И я задумался.
– Ну, понимаете, – обратился я к Алине и Грише голосом профессора виноделия. – Никотин – вещество с сильным запахом, как я слышал. Как цианистый калий, если не сильнее. Допустим, вы можете отравить цианидом в коктейле человека, не знающего, какой у этого коктейля должен быть вкус. Но невозможно отравить винного дегустатора! Вы поймите, это не с друзьями пить под разговор. Во время дегустации невероятно обострены все чувства, нюх, вкусовые пупырышки языка работают на полную мощность, тотальная концентрация. От которой потом тянет в сон.
– Да у меня просто голова болит, – отрешенным голосом сказала Алина.
– И чтобы профессиональный дегустатор не уловил за метр от бокала, что там – постороннее вещество? Этого просто не могло быть. Англичанина укололи из шприца или ему дали таблетку.
– Сергей, вы знаете, как я вас уважаю, – вздохнул Гриша. – Но ваша любимая немка сказала, что никотин был в бокале и в плевательном ведерке, кстати, омерзительная привычка…
– Значит, его влили туда потом, – медленно покачал головой я. – Ни один из нас не верит, что дегустатор не мог распознать посторонние тона в букете или тем более во вкусе. Потому мы и спокойны.
На самом деле спокоен я не был. Потому что мне мешала мысль, что где-то я читал точно о такой истории – группа людей в комнате, все берут бокалы… С чем? Не помню. Умирает только один. И именно от никотина.
С этой мыслью я заснул, прислонившись к прохладному стеклу автобуса.
3. Хороший английский
Погибший в Зоргенштайне был англичанином; а еще у нас в кадре присутствует Мойра, рыжая бестия с зелеными ирландскими глазами и мертвенно-белой кожей, и Монти, с его шапкой каштановых волос, удлиненной челюстью и веснушками. А это бесспорно британские, даже лондонские персонажи. И рано ли, поздно ли мысль эта ко мне бы пришла: ведь мы перешагнули через раму какого-то зеркала и оказались в романе Агаты Кристи.
В каком же из них тетушка Агата заметила: большая часть расследований начинается после совершения преступления, и очень редко это происходит еще до такового, на стадии его подготовки? Если бы я вспомнил тогда, на холмах Бадена, из какого это романа, дальше события пошли бы – кто знает? – по-другому.
Теперь я понимаю, что все можно было вычислить тогда же, в первые дни, наблюдая за странностями поведения каждого из нас. Я мог бы проследить за теми, кто разговаривал чересчур громко, – и за теми, кто, наоборот, держался до странности тихо.
Но единственное, что я понял в те первые дни этой истории, – что в нашей компании было как-то слишком много таких, кто нервничал без явных причин. Хотя нервы – это еще не улика, да и вообще я никогда в жизни не собирал улики и не размышлял над мотивами преступлений.
Что касается нервов, то чересчур очевиден у нас тут Монти…
Я знал о существовании Монти года два, ведь людей нашей профессии в мире не так уж много, и немалая часть их живет в закрытой для меня французской зоне Интернета, так что рано или поздно я наткнулся бы на имя такого человека, как Монти, – а потом и встретился бы с ним, где угодно, на винной выставке, на симпозиуме, в такой вот, довольно обычной поездке. Что и произошло год назад.
Монти – человек особого склада характера. И то, что он устроил в этот раз, на очередной дегустации, было для него типично – но лишь по содержанию, никак не по форме. Форма меня попросту поразила.
Скандал возник из-за бочки.
Я и раньше знал, что немецкое виноделие находится в сложных отношениях с бочкой. Начнем с того, что еще в начале девяностых бочка вообще официально не считалась немецким способом делать вино. Не то чтобы ее использовать запрещалось, но выдержанные в бочке вина не могли получить категорию Qualitatsweine, им оставалась только категория столовых.
Зато сейчас, поняв, что бочка – это хорошо, это модно, немцы начали работать с ней с нуля, так, будто до них никто в мире вино в бочке не выдерживал. Да что там работать, они попросту на нее набросились.
