Мы помолчали, я прикоснулся губами к «Красному черту» – вообще-то он называется «Хайльброннер ротвайн». Хорош, как всегда.

– У них были какие-то денежные проблемы, я слышал, и барон пробрался к канцлеру Шредеру, просил поддержки, – задумчиво припомнил Альберт. – На то он и хозяин. И ведь канцлер что-то придумал, какие-то приемы на высшем уровне в замке… А барон поэтому назвал новое вино в его честь. И – вот такой итог.

Так. Я только что выяснил, откуда взялась идея провести именно в этом замке тот самый ожидающийся саммит «три плюс Ангела». Ну и что с того?

– Хорошо, никотин, Альберт. Что говорит Фриц про никотин?

– Ничего такого, что не знала бы полиция. Она прочесала весь замок.

– И ничего не нашла?

– Ну, как это ничего? Никотин был. Хотя смотря в каком виде. Он там был, как и в любом хозяйстве мира, где есть сад. Но ведь Фриц и все его хозяйство – биодинамисты.

Еще этого не хватало.

Биодинамисты – что-то вроде шаманов виноделия, они доходят до того, что снимают урожай в соответствии с фазами луны. Но на более понятном уровне это означало, что ни на одном их винограднике не применяются никакие химические удобрения. Биодинамисты – сторонники чистого продукта, их цвет – зеленый. Правда, и без всяких фаз луны ни одно уважающее себя хозяйство мира почти не пользуется химией на виноградниках, просто это не подается так демонстративно.

Но никотин-то, то есть табак, вроде бы как раз натуральный продукт?

– Я понимаю, что ты сейчас думаешь, Сергей, – улыбнулся щетинистой щекой Альберт. – У меня тоже есть сад. Могу показать, как выглядит мой никодуст. Чтобы им отравиться насмерть, надо съесть его… полчашки. Ты же не крестоцветная блошка, ты большой. Но это – у меня. А Фриц – и садовник барона – биодинамисты. Не держат ни никодуста, ни никотин-сульфата. Они пользовались в саду настоем табачных листьев. Который жучков больше отпугивает, чем травит. Это и подавно надо заливать в человека через шланг, чтобы вот так на него подействовало – сразу.

– Я знаю, что никотин обнаружен в бокале и в плевательном ведерке, – сообщил я, размышляя, не выдаю ли секрета.

– Ты много знаешь, Сергей, – ответил Альберт, глядя на меня с сочувствием. – Я всегда думал, что ты не похож на винного писателя. Не буду задавать вопросов. Лишь бы это помогло. Да. Так вот, Фриц сказал мне, что в бокале нашли чистый никотин. А его еще надо было сделать, химически, нужна лаборатория. Ее в замке не обнаружили. Они там ищут сейчас какого-то служащего, кто вынашивал тайное зло против менеджмента или хозяина, но чтобы это доказать…

Я молчал, оглядывая пустой зал и начиная понимать, что здесь что-то не так.

– Альберт, – сказал я, наконец, – что с твоим кафе? Ты его закрыл? Я, признаться, иногда обедаю. Поужинать я собирался поближе к Зоргенштайну, но обедать…

– А! – вскинулся он. – Очень хорошо. Так-так. Сейчас ты получишь очень хороший хлеб, его делает сосед, он открыл пекарню, когда я начал возрождать винодельню. Где вино, там и хлеб, да? И еще я тебе дам неплохую колбасу. А вечером мы пойдем вон туда, за холм, в ресторан.

Я заметил бы, что он довольно умело обошел вопрос насчет кафе. Но сейчас меня волновало другое:

– Каким вечером, Альберт? Я думал, что проведу ночь в самом замке, или же там есть городок поблизости. Значит, мне скоро ехать.

Альберт пошевелил складчатыми щеками, и я вспомнил о шарпеях.

– Тогда тебе придется спрашивать разрешения у полиции, которая опечатала половину помещений в замке. Не дает работать Фрицу. Он говорит – очень странно, сколько там полиции, странно даже для убийства. Но не более странно, чем человек из России, который задает вопросы… Да.

Ну, это Альберт просто не знал, в чем дело. Конечно, там полно какой угодно полиции. Включая весьма особую.

– Поезжай рано утром, – посоветовал он мне. – А я мог бы позвонить Фрицу. Ведь тебе от меня именно этого и надо, правда?

