Отчего умерла Верочка, Антон определить не смог.

Жизнеобеспечение первой палубы еще держалось, но вот-вот должно было отказать. Исправить всё одному — нереально.

Так. Спокойно.

Ведь не может быть, чтоб только он один остался. Надо найти выживших. Не могли все тридцать пять человек пойти смотреть этот проклятый фильм. Где второй пилот, в конце концов? Он же приказал ему идти в каюту. Сначала надо найти людей, а потом решать, что делать дальше.

Антон носился по коридорам, врывался во все каюты — двери открывались легко. Никого. Он остался один. Когда он понял это, сел посреди коридора и завыл.

Истерика продолжалась недолго. Когда паника утихла, Антон снова направился на мостик. Он хотел жить. На мостике всегда есть скафандры. Он не может отремонтировать корабль, не может препятствовать полной разгерметизации, но может направить подачу воздуха в одно маленькое замкнутое помещение вроде склада — на каюту, пожалуй, не хватит. Рисковать он не хотел.

Он столкнул с кресла навигатора, стараясь не смотреть тому в лицо, и проверил курс. Не было никакого курса — корабль дрейфовал. Антон отчаянно выругался. О навигации он знал ровно столько, чтобы сдать зачет по факультативу в академии. Влез в корабельную базу данных, просмотрел все, что там есть. Единственный шанс спастись — проложить курс так, чтобы «Перун» сам, без пилота, добрался до Марса и потом сам сел. Это было невозможно.

Время истекало.

Антон выполнил расчет, как смог. Потом влез в скафандр, хотя воздух в помещениях еще был. Он нашел рядом со столовой склад — крохотный, но подойдет. Перетаскал туда из камбуза канистры с водой и провизию, с запасом, чтоб хватило месяца на четыре. Принес одеяла и матрас из своей каюты и карманный фонарик с вечной батарейкой. И наконец занялся тем, что умел лучше всего, — системами жизнеобеспечения.

Освещение отказало полностью — придется обойтись без него. Гравитация, слава богу, осталась. Замкнул на отсек цепи подачи воздуха. Загерметизировал помещение. Поставил блокировку на три месяца с невозможностью открытия дверей изнутри, так как знал, что не выдержит и попытается выйти, причем про скафандр может забыть.

И наконец заперся внутри.

Фонарик сломался через неделю.

Я просыпаюсь от грохота. Пол подо мной вздрагивает, а потом я падаю. Сбиваю телом банки и канистры, натыкаюсь на что-то человекоподобное и холодное и начинаю орать. Мир вращается вокруг меня, его стены бьют меня в спину, в живот, в голову. Мир меркнет.

Открываю глаза. Вокруг — родная, привычная, уютная темнота. Затылок налит свинцом. Прикасаюсь к голове — мокрая. Пальцы липкие. Облизываю — кровь.

Шаги. Я уже слышал шаги. Это за мной идут Верочка и капитан. Теперь-то точно достанут. Да ладно, оно и к лучшему. Хоть не один буду.

Двери отсека распахиваются. На пороге — двое в скафандрах, из налобных фонарей бьют мощные белые лучи. Вою от боли — свет резанул по глазам. В следующий момент задыхаюсь. Значит, все-таки удушье…

Мир гаснет.

На моем лице — кислородная маска. Я лежу на чем-то твердом, и оно движется — плавно, но быстро. Открываю глаза — взгляд сначала никак не может сфокусироваться. Потом вижу два луча над собой. Вытягиваю руку: над лицом — прозрачный пластик. Не могу понять, где я.

Через время — я теперь совсем не могу его измерять — влетаю в свет. Закрываю глаза руками, очень уж больно опять, но решаюсь чуть раздвинуть пальцы. А потом открываю глаза так широко, как только могу, чтобы не упустить, запомнить, впитать в себя то, что вижу.

Глазам по-прежнему больно, но это такая мелочь…

Надо мной — розовое небо.

