
Чтоб доставил от нас он Гэсэру весть,
Рассказал бы о нас все Гэсэру как есть? —
Старичок,
У длинноногих людей меж ног проскользающий,
Старичок,
У низкорослых людей под мышкой пробегающий,
Ростом в шесть четвертей,
С бороденкой в семь четвертей,
С волосами,
Сквозь шапку наружу проросшими,
С ногтями,
Сквозь рукавицы наружу проросшими,
Седенький старичок — недоросточек,
Опирающийся на тростниковую тросточку,
Стоит перед ханом суровым,
Говорит свое верное слово.
— От тепла бесчисленных очагов,
От дыма бесчисленнейших юрт
Пусть тысячу опытных ездоков
Умело и тщательно отберут,
Из этой тысячи на местах
Сто искусных ездоков выделите,
Из этих выделенных ста
Десять наискуснейших выберите.
Среди этих искуснейших десяти
Постарайтесь одного ездока найти,
Который через все преграды и страны
Доскачет до Абая Гэсэра хана.
Затем из бесчисленных табунов
Тысячу коней, внимательно отберите,
От тысячи отобранных скакунов
Сто наиотборнейших отделите.
Из этих ста отберите десять,
реди десяти найдется такой скакун,
Который через все долины и веси
Домчится до Гэсэра за несколько лун.
Таким-то способом
Из бесчисленнейших людей
Был отобран Зоодон-Мэргэн батор.
А из бесчисленнейших лошадей
Скакун по кличке Шодон,
Короткохвост, пятнист, неказист,
Да зато на скаку резв и скор.
Так,
В середине земли живущий,
Ганга-Бурэд хан
Зоодон-Мэргэн батора
И пятнисто-неказистого коня Шодона
В путь-дорогу дальнюю снарядил,
Всем необходимым в достатке снабдил.
— Ведь горы, — думал он, — стоят высокие,
А реки, — думал он, — текут широкие,
А долы, — думал он, — лежат далекие.—
Сто двадцать вьюков для Зоодона навыбил хан,
Двенадцать провожатых ему он дал.
К тому же
Зоодон-Мэргэн батор
(А его батором стали звать с тех пор),
Чтобы голода не чувствовать десять лет,
Рот себе паучьим жиром намазал,
Чтобы голода не чувствовать двадцать лет,
Губы себе червячьим жиром смазал.
После этого
На пятнисто-неказистого коня садится,
В сторону поющего жаворонка коня поворачивает,
Повод ослабит —
Конь как молния мчится,
Конь рысцой трусит,
Когда повод он укорачивает.
Чуть направо коня повернул он,
Тридцать три долины под конем промелькнуло.
Чуть налево он коня направляет,
Тридцать три горы под конем пролетает.
Жаворонок вьется — начало лета.
Едет Зоодой, легко одетый,
Шелковый халат он распахивает,
Шелковой плеточкой он помахивает.
Сорока стрекочет — зима кончается.
В лисьей шапке Зоодон в седле качается.
Тридцатилетний путь он
За три года проскакивает.
Трехлетний путь он
За три месяца проскакивает.
Трехмесячный путь он
До трех дней укрощает.
Трехдневный путь он
До трех часов сокращает.
Едет месяцы он, едет недели,
Приближается к дальней цели.
Коня он кормит травами лишь росистыми,
Коня он поит водами самыми чистыми.
Коня он кормит травами, лишь верхушками,
Коня он поит родниками самыми лучшими.
А сто двадцать навьюченных лошадей
И двенадцать сопровождающих людей
Всех он назад домой отправил,
Никого себе в помощники не оставил.
Доскакал он до вечного моря Манзан,
Доскакал он до великой долины Моорэн,
Доскакал он до желтой реки Хатан,
Доскакал он до голой сопки, где песок до колен.
Поднялся гонец на вершину сопки,
Перед глазами поднебесно высокий
Тот дворец, которого он искал,
Звездной россыпью засверкал,
Лунно-солнечно засиял,
Глубиной своей зазиял.
