Без суеты, но быстро я разложил по карманам все, что может понадобиться, и двинулся к выходу:

— Где это произошло?

— Не стоит так спешить, доктор! С малышкой все в порядке.

Она не понимала главного: кровь десятка девчушек и вполовину не так важна, как Лео.

— Когда это случилось? — Я уже стоял в дальнем конце кабинета, у термошлюза.

— Пять-шесть минут назад.

— Куда он ее ударил?

— По лицу, кровь шла из носа.

— Вы сами это видели?

— Нет-нет, они играли на рекре-уровне… — Она сглатывала звуки, рассказывая: нехороший признак. — А мы, то есть я и Света Клифф, занимались на бег-дорожке… недалеко, когда услышали крик, а потом плач. Девочка выскочила из-за кадок с лимонами… Кровь на лице! Она плакала. А он… то есть Лео, погнался за ней, подхватил на руки и… И они уехали вниз на лифте… Мы не успели остановить. Все… то есть многие, кто был в парке, видели, как она бежала… И кровь…

Пристегивая кобуру к ремню, я сменил выражение лица на угрюмо-решительное и легонько подтолкнул Линду к выходу:

— Спасибо вам, миссис Хармони. Ваше сообщение очень важно.

Она расцвела.

— Давайте спустимся и продолжим расследование на месте.

У Лео низкий индекс эмо-устойчивости. Худший в его поколении. Но лень, ложь, оскорбления или воровство — куда менее тяжкие проступки, чем насилие, в особенности по отношению к четырехлетней девочке.

Мы расселись по противоперегрузочным креслам лифта и пристегнулись. Через полторы секунды наступила невесомость — капсула начала свободное падение вниз, к жилым уровням.

— Как отреагировали родители? — продолжил опрос я.

— Не знаю. — Слабая улыбка и прикрытые глаза показали, что ее тошнит. Линда снова беременна? — Мы заглянули к ним, но двери уровня были закрыты, поэтому я поехала к вам… Мы что-то сделали не так?

— Все в порядке, Линда, — я успокаивающе похлопал ее по предплечью. — Я сам поговорю с ними.

Линда ответила мне настороженным взглядом, а затем отвела глаза в сторону:

— Конечно, — тут она вновь улыбнулась, потому что вживленный чип-эмократор по моей команде впрыснул в ее мозг сбалансированную дозу лептина и грелина. Линда откинулась на спинку кресла и удовлетворенно расслабилась.

В крошечном замкнутом мирке «Марса-9» клиника занимает три верхних уровня Станции. Светлые стены, высокие потолки, стерильная чистота, абсолютная тишина. Одна из стен — экран, заполненный картинками жизни поселенцев. Он отзывается несмолкающей музыкой голосов на легкое прикосновение руки. Каждый день я слушаю радостный смех детей, деловые разговоры, веселые перебранки и нежный шепот влюбленных, спокойные беседы в семейных столовых. Еще одно движение человеческих пальцев, и передо мной разворачивается внутренняя жизнь: каждое биение пульса, движение души, эмоциональные всплески. Все должно быть успокаивающе-зеленым. Ненавижу красный: цвет отчаяния и боли. Это — моя тайна.

С семьей Кэссил я был знаком ближе остальных из-за Лео. В возрасте пяти лет он украл любимую игрушку у приятеля. Что ж, иногда такое случается. Не стоит беспокоиться — просто обратить внимание. Когда ему было семь, он хитростью выманивал у девочек витамины. Хотелось верить, что подобное не повторится, если родители примут всерьез мое замечание. Не помогло. В двенадцать лет — оскорбление Старых. Лео во всеуслышание заявил, что ими давно пора удобрить грунт био-уровней — дорогу юным марсианам! Родители, школьный куратор, капитан скаутов, главный технолог — все, чье слово имеет вес на Станции, говорили со строптивцем. Но Лео не интересовался мнением окружающих. И даже когда дети стали его избегать, ничего не изменилось. Мальчик рос изгоем.

Живой ум, все задатки будущего лидера… Лео предпринимал по-детски неуклюжие попытки завоевать признание и дружбу. Он старался, как мог. Но всюду натыкался на пустоту: все были счастливы и без него. Счастье — естественное состояние, и каждый, кто пытается что-то изменить в их жизни, раньше или позже превратится в козла отпущения. Лео винили даже в том, в чем он виноват не был. Последней каплей, переполнившей чашу терпения всем на свете довольных людей, стала его реакция на предупреждение взрослых об Отбраковке — мальчишка просто рассмеялся им в лицо…

Родители Лео, Таня и Алексей, пришли ко мне. Они были взволнованы, но по разным причинам. Мать во всем винила себя. «Я люблю Лео, — твердила она с грустной улыбкой. — Наверное, мне нужно выказывать больше любви, чтобы он понял? Я готова, я буду стараться! Если он любит меня, то никогда больше так не сделает! Он… он… он изменится!»

