В глазах незнакомца тем временем запрыгали веселые искры — казалось, он был польщен тем, что Алена разглядывала его дольше дозволенного приличиями времени.

— Майк Джонс. — Он вежливо склонил голову. — Меня зовут Майк Джонс. Давайте познакомимся?

— Лена, но я люблю, когда меня называют Алена. — Алена протянула руку незнакомцу. Майк перехватил ее теплой ладонью, наклонился и галантно поцеловал.

— Альона, — повторил он. — Nice to meet you [12].

— Мне тоже, — заулыбалась Алена.

— Вы летите в Нью-Йорк?

— Да, жду свой рейс. А вы?

— Можно на «ты...» как принято в России. Я живу в Калифорнии, но лечу в Нью-Йорк, чтобы встретиться с племянниками. — Майк все время улыбался. — До вылета осталось время, не хотите выпить?

Выпить Алена была не против. Дело было, конечно, не в стремительно прогрессирующем женском алкоголизме, который, как все знают, не лечится. Просто сейчас, когда у нее наконец появилось свободное время, неприятные мысли постепенно замаячили на горизонте. Куда она летит? Зачем? Вернется ли назад? Аленка потихоньку начала превращаться в мокрую, дрожащую от ужаса мышь. Первый кураж прошел, очарование зала вылета для особо важных персон рассеивалось, и расплата в виде гудящего самолета неминуемо приближалась. Здесь как нельзя кстати было шампанское, за которым последовал коктейль по личному рецепту Майка.

— Я научился миксировать это у одной старой шаманка на Гавайях. — Майк говорил на чудовищной смеси русских и английских слов, что, впрочем, практически перестало смущать Алену после второго коктейля. В нем обнаружилось что-то искреннее и подкупающее, какая-то простая харизма деревенского парня. Только деревня располагалась не в Кемеровской области, а где-то на обратной стороне глобуса, рядом с Голливудом.

Алене наконец стало хорошо. В незнакомой, чужой для нее обстановке зала ожидания, среди маленьких пирожных, завернутых в порционные бумажки, и объемных мужчин, одетых в шелковые костюмы, она нашла приют и больше не шлялась из угла в угол одна, подсчитывая недоуменные взгляды барменов. Теперь у нее началась официальная вечеринка по поводу пересечения границ Российской Федерации. И — кто знает? — какие еще границы она будет способна пересечь?

Майк тем временем неторопливо подливал шампанское, шутил, рассказывал о своем доме в Калифорнии и о том, что выращивает там помидоры.

— Дачник, что ли? — выпучила глаза Алена.

— Что есть дачник? — удивился Майк. В последующие двадцать минут Алена пыталась объяснить ему, что имела ввиду.

— Я не дачник, — подумав, заявил Майк. — Они выращивают помидоры на окнах, а я — в своем саду!

— А что ты делаешь в России? — поинтересовалась Алена. — У тебя здесь работа?

— Не совсем, — улыбнулся американец. — Я приехал, чтобы встретиться с одной девушкой, с которой переписывался по Интернету.

— Как романтично! — фальшиво протянула Алена. Почему-то оттого, что в их приятную беседу вклинилась какая-то неизвестная девушка, ей стало неприятно.

— Было романтично, — погрустнел Майк. — Она сказала мне, что выбрала другого. Ее обращение в Интернет было не очень серьезным. Она просто хотела, чтобы ее парень сделал ей предложение. И получилось так, что я ей в этом помог.

— А твои намерения были серьезными? — осторожно поинтересовалась Алена.

— Конечно! — В глазах Майка запрыгали веселые бесенята. — У меня новый период в жизни.

В следующие двадцать минут Майк рассказывал Алене подробности своей жизни, которые вызвали бы совершенно иную реакцию, будь девушка в трезвой памяти. В сложившейся же ситуации то, что Алена приняла на грудь, оказалось плюсом.

Майк происходил из семьи, принадлежавшей к привилегированному сословию Старого Юга. Ортодоксальные родители дали ему блестящее образование в лучшем университете. Дальнейшая карьера Майка должна была развиваться или в сфере юриспруденции, как у матери, или в политике, как у отца. Однако мальчик оказался червивым яблоком — у него обнаружилась серьезная склонность к литературе. Преподаватели права мучились с ним абсолютно бесполезно — в университете Майк развлекался, издавая неформальную студенческую газету, а потом стал писать романы.