На скалистую землю Улгэн
Дворец основанием своим опирается.
Небесно-воздушных сфер
Дворец верхами своими касается.
Если сверху вниз на него посмотреть,
Словно звезды в небе мерцают.
Если снизу вверх на него посмотреть,
Словно кометы летят-мелькают.
Выбранный от дыма бесчисленных очагов,
Избранный из тысячи опытных ездоков,
Зоодон-Мэргэн сияющий дворец созерцает.
Молодой гонец с Шодона-коня слезает.
Седло и потник с коня снимает,
Из расшито-шелкового потника пыль выбивает.
Серо-красный костер,
Дымно-яркий костер
На вершине горы разжигает,
На колени становится,
Руки к дворцу простер,
Голову в молитве склоняет.
В это время проснулся Абай Гэсэр,
Вышел из дворца, вокруг посмотрел.
Юную землю свою он трижды насквозь проглядывает,
Молодые просторы свои он трижды вокруг оглядывает.
И видит, что у великого моря Манзан,
В начале великой долины Мооргэн,
Около желтой реки Хатан,
На голой сопке, где песок до колен,
Словно там на сопке огонек горит,
Словно около огонька человечек стоит.
Разжег человечек серо-красный костер,
На колени встал, руки простер.
То распрямляется человечек, то складывается,
Он дворцу постоянно кланяется.
В полуночную эту пору
Кричит Абай Гэсэр
Буйдан-Улаан батору:
— Вставай, — кричит, — перестань храпеть,
Что это за огонек там может гореть?
Кто это у великого моря Манзан,
В начале великой долины Мэргэн,
Около желтой реки Хатан,
На голой сопке, где песок до колен,
Кто это там развел костер,
Кто это руки к нам простер.
Кто это там то распрямляется, то сгибается,
Кто-это нам до земли поклоняется?
Ты коня из конюшни выведи,
Ты намерения человечка выведай.
Если человечек тот плохой и злой,
Отруби ему голову с плеч долой.
Голову к его же седлу приторочь,
Хлестни коня, прогони его прочь,
Пусть он скачет назад, к себе домой,
Так поступи, если человечек тот злой.
Если же пришел он с намерениями добрыми
И окажется он хорошим воином,
Расспроси его обо всем подробно
И приветствуй его достойно.
В его же седле, на его же коне
Приведи ты гостя ко мне.—
Буйдан-Мэргэн батор
Без промедленья взялся за дело.
Собрался он скоро,
Приготовился он умело,
Серебром отделанный панцирь свой
На грудь и плечи он надевает,
Серебром блистающий шлем боевой
На лоб надвигает.
Коня, скребущего землю ногой,
Из конюшни выводит и седлает,
В серебряные стремена ноги вдел,
В серебряное седло плотно сел.
Скачет он к верховьям долины Мэргэн,
Скачет он к изгибам реки Хатан,
Скачет он туда, куда повелел
Абай Гэсэр божественный хан.
Подъезжает он к вершине песчаной горы,
Где маленький огонек в темноте горит.
А Зоодон-Мэргэн, молящийся возле костра,
Услышал тонкий приближающийся свист,
Думал, что выпущена в него стрела,
Упал в испуге лицом он вниз,
Руками голову загородив,
Лежит неподвижно ни мертв, ни жив.
Буйдан-Мэргэн батор
К человечку лежащему приближается,
Не видевший подобного до сих пор,
Удивленьем великим удивляется.
— Ты, валяющийся около подошвы моей,
Ты, обретающийся около пятки моей,
Чей ты сын? Откуда ты взялся?
На вершине горы ты зачем оказался?—
Чтобы в чувство привести и вернуть дар речи,
Соболиным рукавом по щекам его хлещет.
Поднимает с земли его с чувством добрым,
Внимает рассказу его подробному.
