Я захожусь беззвучным криком, ноги предательски подкашиваются, но ты продолжаешь железной хваткой держать мои плечи, и только поэтому я не падаю.

Все новые и новые мотыльки поднимаются в воздух, пространство вокруг нас так и кишит ими. Серые трухлявые деревяшки, из которых построена беседка, на глазах вспучиваются такими же серыми пыльными треугольниками, оживают и разлетаются в разные стороны, вот уже и пол ходит ходуном, расползается под ногами.

Я бьюсь в твоих руках, пытаюсь стряхнуть с себя эту дрянь, сама трепыхаюсь, как мотылек. Ты вдруг отпускаешь меня и отходишь на пару шагов в сторону, смотришь лукавым взглядом, и я окончательно утрачиваю ощущение реальности происходящего.

От беседки не осталось и следа, она распалась на бессчетное множество ночных бабочек, превратилась в плотное облако мохнатых тел и трепещущих крыльев, и мы стоим как в кошмарном сне вдвоем с тобой посреди этого облака в темном заброшенном парке, в тусклом луче валяющегося на голой земле карманного фонаря.

Я вся облеплена мотыльками, они ползают по мне живым ковром, я хочу прогнать их и убежать как можно дальше от этого места, но страх сковывает тело и силы покидают меня. Тогда ты подходишь ближе, делаешь легкий взмах рукой, и бабочки послушно разлетаются, мелькая в траве и листьях, исчезая во тьме, только почему-то от этого их не становится меньше.

Краем глаза я вижу, как на месте одного вспорхнувшего мотылька тут же появляется еще несколько. Сначала я не понимаю, что происходит, но вот становится пепельным и разлетается бабочками платье, потом начинает подозрительно шевелиться моя собственная кожа. Я в панике подношу к лицу посеревшие руки и вижу, как на них проступают знакомые треугольные контуры, становятся объемными, чтобы тут же взмахнуть крыльями и ринуться во тьму вслед за собратьями.

Ты больше не держишь меня, и я разлетаюсь мириадами отвратительных, мерзких, кошмарных ночных бабочек.

Я пытаюсь сделать шаг и протянуть руку, но конечности хаотично разносятся в разные стороны, я хочу закричать, но рот и горло трепещут серыми мотыльками, хочу убедиться, что ты все еще здесь, но глаза расправляют крылья и зигзагом устремляются в ночное небо. Насекомое сердце бьется в грудной клетке, теряя пыльцу, и свернувшиеся было в тугой узел кишки ползают в брюшине, перебирая лапками и шевеля мохнатыми усиками. Мне бы понять, как же так получилось, но даже мысли мои превращаются в ночных бабочек и уносятся в никуда одна за другой.

Нет больше ни сомнений, ни желаний, ни страха, только легкость и стремительность взмах за взмахом, и вот уже последняя бабочка, минуя меня, беспечно летит на свет твоего карманного фонарика, обжигающий и слепящий, и тогда ты заботливо выключаешь его, и мир погружается в кромешную тьму.

Я очухиваюсь одна в старой беседке среди залитого утренним солнцем заросшего парка, я не чувствую уставшего тела, только затихающий страх и ватную пустоту внутри. Ты бросил меня. Ты бросил меня умирать от страха минувшей ночью. Я пытаюсь прийти в себя, но не могу даже открыть глаза — все вокруг кажется таким огромным, чужим и враждебным после пережитого, — я забиваюсь в темный угол и впадаю в оцепенение до вечера.

Когда стемнеет, ты снова придешь, загадочно улыбаясь, верный не мне, но своим привычкам, с неизменным пледом под мышкой и болтающимся на сгибе локтя фонариком на тоненьком ремешке. Ты уютно устроишься на узкой скамеечке, завернешься в плед, прислонишься к потрескавшейся деревянной решетке, и я конечно же прощу тебя и буду снова и снова рассказывать весь ужас вчерашней ночи, стараясь замолчать одинокое утреннее пробуждение, чтобы, не дай бог, не вышло между нами какой ссоры.

Ты все поймешь и примешься меня успокаивать, шутливо говоря, что это был всего лишь страшный сон, глупый кошмар, который никогда больше не повторится, потому что ты всегда будешь рядом, и, значит, все будет хорошо.