Бочка в виноделии, однако, не забава, а технологическая процедура, необходимая для того, чтобы красное вино вообще можно было пить. Виноградная шкурка при ферментации дает танины – то есть то, что вяжет язык. И, например, настоящее традиционное бароло из Пьемонта – настолько танинное вино, что его просто нельзя употреблять без многолетней «полировки острых углов» в большой старой бочке. (Это сейчас в Бароло появились и иные, ускоренные технологии, а раньше их не было.)
Но тон бочки в вине стал сам по себе настолько привычен и приятен людям, что многие используют дуб еще и – или исключительно – в качестве ароматизатора.
А тут, понимаете ли, на сцене появляются немцы, у которых вино с самого начала получается мягким, и тогда зачем же тут дуб. В результате во многих хозяйствах Германии к бочке подсознательно подходят исключительно как к модному способу придать вину дополнительные ароматы. Ну а в стране, где белые вина зачислены по международным рейтингам в особую, «немецкую», категорию «ароматных», поскольку сравниться с ними ничто не может… В стране, где в колбасу может быть добавлено до двадцати разных видов пряностей, особенно мускатный орех… На родине пряников, в конце концов… В общем, уж ароматы-то немцы создавать умеют как никто.
Итак, дегустация в очередном хозяйстве – у городка Эрингена, в Бадене, хозяева – опять муж с женой, только не тонкие и стройные, а как раз наоборот – по традиции пригласили нас высказаться, описать впечатления, поскольку им это полезно слышать.
– Позвольте поинтересоваться, сколько месяцев вы держите вино в бочке, чтобы получился такой замечательный вкус? – отозвался на это Монти.
Вокруг стола раздались смешки: всем – даже двум корейцам и китаянке – ясно было, о чем речь. Им, да, возможно, и нашей непосвященной троице – Алине, Грише, Юле.
Мои записи с той (и не только с той) дегустации сохранились, и по ним, в общем, нетрудно догадаться, о чем спрашивал Монти и почему яд у него, казалось, капал с языка.
Вот эти записи, в оригинале, еще не приведенные в человеческий вид:
1. Weingut A. S. Bach, Ehringen, Baden. Spatburgunder Rotwein Spatlese Barrique trocken. Ничего подобного не проб. Сандаловое вино, чистая Индия. Тяжелое, до горечи, второй план – оч. зрелые фрукты. И все? Да, все. Модн. стиль.
2. Weingut… ну, то же самое. А вино называется Wolfer Barrique trocken auslese. Нос: тот же сандал, и сирень, и еще лесные грибы и мускатный орех. Ударные танины, но легкое и ласкающее рот. Как это возм.???
3. Portugieser Rotwein trocken, 2001. Flonheimer Kotenpfas. Вот ты какой, португизер. Вчера этот сорт хвалили. Цвет темн. гранат. сока. Аромат специй, парф. оттенк. – мужские духи. Тон мяса с пряностями?? Вкус – бочка, ты жуешь бочку, восхищ., она особая, ванильная с шоколадом, и очень пряная. Послевкусие – фрукты. А ведь хорошо!
4. Spatburgunder Rotwein trocken, 2000. Ober-Ingelheimer Sonnenhang. Нос – сандаловая бочка плюс вишневая косточка. Просто, приятно. Мягко, легко. На финише – кофе и орех, поджаренная хлебная корочка, послевкусие – тоже поджар., плюс горьк. шоколад. Апофеоз ароматного дуба.
Очень странные вина, в общем, но Монти, как и все мы, очень быстро вычислил причину всех странностей.
Ах, как он произнес это – «такой замечательный вкус»!
Немцы что-то ответили на плохом английском – ну а у Монти он, естественно, был хорошим, особенно когда этот человек злился.
– Я хочу пить вино, а не дубовую настойку, – отчетливо произнес он. – Вы обугливаете бочку до безобразности, вы держите там вино минимум шесть месяцев, а в последнем образце и вовсе семь!
Видно было, что таких гостей немцы, носящие знаменитую фамилию «Бах», не ждали. Монти, очевидно, угадал сроки выдержки с пугающей точностью.
– Но мы известны тем, что работаем с германским дубом! – почти выкрикнул толстый Бах. – Это он дает экзотические оттенки сандала, сирени и грибов. Но он мелкозернистый, он требует более долгой выдержки.