— На груди золотой земли
С вечной жизненной благодатью,
На холмах Улгэн-земли
С исполнением всех желаний,
С многотысячными табунами-стадами
Вверх по пастбищам поднимающимися,
С бесчисленными конями-быками
Вниз по пастбищам спускающимися,
В день три раза питающийся,
Трижды в год наслаждающийся,
Себе на благо, другим не во вред,
Живет наш хан Ганга-Бурэд.
До того, как пришли обиды,
До того, как пришли напасти,
Люди там горя не видели,
Все были довольны и счастливы.
Жили мы под крепкими крышами,
Промышляли бобрами и выдрами,
Простор был сушью не высушен.
Народ был ветром не выветрен.
Но внезапно травы начали сохнуть,
А быки и лошади стали дохнуть.
Реки начали от истоков мелеть,
Солнце начало от восхода тускнеть.
С неба ни дождинки не капало,
Все живое захирело, ослабло.
Распространились холод, голод и тьма,
Распространились язва, оспа, чума,
Распространились распри, слезы и кровь,
Забыли люди жалость, любовь.
Истоки бедствий мы обнаружили,
Пришли они к нам снаружи,
Из страны,
Где все деревья с корнем повыдернуты,
Из страны,
Где все наизнанку вывернуто,
Из страны холодной, страны голодной,
Из страны бестравной, страны бесправной,
Где река под тремя преградами
Проскальзывает тремя водопадами.
В той стране, где ветер, в стране, где тьма,
Появился дьявол Гал-Нурман.
На спине у дьявола десять тысяч глаз,
На темени у дьявола — особенный глаз.
Этот глаз округл, этот глаз велик,
Изо рта торчит единственный клык.
Жар напускает дьявол выжигающий,
Пожар напускает дьявол пожирающий.
Северные народы
Десятками тысяч гибнут.
Южные народы
Сотнями тысяч гибнут.
Болезни и людей и скот косят,
Люди плачут и голосят.
Послан я,
Выбранный от дыма бесчисленных очагов,
Послан я,
Избранный из тысячи ездоков,
Послан я
От народа бедного, многоликого,
Послан я
К Абаю Гэсэру хану великому,
Рассказать ему о народных бедствиях,
Умолять его об ответных действиях.
Чтобы нас, людей, ставших хилыми,
Чтобы нас, людей, ставших дряблыми,
Он избавил от злобного, хитрого,
От жестокого, черного дьявола.
Буйдан-Улаан батор Зоодон-Мэргэна выслушал,
Терпеливо молчавший до сих пор,
Ему слово приветное высказал: —
Пока годы-лета еще длинные,
Многочисленны пока дни и ночи,
Разомнем в борьбе руки сильные,
Разогнем в войне спины мощные.
Погаси костер красно-серый,
Мы поедем с тобой к Гэсэру.—
Он в седельце его сажает,
Во дворец его приглашает.
Выбранный
От дыма бесчисленных очагов,
Избранный
Из тысячи опытных ездоков,
Посланный
От народа бедного, многоликого,
Подъезжает Зоодон-Мэргэн ко дворцу великому.
В золотые сверкающие ворота он въезжает,
С коня неказисто-пятнистого он слезает.
Привязывает Шадона к серебряно-бисерной коновязи,
Действует он достойно и без боязни.
Коня своего Шадона расседлывает,
Шелковый потник отряхув, на земле расстеливает.
На расстеленный потник на колено встает
Молиться начинает, поклоны кладет.
В это время
Буйдан-Улаан батор
К Абаю Гэсэру в покои вошел.
Тридцать три батора
Длинный ковер расстилают,
Тридцать три батора
Зоодона-Мэргэна приглашают-встречают.
Зоодон-Мэргэн по ковру неторопливо идет,
Тридцать трем баторам руку для приветствия подает.
В рукопожатии добром и честном
Руки они крепко соединяют,
Словами красивыми, интересными
Разговор начинают.
Угощенья и вина гостю подносят,
В белый дом зайти просят.