— Одной литературой дело не ограничилось, — скромно улыбался Майк, подавая осоловевшей Алене холодный бокал. — У меня еще была жена. Японка!

— Жестокая нация, — икнула Алена.

— Да, она приревновала меня к одной поклоннице, и в результате вот... — Майк оглянулся и, увидев, что на него никто не смотрит, чуть приподнял рубашку на спине.

— Какой ужас! — Пальцы Алены скользнули по шраму, явно нанесенному ножом. Он шел по пояснице Майка, опускаясь вниз.

— Нам пришлось развестись, — объяснил он. — Она вернулась в Японию. Вот так первая любовь меня чуть не убила.

— А что, была и вторая? — поинтересовалась Алена.

— Оперная певица из Польши, — улыбнулся Майк. — Я ухаживал за ней два года. Вообще, мой психоаналитик говорит, что у меня в личной жизни можно наблюдать периоды. Я влюбляюсь, затем ухаживаю от года до двух, и бабах — брачный период. Обычно он длится около трех лет.

— А что произошло с певицей?

— О, с ней все отлично. Малгожата продолжает гастролировать, ее карьера идет вверх. Что с нами случилось? Этот вопрос до сих пор мучает всех наших общих друзей. А дело в том, что в наших отношениях оказалось внезапно слишком много дружбы. Мы просто проснулись в один прекрасный день, посмотрели друг на друга и сказали — я не могу трахнуть человека, с которым у меня такие хорошие отношения! И через полгода мы развелись.

— Дружить продолжаете? — Алене впервые за долгое время показалось, что ее собственная жизнь — унылый сиквел к увлекательному голливудскому фильму. А этот американец, похоже, умел жить на полную катушку!

— Я очень переживал. Копался в себе. Даже купил самолет и научился им управлять, — рассказывал Майк. Похоже, не одной Алене было не по себе — ее случайному собеседнику тоже надо было выпить и хорошенько выговориться.

— Самолет? — восхитилась Алена. — «Боинг»?

— Ну что ты, очень маленький, чуть побольше стрекозы в пруду. Да и пилот из меня не очень. Я часто попадаю в разные ситуации. Друзья даже называют меня...

«Пассажиров рейса 1724 просим пройти на посадку». Голос, раздавшийся из динамиков, прервал так интересно начавшуюся беседу. Алена виновато улыбнулась Майку, схватила сумку и устремилась на посадку.

— Ты идешь? — нетерпеливо поинтересовалась она.

— Да, конечно. — В руках у Майка мелькнул небольшой мягкий чемодан из рыжей кожи. — Здесь выход.

Первый класс располагался на первом этаже огромного самолета. В описании рейса Алена увидела слово «личный консьерж» и теперь с тревогой ждала, что в придачу к размещению в странноватом, космического вида коконе вместо привычного кресла к ней приставят разбитного раба с клеймом BA на лбу. Однако рабовладение, видимо, не было центральным гвоздем программы: тихие стюардессы сновали, словно покорные индийские женщины, поднося дополнительные подушки и пледы, но никаких личных консьержей на горизонте не возникало.

— Привет, Альона, это я, Майк, — раздался голос веселого американца.

Алена обернулась и обнаружила, что место ее нового знакомого располагалось сразу за ее спиной. Напротив же возился какой-то угрюмый господин. Первое, что он вытащил из сумки, была повязка на глаза.

— А что такое личный консьерж? — поинтересовалась Алена.

— О, это не человек. Это карта с таким freaky названием Quintessentially: ты можешь туда позвонить, и тебе добудут, к примеру, билеты на карнавал в Венеции или на премьеру в Грандопера.

— Ну в опере у тебя, Майк, должен быть блат!

— Что есть «блат»?

Уже долетев до Лондона, где была остановка на дозаправку самолета, Алена и Майк все никак не могли наговориться. Алена была удивлена: она в первый раз видела иностранца, который не вызывал у нее приступов ксенофобии. Майк был остроумным, сообразительным, воспитанным. Они разговаривали о моде, о политике, о разнице между Москвой и Нью-Йорком; с ним было так просто, как будто Алена знала его не первую тысячу лет. За обедом, ланчем и шампанским время летело незаметно. До приземления оставалось чуть меньше двух часов, когда, утомленная продолжительным перелетом и изрядным количеством алкоголя, Алена провалилась в сон.