Отец предложил другую версию. «Нет-нет, дело вовсе не в Лео! Это другие дети слишком доверчивы, глупы и неосторожны. И они… — Тут Алексей спохватился, выдавил из себя извиняющуюся усмешку и продолжил: — Возможно, они даже заслужили то, что получили. Мальчик познает мир, испытывая на прочность условные границы социальной среды и моральных ограничений. Его просто не понимают. Но все наладится — как только он подрастет».

Я промолчал. Себя они, может быть, и убедили, но меня — нет. В конце той беседы Алексей ободряюще подмигнул Тане и с улыбкой добавил: «Лео — гений, вот в чем все дело. Вам известны результаты тестов. Он лучший спортсмен, первый среди скаутов. Отлично разбирается в технике, уже оборудовал собственную лабораторию. Никаких проблем, кроме общения. Ведь правда, доктор?»

Кивнув, я опять ничего не ответил. Есть вещи поважнее тестов или успехов в плавании. Лео и вправду гений — настоящий гений неприятностей. Ложь, воровство и оскорбления — ерунда! Мальчик способен выбрать идеальный момент, чтобы одним ударом, несколькими словами разрушить хрупкую эмоциональную гармонию, создававшуюся десятилетиями кропотливого труда. И поэтому смертельно опасен.

За год до этого, на церемонии награждения юных скаутов, Лео вышел на сцену и ломким, срывающимся на фальцет голосом произнес речь о том, что согласно его расчетам Био-Уровни деградируют. Станция в шаге от продовольственной катастрофы. Голод станет уделом каждого, кроме детей, чьи родители перережут им горло, выпьют кровь, а затем поджарят и сожрут тощие тельца. И эти дети — счастливчики, потому что оставшиеся в живых…

Тут его стащили со сцены старшие скауты и отправили ко мне. Мы в очередной раз побеседовали. «Врач, это был классный прикол! — с заливистым смехом объяснил Лео. — Видел бы ты их рожи…» Я — видел. Почти месяц два десятка биологов и химиков проверяли его «расчеты» — на всякий случай. Еще полгода у меня заняла ликвидация последствий стресса. Но панические слухи до сих пор время от времени вспыхивают снова.

Тогда мать, укачивая на коленях малышку Мону, едва сдерживала слезы: «Доктор, ну почему? Почему он так сказал? За… зачем?!» Отец сделал натужную попытку рассмеяться: «Да уж, шутка вышла глупой. Но ведь никакого вреда Станции он не причинил? Мальчику здесь скучно. Вот и все». Родители становятся на диво изобретательными, когда дело доходит до отрицания очевидного: «Вот и все» — как бы не так!

Станция терраформинга «Марс-9». Двадцатикилометровая шахта, пробитая в коре Марса термоядерными кумулятивными зарядами семьдесят пять лет назад одновременно с тремя десятками таких же — у Северного и Южного полюсов. Жилые сектора, рекреационные зоны, цеха, лаборатории, оранжереи, энергостанции, зверофермы и аквариумы, детские и спортивные площадки, бассейны, голографические залы — все, о чем только можно мечтать. Программы воспитания, обучения, труда и отдыха разрабатывались с учетом ожидающей колонистов вековой изоляции. Надоело сидеть взаперти? Присоединяйся к скаутам, ведущим разведку на поверхности Марса. Работы и риска — непочатый край!

Я активизировал эмократор, и Алексей тут же осознал свою ошибку: «Нет-нет, я не то хотел сказать! Наши задачи… наша цель исключает скуку. Ведь все мы живем полной, насыщенной жизнью… Но порой забываем об этом».

В одном он прав: стоит только людям отвлечься от искусно насыщенной событиями жизни — и они тут же свихнутся от мысли, что вот уже третье поколение обживает марсианские катакомбы… И еще стольким же предстоит там жить и умереть, прежде чем поверхность станет пригодной для освоения. Станция — настоящая преисподняя для человеческих душ, но об этом знаю только я. И еще догадывается не в меру смышленый паренек по имени Лео.