Обгоняя в тайге все сроки,
Стал расти крепыш краснощекий:
Богатырская грудь широка,
И крепка и могуча рука.
За ночь так мальчуган вырастал,
Что ему становился мал
Из овечьей шкуры тулупчик.
За день так вырастал голубчик,
Что ему становилась тесна
Даже шуба из бычьей кожи,
И просил он другой одёжи.
А в тайге звенела весна,
Мальчик прыгал среди разнотравья,
Напевал, юной жизни рад,
То гнусавя, то шепелявя,
То впопад, а то невпопад.
В это время вожак злотворных
Бесов синих, желтых и черных
Двадцати волшебствам дал приказ
По ладони пуститься в пляс,
А потом по перстам пустил
Десять людям враждебных сил
И постиг жестоким своим
Постижением колдовским:
«Небесами земле заповеданный
И земле неокрепшей преданный,
Появился для блага людей
Исполин, богатырь, чародей.
Уничтожим его, покуда
Этот мальчик не возмужал,
А не то будет бесам худо!»
Злобных бесов собрал вожак,
И они порешили так:
«Уничтожим того чародея,
Что, неслыханной силой владея,
Ради радости бедного люда,
Возмужав, дойдет и досюда.
Уничтожим его, покуда
Он не вырос еще, не окреп!»
Вот вожак, хитер и свиреп,
Напрягает свой черный разум,
Погубить замыслив дитя…
В человека себя превратя,
Стал он ламою косоглазым.
Из безлюдной страны Хонин-Хото,
Где кочкарники да болота,
Где живое гибнет бесславно,
Где земля бесплодна, бестравна,
Будто вывернута наизнанку,—
До таежной чащи густой
Пробирался паломник святой
И нашел Сэнгэлэна стоянку.
Поклонился он, сладкоголос,
И моление произнес.
Косоглазого старца святого
Привечает Наран-Гохон.
Всем, что в юрте было готово,
Угощает Наран-Гохон.
Вопрошает учтивый нойон
Косоглазого старика:
«Далеко ли, близко ль живете?
Далеко ли, близко ль идете?
Как, скажите, зовется река,
Из которой вы воду пьете?
Как название той страны,
Где вы были на свет рождены?»
Источает из уст обман,
Облачает слова в туман
Косоглазый лама в ответ:
«На востоке рожден я на свет,
Возле устья Желтой реки.
Я — искатель чистых путей,
Воспитатель малых детей,
Я их пестую в ранние дни,
А когда подрастают они,
Я учу их ёхору-пляске.
Я теперь узнал, что у вас
Появилось дитя в добрый час,
Я пришел, исполненный ласки».
Старики тогда приосанились,
От смущения зарумянились,
На душе у них посветлело.
А ребенок в люльке кричит,
А ребенок плачет навзрыд,—
Неужели дитя заболело?
Старый лама забеспокоился:
«Почему он все время плачет?
Может быть, желудок расстроился?
Я узнаю, что это значит!»
Лжепаломник с коварной целью
Наклонился над колыбелью,
Но разумный младенец постиг,
Кто таков косоглазый старик.
Прекратив свои сладкие речи
И отринув лик человечий,
Принял облик свой истинный бес,
В колыбель с головою залез,
Порешил: младенца убьет,
Порешил: мальчугану в рот
Он вонзит непомерный клюв.
Но ребенок, дело смекнув,
Ухватил ручонкою тонкой
За огромный железный клюв,
Он ударил детской ножонкой,
Но со всею силой своею,
Косоглазого ламу в шею.
Отскочила от плеч голова
И за дверь покатилась, мертва.
Был издохший бес изувечен,—
Вместе с легкими вырвалась печень,
Опрокинулась грудь пустая,
И в чащобу она поползла,
Где трава зеленела густая…
На нежданную гибель зла
Старики с удивленьем смотрели.
Мальчик выскочил из колыбели,
Мать с отцом повел за собой.
Увидали в чащобе густой,
Средь кустов и веток бесчисленных,
Бездыханного вожака
Девяноста бесов зломысленных.
У отца из-за кушака
Мальчик выхватил острый топор.
Зашумел разбуженный бор.
Сэнгэлэн и мальчик вдвоем
Порубили в лесу густом
И сырые стволы, и надежные,
Вместе с ветками, вместе с корнями.
Порубили деревья таежные,
Развели высокое пламя.
На костре сожгли среди леса
Ламу ложного, злобного беса,
Превратили его в золу,—
Да не будет победы злу,
И осиновою лопатой
Этот пепел собрали проклятый,
А березовою лопатой
По тайге черный пепел развеяли,—
Для людей это дело содеяли.
И сказал Бухэ-Бэлигтэ:
«Как вступил я в земной предел —
Трех противников одолел,
И четвертый враг сломлен мной
В день четвертый жизни земной!»
Так сказав, он уснул в колыбели,
А старик со старухой женой
Улыбнулись, повеселели:
«Прелесть девочке с детства дана,
Сила мальчика с детства видна!»