Белую овцу для гостя закалывают,
Угощенья и вина навстречу выносят.
В черный дом зайти просят,
Черную овцу для гостя закалывают.
Абай Гэсэр в это время
С важностью восседает,
Имеющей власть красивой рукой
Праматеринскую книгу листает.
Листает он ее при свете луны,
Все буковки в книге ему видны.
Абай Гэсэр в это время
Торжественно восседает,
Имеющей силу белой рукой
Праотцовскую книгу листает.
Листает он ее при солнечном свете,
Каждая буковка на примете.
А тридцати трем баторам могучим
От приезда Зоодон-Мэргэна радостно,
Жить без схваток им скучно,
Жить без битвы им тягостно.
— Пока годы-лета еще длинные,
Многочисленны пока дни и ночи,
Разомнем, — говорят, — руки сильные,
Разогнем, — говорят, — спины мощные.—
Они гостя, помощи чающего,
Всячески ободряют
И к Гэсэру, книгу листающему,
Поскорее впускают.
Выбранный
От дыма бесчисленных очагов,
Избранный
Из тысячи опытных ездоков,
Посланный
От народа бедного, многоликого,
Подошел гонец к Гэсэру великому.
От Ганга-Бурэд хана
Узелки он с дарами развязывает,
Что народу бедному надо,
Он подробно Гэсэру рассказывает,
Гэсэра заступником и защитником называет,
При этом кланяться не забывает.
Абай Гэсэр хан,
С важностью восседающий,
Великий божественный хан,
Прародительскую книгу листающий,
— Да, — говорит, — знаю я вас,
Живущих в середине земли,
И Ганга-Бурдэ хана
И весь подвластный хану народ,
Мой отец, досточтимейший Хан Хурмас,
Под свое покровительство вас берет.
Услышав это, Зоодон-Мэргэн
Уж радоваться начинает,
Но Абай Гэсэр говорить продолжает:
— Да, покровительствует вашему хану
Мой великий отец Хан Хурмас.
Но избавить вас от Гал-Нурмана
Не настал еще час.
Буду я биться с черным дьяволом
Через девять лет,
А пока руки мои еще слабы,
Сил для этого и половины нет.
Преодолеть мне пока не удастся
Все, чем обладает мохнатая голова:
Две тысячи двадцать два коварства,
Три тысячи тридцать три волшебства.
Сила двух его рук
Восьми поднебесным силам равна.
Сила двух его ног
Восьми преисподним силам равна,
С шестьюдесятью шестью баторами,
С шестьюстами военачальниками,
С шестью тысячами оруженосцами
Раньше времени он непобедим,
Раньше срока — непоборим.
Гал-Нурман был уже в облике мужа,
А я сидел в пеленках и в луже,
Он уже воюет и скачет,
А я еще сопливый и плачу.
Конь его —
Хоть небожителям подавай великим,
А мой Бэльгэн жеребеночком взбрыкивает,
Раньше чем через девять лет
Сразиться с ним возможности нет.
Преодолеть мне пока не удастся
Все, чем обладает мохнатая голова:
Две тысячи двадцать два коварства,
Три тысячи тридцать три волшебства.
А ты возвращайся к воде,
Которой в детстве напился,
А ты отправляйся к земле,
Где на свет появился.
Полосатый детеныш-тигренок
Без матери сиротеет,
Человек, хоть батор, хоть ребенок,
Без родины обеднеет.
Золотые столы накрыли,
Вкусные яства расставили,
Серебряные столы накрыли,
Крепкие напитки расставили,
Арзу и хорзу подносят,
Всего попробовать просят.
Выбранного и присланного от народа
Царственно угощают,
Прощаются с ним у порога,
Благополучной дороги желают.
Но как только вышел Зоодон из дворца,
Окружили его тридцать три батора-бойца. —
Отправляешься ты, как мы видим, в дорогу,
Но обещал ли Абай Гэсэр подмогу?
