Русофильство коллеги поначалу восприняли в штыки. Симпсон свято верил в богоизбранность нордических предков, Брайман загибал пальцы, ведя счет родов семитов от Адама. Польские корни Бобу поминались не раз, хотя он призывал товарищей отбросить национальные предрассудки и рассматривать факты.

— А Египет, а майя с ацтеками, а тихоокеанские культуры! — Брайман оставался неумолим.

— И где они сейчас? — спокойно парировал Стравински. — Я и не утверждаю, что есть нечто несвойственное всему человечеству, я говорю о качестве. Вот вас гением признают, но не инопланетянином же. Так взгляните на статистику!

За четырнадцать месяцев члены экспедиции прошерстили достаточно исторического материала и в конце концов согласились, в качестве рабочей гипотезы, что таинственным фактором ассимиляции мог послужить язык, образ мыслей и общий культурный багаж советских колонистов, но механизм приспособления следовало рассматривать непосредственно в контакте с дикарями.

А может быть, перспектива Нобелевской премии мутила кристальность мыслей?

Обидно разбиться всем планам и изысканиям вместе со спускаемым аппаратом…

Пилот Синицына в третий раз проводила тесты систем, одновременно комментируя свои действия, ведя диалог с диспетчерами на станции, Марсе и «Леонтьеве». Боб посмотрел в иллюминатор на планету под ногами.

«А ведь Марс не красный — глинисто-серый, с вкраплениями бурого, — пронеслась мысль, и вспомнился инструктаж, где пояснялось, что цвет обусловлен обилием в породах железа и его окислов. Ржавая планета. Лишнее доказательство былого обилия кислорода. — Да и атмосфера голубая… А вон внизу пятно огромного облака, клубится, как кипит. Это и есть сезонная пылевая буря. Нам туда! Сейчас покатаемся на большом аттракционе…»

— Господа, — в наушниках щелкнуло, и раздался голос пилота, вместе с предстартовым отсчетом: включился канал общей связи, — все готово к посадке, системы работают в штатном режиме, телеметрия в норме. Поскольку спуск сопровождается значительными перегрузками, а ваши организмы не тренированы должным образом, то путь до поверхности вы проделаете в бессознательном состоянии. К скафандрам прилагается дополнительный медицинский модуль, который будет следить за состоянием организма и вводить своевременно необходимые препараты. Сейчас произойдет инъекция гипнотика и релаксанта — не волнуйтесь. Пока язык ворочается — пожелайте нам удачи.

«Прямо как стюардесса на авиалайнере, — усмехается Боб, чуть вздрогнув от укола. — Повторяет то, что известно заранее. Следование правилам. Забыла сказать, где тут запасной выход… Вот только пожелание удачи — прописано ли инструкцией? Русская…»

Сознание плывет, веки наливаются тяжестью, и Боб проваливается в темную ватную негу. Падает, падает, падает… Неуправляемо, поскольку не успевает пожелать удачи.

«Профессор, профессор Стравински…» — чей-то голос зовет его издалека, и хочется поправить — доктор наук, но ватные оковы плотно удерживают сознание в темной глубине. Боль начинает прорезаться через онемение, звуки становятся отчетливы, ощущения возвращаются в одеревеневшее тело.

Боб открывает глаза.

Чья-то фигура в красном от пыли скафандре с большим прозрачным лицевым щитком склонилась над антропологом, проделывает манипуляции с медицинским блоком. Инъекции следуют одна за другой: сознание быстро проясняется, но чувство, что Стравински кто-то долго и методично избивал, остается.

— Я в порядке, — хрипит Боб. Хотел спросить, но вышло как утверждение.

— Хорошо! — раздается мужской голос в наушниках. — Добро пожаловать на Марс!

Окончательно Стравински приходит в себя уже на борту мобилбейза — гигантского передвижного транспорта, размерами и формами напоминающего карьерный самосвал. Рядом с ним в отсеке находятся остальные члены экспедиции, а также субъект, представившийся шерифом, Джеймс Делейни.

— Прошу прощения, что вам приходится вот так сразу приступить к работе, — хрустящим, как песок под тяжелыми ботинками, голосом вещает тот, — но время не ждет. По прогнозам, буря закончится часов через сорок, и «колхозник» уйдет с нашей базы.