Сверху Стена казалась не очень высокой, зато бесконечно длинной. Но кто же доверяет глазомеру, когда речь идет о Стене? В степи ее, должно быть, видно на огромном расстоянии, с привычной гордостью подумал Ксей. Наверное, там, в двух-трех днях пути от Острова, Стена выглядит как горная цепь, встающая над горизонтом. Жалко, что некому на нее посмотреть оттуда…

Он лег грудью на прохладный камень парапета и глянул вниз. Ровные ряды многотонных гранитных блоков ближе к земле казались обыкновенной кирпичной кладкой, а затем и вовсе сливались в гладкую, блестящую, словно полированную поверхность. До чего же красиво сделано! Ксей радовался и за первых строителей Стены, и за себя. Ему было приятно, что он продолжает самую важную на свете работу и делает ее так же красиво и с душой, как старые мастера. Стена окружала остров по периметру и непрерывно надстраивалась, все новые тысячи каменных блоков укладывались в нее ровными, без оконниц и ворот, рядами. А зачем ворота, если некого впускать?

С тех пор как первая волна Претворения докатилась до подножия Стены, в степях не осталось ничего живого. Трава — и та помертвела. Она больше не колыхалась на ветру, а стояла неподвижно, ощетинившись каменными иглами. Продраться сквозь эти заросли невозможно, если бы кому-то и пришла в голову такая глупость. И все же степь казалась полной движения. По ночам даже с невообразимой высоты смотровых площадок можно было слышать, как внизу трещит, хрустит и рассыпается твердое крошево. Черную гладь, уходящую к горизонту, время от времени неторопливо пересекали бледные световые пятна. Никто не знал, что это, а гадать боялись. Ясно, что неживое, претворенное, а от претворенного добра не жди.

Когда-то — Ксей еще помнил те времена — вид со стены был другим. По левую руку, за пенной полосой, чернело море. По нему еще ходили корабли, добиравшиеся, говорят, до живых, настоящих островов. Но и море исчезло, его вымакали, иссушили волны Претворения. Теперь и там, в плоскодонной яме бывшего морского ложа, топорщились каменные леса. Как взбаламутило ил в свое время, так он вихрами и застыл.

Ксей вернулся в центр площадки и сел поближе к факелу. Газовая горелка храпела от натуги, испуская синее пламя, но тепла не давала. Ксей придвинул к огню калильню — массивную решетчатую конструкцию на колесах. Металл постепенно налился красным, оранжевым и, наконец, ярким белым сиянием. Пошел жар. Калильня засветилась нестерпимым блеском, а степь сразу потемнела, отступила в сумерки. Все видимое пространство ограничилось кругом смотровой площадки, с которой уже ничего нельзя было рассмотреть, если не встать у самого парапета, свесившись за край.

Зато огонь теперь видно издалека, подумал Ксей. Он снова поймал себя на желании быть увиденным кем-то там, внизу. Странная фантазия. Если бы даже кто-то там был, разве смог бы он отличить Ксеев огонь от тысячи других? Уж огней-то в небе, слава Водолею, хватает!

Сейчас же, будто в подтверждение, облака, пеленой накрывавшие степь, полыхнули желтым. Ксей начал считать мгновения: и-раз, и-два, и-три… где-то на сороковом сияющая ударная волна упала на облака сверху и пробила в них круглую, быстро расширяющуюся брешь. Стал виден огненный шар, догорающий высоко в небе.

— Водород, — со знанием дела сказал Ксей, — мало и далеко.

Однако вспышка достаточно осветила стену, чтобы он мог увидеть двигающихся к смотровой площадке людей. Это патруль шел его проверять.

На всякий случай Ксей поднялся и еще разок взболтнул лопатой клейкую жижу в корыте. Пусть начальство видит, что он тут не вспышки считает, а трудится на благо, готовит раствор к утренней смене. Впрочем, раствор и без того был хорош. К утру он набухнет как следует, и можно будет класть.

— Почет строителю Стены!

При звуке мелодичного, но властного девичьего голоса Ксей вздрогнул, обернулся и поспешно поклонился не без гвардейской ловкости, только забыв от смущения положить лопату.

— Почет госпоже мира!

— Продолжай работу, — княжна кивнула ему благосклонно.

Ксей принялся бестолково тыкать лопатой в раствор, стараясь не поворачиваться спиной к важным персонам — княжна пришла в сопровождении верховного наставника Фотия и команды сторожей из караула, дежурившего на Стене.