Отвечает Зоодай простосердечно:
— Что же, время ведь быстротечно.
Девять лет мы еще победствуем,
Девять лет мы еще помучаемся,
Не пришло еще время действовать
Абаю Гэсэру могучему.
Преодолеть ему пока не удастся
Все, чем обладает мохнатая голова:
Две тысячи двадцать два коварства,
Три тысячи тридцать три волшебства.
Баторы, когда все это услышали,
Из себя от волнения вышли.
Сердца их затрепетали,
Мышцы их задрожали.
Суровые тела их напружинились,
Натянулись их сухожилия.
— Как же так? Божественный Хан Хурмас
Под своим покровительством держит вас,
Как же после этого вам не помочь?
Зачем же воду в ступе толочь?
Это очень нам не привычно,
Иди-ка ты к Гэсэру вторично.
Послушался Зоодан и к Гэсэру пошел,
Но нового во дворце ничего не нашел.
Тогда баторы — к молодцу молодец —
Сами толпой ворвались во дворец,
Перед Абаем Гэсэром они предстали,
Упрекать великого предводителя стали: —
Пока годы-лета еще длинные,
Многочисленны пока дни и ночи,
Разомнем, — говорят, — руки сильные,
Разогнем, — говорят, — спины мощные.
Уж давно не дрались мы с дьяволом,
Уж давно не дрались мы с хитрым,
Наши мускулы стали дряблыми,
Сухожилия стали хилыми,
Все мечи у нас заржавели,
От безделия мы отупели.
Наши луки уже не гнутся,
Наши стрелы в цель не впиваются,
Наши кони мирно пасутся,
По зеленой траве катаются.
А ведь мы еще все не слабы,
Мы ведь воины, а не бабы.
Тут Абай Гэсэр глянул грозно,
Словно молния заблистала,
Задрожал во вселенной воздух,
Закачались дальние скалы,
Тридцать трех баторов от ханского стула
В широкие двери как ветром сдуло.
После этого,
Буйдан-Улаан батор,
Что Зоодон-гонца во дворец привел,
Что его на горе, там, выслушал,
Из дворца рассерженным вышел:
Он коня оседлал,
Он в дорогу собрался,
В дальний путь поскакал,
В Саганты оказался.
Там, где жил-поживал
Имеющий слоново-солового коня,
Имеющий бело-облачные дороги,
Имеющий бело-светлые мысли,
Имеющий белую книгу законов,
Имеющий бело-ясные желанья,
Всем доволен, удовлетворен
Дядя Гэсэра Саргал-Ноен.
Дорогой длинною утомленный,
Сказал Буйдан Саргалу-Ноену:
— Если Абай Гэсэр
Гал-Нурману руки ремнем не свяжет,
Гал-Нурману ноги ремнем не свяжет,
К седлу его не привьючит,
Уму-разуму не научит,
Вниз лицом на землю его не свалит,
Вниз затылком на камни его не свалит,
Гору на него не взгромоздит,
Кости его черные не раздробит,
Сами будем сражаться с дьяволом,
Сами будем сражаться с хитрым,
Или мы такие уж слабые,
Или мы такие уж хилые?
Богатырский род не ославим,
Бедный люд в беде не оставим.
Если ж дьяволу поддадимся,
Никуда, значит, мы не годимся.
Саргал-Ноен не промедлил ни дня,
Слоново-солового оседлал коня.
Он коня на бело-облачную дорогу выводит,
Конь копытами бьет, несется,
Море белое ходуном ходит,
Реки плещутся, земля трясется,
Скачет Саргал-Ноен по важному делу,
К золотому дворцу Абая Гэсэра.
В золотые, сверкающие ворота он въезжает,
Со слоново-солового коня он слезает.
Привязывает он коня к серебряно-бисерной коновязи,
Делает он все достойно и без боязни.