— «Колхозник»? — переспрашивает Симпсон.

— Объект вашего исследования, который пережидает местный самум, — саркастически щерится шериф.

— Дикарь? Мы назвали объекты «dead» — мертвые, — похоже, что «Пи Джи» лучше других перенес посадку и уже вполне оклемался. Боб видел мельком Синицыну — заплывшие кровью белки глаз, красные «оспины» лопнувших сосудов на лице… и, хоть усталая, но беззаботная улыбка. Боб познал разницу между своим недомоганием и ее, впечатлился, но Симпсон выглядит бодро — видимо, сказалась военная подготовка.

— Поверьте мне, — шериф сунул между мощными челюстями электронную сигарету, — они живее всех живых. Даже чересчур. Мы против них как малые дети, и это прежде всего меня беспокоит. Можете называть их как угодно, можете какие угодно делать научные выводы и исследования, но только после того, как решите задачу противодействия более умным существам.

— Умным? — цепляется за слово Симпсон.

— Сообразительным, наглым, предприимчивым… — пожимает плечами Делейни. — Мне без разницы термины. Представьте себе, что вы трое — слепые выпускники начальной школы против меня настоящего, поймете ощущения. Мы не можем чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока не придумаем противодействия, изоляции или уничтожения «колхозников». Они могут взламывать коды, обходить зоны карантина, проникать через любую защиту, приходить на базу и брать что угодно — чертов коммунизм! У них нет понятия о частной собственности, нет границ! Могут грабить караваны, безнаказанно убивать людей, перепрограммировать или переделывать роботов… Они могут делать все, что посчитают нужным, а мы не можем сделать ничего! Только плюнуть на Марс и улететь! Но поймите, это не выход, поскольку верю: тогда ублюдки придумают способ, как пробраться на Землю. Мы здесь постольку, поскольку ваши «мертвые» позволяют нам находиться на планете — используют как дойную корову.

В отсеке повисает молчание, становятся слышны удары песчинок по обшивке и гул двигателей, вращающих шестиметровые колеса мобилбейза.

— Я так понимаю, что если адаптация не мутационная, то технологическая, — подал голос Брайман.

— Да. Я тут захватил образцы их изделий, можете оценить. — Шериф открыл пластиковый контейнер, лежащий на полу отсека, и начал доставать из него предметы. — Вот «колхозный скафандр», — указал Делейни на две жестяные банки из-под компота, наполненные густой субстанцией. — Дикари обмазываются этой дрянью, и она на морозе густеет, превращаясь в упругую непроницаемую оболочку…

— А температура внутри?

— Одежда на дикарях с ватной прослойкой. Вата структурно похожа на полимерный бетон космических кораблей, только гибкая. Коэффициент теплопотерь у нее стремится к нулю. У меня, к сожалению, образца нет. Но есть дыхательный аппарат.

Из контейнера появляется клубок из трубок, бутылок, контейнеров, сплетенных в непонятную на первый взгляд систему.

— Не знаю, как назвать… По сути же, изделие — синтезатор и преобразователь газовых смесей. — Шериф пыхтит эрзац-сигаретой и пинает клубок у ног. — А по совместительству и средство для балдежа.

— Самогонный аппарат?

— Самогонный аппарат, да, но балдеж «колхозники» ловят от аргона: повышают давление до двух десятых мегапаскалей. А перегоняют газы. Вообще конструкций встречал множество, как и способов получения кислорода. Нагревают калийную соль: из ее десяти граммов получается литр кислорода. Из грунтовой окалины выделяют — им еще и железо достается. Да и просто расщепляют углекислый атмосферный газ на углерод и кислород. С водой придумывают похожие фокусы. Едят же непонятно что — какие-то мхи и грибы в пещерах выращивают…

— Поразительно, — восхищается Брайман, — все дикари превосходные химики!

— Поразительно то, что все свои приспособления они могут собирать из подручного материала. Если наши инструменты промышленного изготовления, то у них все сплошь кустарного. Понимаете? Каждый дикарь — и инженер, и физик, и химик, и, мать их, слесарь в одном флаконе!