И я конечно же поверю тебе, успокоюсь, сяду на истертый край старого пледа, пошевелю усиками и медленно поползу вверх по твоей руке.

Наталья Иванова (red-cat)[5]

«…ух ты, как я удачно рассчитала», — думает Соня, первой зайдя в вагон. Сразу направо есть свободное местечко, ее любимое, у поручня, к поручню можно прислонить голову и продремать всю дорогу до дому. Соня садится, закрывает глаза и засыпает.

Соне снится большая бабочка, наверное, это махаон, думает во сне Соня. Бабочка села Соне на попу и щекотно перебирает лапками. Соня ерзает по сиденью. Во сне Соня видит будто бы со стороны, как бабочка прохаживается по ее попе взад и вперед, важно поводит усиками и говорит басом: «А после к тебе придет кузина Амаду».

Не волнуйся, мама, — продолжает фразу голос у Сони над ухом. Соня вздрагивает и просыпается. Вот черт, думает Соня. Оказывается, бабочка это вовсе не бабочка! Оказывается, это мужчина, он сидит рядом с ней и разговаривает по телефону, держа телефон в правой руке, а левой он трогает ее за попу! Мне надо что-то сделать, думает Соня. Ударить его по руке.

Завизжать. Перестать притворяться спящей, открыть глаза, выпрямиться и сказать строгим голосом мадам Переш: «Что это вы делаете?!» Или просто встать…

Удивительно глупая ситуация, думает Соня, стараясь тихонечко отодвинуться от мужской руки. Что-то ведь мне надо сделать?

— Сперва к тебе придет кузина Флора, мама, — говорит Вашку. — Нет, не кузина Амаду, а кузина Флора. Нет, мама, — говорит Вашку и энергично машет свободной от телефона рукой, — она знает, что…

Краем глаза Вашку замечает какой-то непорядок. Вот черт, думает Вашку. Запонку потерял! Вашку досадливо смотрит на манжет рубашки, наклоняется, чтобы посмотреть на пол вагона. Вагон дергается, останавливаясь. Вашку выпрямляется и видит запонку — она закатилась в самый угол сиденья, к поручню. Вашку протягивает, было, руку, чтобы схватить беглянку, и в этот самый момент на сиденье рядом с ним плюхается девица — Вашку едва успевает отдернуть руку.

Черт, черт, черт, думает Вашку.

— Да, мама, — говорит Вашку в телефон, — я знаю, что кузина Флора совсем не разбирается в фарфоре. Но кузина Амаду не может прийти к тебе на этой неделе. Поэтому ты уж потерпи как-нибудь кузину Флору…

Просто поразительно, думает Соня. Вот так вот разговаривать с мамой про каких-то кузин и при этом хватать за задницу совершенно постороннюю девушку! Извращение какое-то, думает Соня. Надо будет попросить у Карлы книжку про девиации…

Вашку скашивает глаза на девицу. Ну, надо же, уже дрыхнет! Прислонила голову к поручню, сползла вперед по сиденью…

— Я тебя слышу, мама, — говорит Вашку и прикидывает, что если осторожно вдоль спинки просунуть руку, то можно дотянуться до запонки. Ему выходить скоро, а эта, вон… развалилась! Наверняка едет до конечной…

Вашку кладет ладонь на спинку сиденья и пытается протиснуть руку между спинкой и попой девицы. Задевает девицу сперва костяшками пальцев, потом болтающейся манжетой, замирает. Девица ерзает по сиденью. Вашку удается просунуть руку чуть ближе к вожделенной запонке.

— Апосле к тебе придет кузина Амаду, — говорит Вашку. — Не волнуйся, мама. Тебе нельзя волноваться. С кузиной Флорой вы поговорите о вышивках. Она ведь разбирается в вышивках? А уж с кузиной Амаду…

Девица совсем сползла вперед, а Вашку почти дотянулся до запонки. Поезд дергается, ладонь Вашку соскальзывает со спинки сиденья. Черт возьми, — думает Вашку. Моя остановка!

Моя остановка, думает Соня. Поезд тормозит. Соня открывает глаза, встает и поворачивается к двери. Соня смотрит на открывающуюся дверь. Вашку поспешно хватает запонку и тоже встает.