Абай Гэсэр
Посещением дяди чрезвычайно польщен,
Ради такого почтеннейшего лица
Десять золотых свечей зажигает он,
Десять серебряных свечей зажигает,
Дядю своего гостеприимно встречает.
Он навстречу Саргал-Ноену идет,
Руку для приветствия подает.
Друг на друга любовно глядя,
Обнялись они, племянник и дядя.
Абай Гэсэр угощенья гостю подносит,
В белый дом зайти его просит.
Белую овцу для гостя закалывает.
Абай Гэсэр напитки гостю подносит,
В черный дом зайти его просит.
Черную овцу для гостя закалывает.
Золотой стол накрывают,
Вкусную пищу на него ставят.
— Гей вы, — крикнул Гэсэр, — э, гей!
Для похода готовь коней!
С Гал-Нурманом мы биться будем,
Чтобы счастье вернулось к людям.
Все оборванное пришейте,
Все рассохшееся прибейте,
Все развязанное свяжите,
Все раскрученное скрутите,
Все ослабшее укрепите,
Затупившееся заострите.
Припасите все, что понадобится.—
Тридцать три богатыря,
Триста военачальников,
Три тысячи оруженосцев
Слушают, радуются.
Стоящие о том, что стоят, забыли.
Сидящие о том, что сидят, забыли.
Так сражаться они любили.
Приказанье Гэсэр словно выстрелил:
«Через трое суток чтобы выступить!»
Отложил он всю заботу домашнюю,
Стал готовиться он на битву страшную.
Приказал Гэсэр первым делом
С гладкой шерстью и крепким телом,
С ногами тонкими, с костями звонкими,
С сухожилиями упругими, с копытами круглыми,
Привести гнедого, под цвет огня,
Бэльгэнэ — любимейшего коня.
Потник шелковый по спине коня Гэсэр расстилает,
Седлом из якутского серебра коня седлает.
Складчато-серебряный надхвостник,
Чтобы седло вперед не сползало,
Через круп перебрасывает,
Пластинчато-серебряный надгрудник,
Чтобы седло назад не сползало,
Через грудь перетягивает,
Десятиремешковую подпругу застегивает,
Двадцатипряжковую подпругу прилаживает,
По крупу коня похлопывает,
По крутой шее коня поглаживает.
Красный повод к луке седла привязывает,
Красное кнутовище за подушку седла затыкает,
Так коня он в путь собирает.
Мнется красный конь, серебром рябя…
Теперь остается приготовить себя.
Прежде всего
Своим тридцати трем баторам
Для своих богатырских рук
Приказал приготовить боевой свой лук.
— Мой лук, — говорит, — возьмите,
Семидесятью быками, на семидесяти пнях согните,
Тетиву на него натяните.—
Семьдесят быков богатыри запрягли,
На семидесяти пнях лук согнуть.
На семидесяти пнях тетиву натянуть
Не смогли.
Семьдесят пней,
На которых они лук сгибали,
С корнями из земли повылетали.
Трудились богатыри отчаянно,
Несут они лук хозяину.
Гэсэр на колени лук положил,
Двумя пальцами тетиву защемил,
Легко свой несгибаемый лук согнул,
Легко ненатягиваемую тетиву натянул.
Второй конец тетивы как следует привязал.
После этого так, — говорят, — сказал:
— Если летом им пользоваться,
Очень хороший лук.
Если зимой им пользоваться,
Незаменимый лук.
В любое время им пользоваться,
Мой верный лук.
После этого
Сшитые из восьмидесяти лосиных кож
Плотно-черные штаны
Он натягивает.
Сшитые из восьмидесяти оленьих кож
Облегающие унты
Ступнями растягивает,
Ярко-шелковую накидку
На плечи накидывает.
Семьдесят медных пуговиц и крючков
Силой пальцев своих застегивает,
Серебряно-золотой, витой кушак
Вокруг себя опоясывает.
Его оставшиеся концы
Аккуратно с боков запихивает,
И оделся Гэсэр и обулся,
Перед зеркалом так и сяк повернулся.