– Мне было надо, – сказал я, – вот что: совет, где купить прочные канаты и железные крючья, ботинки с резиновой подошвой и все прочее для штурма замка. Ну и нанять пять-шесть рыцарей в полной броне. А уходя, я взорвал бы весь замок к чертям, так что еще взрывчатка нужна. Хотя Фриц – это гораздо, гораздо лучше.

– Га-га-га, – мрачно проговорил Альберт.

Итак, ночевать здесь? Я был очень рад такому повороту событий. А кроме того, я все равно собирался сделать где-нибудь остановку на пару часов, потому что…

– Альберт, у тебя есть Интернет?

– А у кого его нет? Значит, так. Ты будешь жить в «польском отеле», есть отличная комната. Интернет там внизу. Или я пущу тебя к себе в офис.

Мне не надо было спрашивать, что значит «польский отель». По всей Европе урожай винограда собирают подчас кочующие из страны в страну школьники, студенты, кто угодно – это модно, это часть их европейской жизни. Сборщикам не очень-то платят, зато кончается уборка урожая всегда праздником, с неумеренным питьем и музыкой, танцами босоногих девиц в чане с виноградом и всем прочим – притом что давить виноград ногами мир закончил полвека назад, мы живем в эпоху несравненной чистоты продукта.

У Альберта же в хозяйстве вообще работают почти только поляки, по дешевке, и они же зовут друзей из Польши в сентябре на уборку урожая. Живет вся эта публика в чем-то, приспособленном из старого каменного сарая, и не сомневаюсь, что там неплохо. Не считая того, что при уборке урожая народ спит в кроватях, стоящих рядами.

– Сколько звезд, Альберт? И сколько возьмешь?

– Много, много, Сергей. Возьму обещание, что, когда приеду в Россию, ты, ты, ты – покажешь мне свой дом. Хорошо?

– Как же я не догадался? Конечно, хорошо. Отлично.

Я знаком лично, наверное, с парой десятков виноделов – имеется в виду, что они знают, кто я такой, откуда и что о них написал. И с удовольствием со мной болтают. Но Альберт – особый случай.

Впервые мы приехали к нему с Мануэлой и фотографом в том самом сентябре ноль первого года, Мануэла затем получила мой репортаж – десять журнальных страниц, с иллюстрациями, главами, одна из которых называлась «Вино в мягких тапочках», другая – та самая – «Традиционалисты и хулиганы». Нашла переводчика. Перевела репортаж целиком для своего институтского начальства (чья любовь ко мне с тех пор не знает границ) и заодно послала Альберту. Альберт вывесил распечатанную главу в рамочке в офисе.

А через пару лет я снова оказался в Германии и подговорил сопровождающих – уже не Мануэлу, не помню кого – завернуть к Хайльброннеру. И купил у него всего одну бутылку, потому что вкус этого вина мне снился.

«Хайльброннер блан». Гранд-этаж.

Секретная смесь минимум трех белых сортов. Акация, гречишный мед, отцветающий боярышник, намек на сладость, звук скрипок из приоткрытых дверей маленькой сельской церкви где-то на холмах, тихое женское «ах» в приоткрытом окне. Лучшее, что может дать белая Германия.

Как-то не было случая сказать – у меня есть ребеночек, очень милый, тогда ему – то есть ей – было десять лет. В один из воскресных вечеров – воскресенье есть традиционный детский день разведенных пап – я налил ей в большой круглый бокал что-то около столовой ложки хайльброннеровского шедевра.

Она крутила бокал в пальцах и погружала туда нос минут, наверное, пятнадцать. Мы долго обсуждали то, что ей там унюхалось. Потом она осторожно сделала глоток и сказала:

– Папа, у тебя очень хорошая работа. Она нужна.

После чего пообещала, что никогда больше – «больше», вот как? – не будет пить всякую копеечную дрянь, которой развлекаются школьники как раз начиная с ее возраста.

Она поняла, что такое вино.

А с Альбертом, который был тронут моим визитом, мы тогда поговорили о всяких пустяках, включая то, как он унаследовал от отца полностью разрушенное хозяйство.

– Он просто не мог им заниматься, приехал из плена, надо было браться за любую работу… – начал объяснять он. И я даже как-то сразу не сообразил спросить: из какого плена?