Повернулся так и сяк, огляделся,
Хорошо ли он обулся-оделся.
После этого
Под семидневным непрерывным дождем
Ни разу еще не промокшие,
В семидесяти разных битвах-боях
Ни разу еще не пробитые,
Величиной с квадратное поле,
Угольно-черные доспехи
На спине у себя закрепляет,
Семидесятью стрелами
не пробитые,
Величиной с округлое поле,
Железно-черные доспехи
На груди у себя укрепляет.
После этого
Серебряный, длинный,
Величиной с речную долину,
Боевой колчан на левый бок прицепил.
После этого
Девяносто пять стрел
За плечами у себя веером укрепил,
Так что в холод от них теплее будет,
А в жару от них тенистее будет.
В руки взял он кремнево-сапфировый щит,
Словно солнце сверкает, как гора стоит,
Как гора стоит, как дуб шелестит.
Похожую на копну травы,
Соболиную шапочку на себя надевает,
Похожую на пучок травы,
Кисточку на шапочке поправляет.
После этого,
Чтобы голода не чувствовать десять лет,
Рот себе паучьим жиром намазал.
После этого,
Чтобы голода не чувствовать двадцать лет,
Губы себе червячьим жиром смазал.
После этого
Величественным движеньем,
Открывая перламутровую хангайскую дверь,
На улицу он выходит теперь,
Неторопливыми движениями,
Не уронив ни пылинки с ног,
Переступает мраморный хангайский порог.
Медленными движениями, без суеты,
По ступенькам серебряным с высоты,
Ни разу на лестнице не оступясь,
Идет он туда,
Где с восьмидесятивосьмью украшениями,
С восьмидесятивосьмью драгоценными вкраплениями
Стоит серебряно-золотая коновязь.
К коновязи он идет с серебряного крыльца,
Красный повод отвязывает от серебряного кольца.
Ноги свои в серебряные стремена он вдел,
В седло из якутского серебра он плотно сел.
Тридцать три богатыря вслед за ним идут,
Все своих коней боевых берут.
После этого,
От золотой коновязи по кругу,
Цепочкой следуя друг за другом,
Слева направо как солнце плавает,
Поехали богатыри за победой, за славою.
Земля вокруг не истоптана, не изрыта,
Идут их кони копыто в копыто,
Идут их кони следок в следок,
Постепенно поворачивая на восток.
Три дня они едут
По своей земле, по ханской дороге,
Четыре дня они едут
По лесной земле, по общей дороге.
Дальше едут, дорог не зная,
Дальше лежит земля чужая.
Доезжают они
До серебристо-серебряной горной гряды,
Где человеческая нога никогда не ступала,
Останавливаются они
У черно-черной родниковой воды,
Из которой скотина никогда не пивала.
Рассаживаются они в кружок на отдых,
Вдыхают они чужеземельный воздух,
Трубки раскуривают, дымят,
О предстоящих подвигах говорят.
Когда они
Так неторопливо сидели и трубки курили,
Когда они
Так неторопливо о предстоящих подвигах говорили,
Коза Гуран и маленькие косули
Перед ними вдалеке промелькнули.
Абай Гэсэр хан встрепенулся вдруг,
В мгновенье ока схватил свой лук,
А козу и косулю стрела поразила,
И ту и другую насквозь пронзила.
— Если бы, — сказал баторам Гэсэр,—
Я их мимо глаз пропустил,
Если бы, — объяснил баторам Гэсэр,—
Я своевременно стрелу не пустил,
Пришлось бы нам возвращаться домой назад,—
Так Абай Гэсэр сказал, говорят.
Баторы кожу с животных сняли,
Как полагается, туши освежевали,
На костре изжарили и сварили,
Нежного мяса они поели,
Еще немного поговорили
И вскоре дружно все захрапели,
Чтобы утром, проснувшись как можно раньше,
В предназначенный путь отправиться дальше.
