— Сюрприз… Я думал, что мы уже на все темы переговорили… Действительно не знаете? Хм… — усмехается Симпсон. — Присказка, дающая понять, что вы «чайник», который возомнил из себя эксперта. Астронавты так издеваются.

— Слово «god» не имеет отношения к богу, — поясняет Боб, видя непонимающее лицо гения. — Это аббревиатура, от «guy off department». Конечно, в выражении «парень из департамента» уместнее from, только off точнее передает аналогию с выкидышем.

— А, так это ругательство! — светлеет лицом Брайман. Видя, что ученый радуется своему маленькому открытию, Стравински понимающе улыбается — он тоже из породы умников, идущих по следу вечно ускользающей истины, и ему близка дотошность гения. Но, честно говоря, за время полета въедливость Браймана уже достала. Может быть, тошнота не от отсутствия веса?

— Скорее игра слов, — уточняет Боб, пожимая плечами, — вас никто не хочет оскорбить. По крайней мере намеренно.

— Как знать. — Голубые глаза капитана Симпсона холодны. Странный тип — по выражению его лица Стравински за четырнадцать месяцев так и не научился определять, когда тот шутит, а когда говорит всерьез. — Я воспринимаю это как «отвали, придурок» или «что с лоха взять».

— Английский, несмотря на Шекспира, довольно беден на изыски преображения слов, но иносказательность присутствует у всех языковых групп. Образуется, правда, она по разным правилам. Германские ветви сосредоточены на точности, что более подходит инженерии и военному делу, — бормочет, даже ни к кому конкретно не обращаясь, Брайман. Все ищет доказательства теории лингвотриггера.

Их странную группу создали чуть более года назад, а затем, практически без серьезной подготовки, послали на Марс. На удивление быстро все вопросы решались: управление полетами, скорее всего, боялось пропустить окно запуска. Так, прошли общий курс подготовки, как у туристов. И почему медкомиссия не забраковала?

Капитан Пол Джеффри Симпсон — военный историк, знаток тактических и стратегических выкладок, которого тем не менее трудно отнести к разряду типичных ученых. Скорее научный консультант, жизнь которого разделена на сектора, и каждый под определенным грифом секретности.

Впрочем, они все здесь нетипичные.

Йозеф Брайман — исследователь, обладающий впечатляющими познаниями в физике, химии, биологии, а также множестве других научных дисциплин. Ходячая энциклопедия. Признанный гений, хотя глубина его познаний уступает обширности. Но, как утверждает сам Йозеф, главное — умение объединять разрозненные факты.

И Боб Стравински — социолог, культуролог, антрополог.

Что между ними общего?

Скорее всего, то, что они подмахнули казавшееся вначале смешным соглашение о сотрудничестве при контактах землян с чужеродным разумом. «Братство бумажки». И в один не очень прекрасный момент труба наконец позвала, оторвав каждого от собственных исследований.

Умники — из тех, которые делают открытия на кончике пера, но вместе с тем относятся к категории естествоиспытателей. Поэтому их компания странна лишь на первый взгляд: приглядевшись, понимаешь, что спецгруппа — таран для взлома проблем.

Точнее, одной проблемы: марсианских дикарей.

Стравински закрывает глаза и вспоминает Центральную Африку, где его экспедиция пыталась найти следы хомо эректуса. Ах, эти чертовы мухи… И постоянные вечерние споры со стариной Страубе на тему генобиоза. Сам Боб собирал материал по зарождению обрядов, сравнивая повадки стай современных высших приматов с найденными следами примитивных культов на стоянках общих предков. Черт, было бы неплохо, если бы научные изыскания совершались с той же легкостью, с какой экспедицию нашел вертолет!

Разумеется, подпись на соглашении о сотрудничестве просто так не привела бы ученого за сотню миллионов километров от африканской саванны, но марсианский отдел департамента космических исследований всегда нанимал профессионалов, в том числе и в сфере убеждения.

— Вы хотя бы понимаете, что представляет марсианский климат для человека? — втолковывал ему представитель НАСА с безликой фамилией Джонсон. — Он даже температурно для нас малопригоден. Пределы существования организма от минус пятидесяти пяти до плюс ста двадцати по Цельсию. Но это пиковые отметки, долго организм не выдерживает… А на Марсе зимой температуры арктические и ниже. Летом, правда, до плюс семнадцати-двадцати доходит в оазисах экваториальной зоны…

С воздухом дела не лучше — состав почти земной, но соотношения газов иные. Бал правит не азот — углекислый газ, и предел допустимого для дыхания максимума превышен в три раза. Почти мгновенная потеря сознания и смерть. Кислорода, вместо нужных хотя бы десяти-двенадцати, имеется лишь один процент — примерно такая же удушающая смертельная картина.

Даже если каким-то чудом не умереть мгновенно — воды в удобной форме и пищи нет.

Казалось бы, вывод очевиден — автономное существование, без образования защищенных сред обитания, невозможно. А одичавшие земляне тем не менее — есть!

Но поразительно другое — дикари мыслят быстрее и продуктивнее неадаптированных землян, что необъяснимо с точки зрения физиологии!

«Ах, как это антинаучно!» — злорадно думал тогда Стравински, попивая холодный чай со льдом. Все перечисленные выкладки он не только знал, но и предъявлял в научной работе о пилотируемой космонавтике. Труд носил характер социологического исследования — как ограниченность сред и необходимых для жизни ресурсов влияет на структуру космической цивилизации. Выводы делались неутешительные: жесткая борьба за власть, уход от норм морали и собственности, упрощение религиозных и абстрактных культурных составляющих до примитивного уровня.

Проще говоря: человек — существо исключительно земное.

Собственно, именно из-за этой работы ему и предложили вступить в «комитет по встрече инопланетян».

И, здравствуйте, кто-то на Марсе антинаучно одичал. И грабил водяные караваны, идущие от полюса к экваториальной зоне. Хотелось сказать: «А я предупреждал!»

Согласие Боба на участие в экспедиции было получено после того, как антрополог узнал от Джонсона, кто именно одичал.

Советский Союз — удивительная держава. Просуществовав чуть менее семидесяти лет, она не только изменила мировую цивилизацию и заставляла удивляться многих, но и удивляет до сих пор. Социологов, к примеру.

Страна возникла на обломках патриархальной империи, разбитой разностью потенциалов мировоззрений. Но, несмотря на многовековую патриархальность, неожиданно возобладала коммунистическая идея, которая поставила молодое государство в антагонистическую позицию к остальным развитым странам и империям.

Любую другую социальную общность заклевали бы, но…

Противостояние продолжалось весь период существования Союза, а пропагандируемая им идея нового порядка не только не сгинула — расширилась на другие страны.

Так же стремительно, как страна Советов возникла, она исчезла. Без опустошительных гражданских войн, без раскола на удельные княжества — лишь входившие в ее состав республики стали автономными.

Противники радовались победе недолго: оказалось, что накопленный потенциал противодействия стал работать против них. Началась череда экономических кризисов. Попытки же окончательно разделаться с самым большим по территории государством на Земле ни к чему не привели. Социологические институты, уже давно собаку съевшие на идеологических войнах, только руками разводили — было нечто объединяющее у народов, проживающих в новой Российской Федерации.

«Учи русский язык, — говорил Бобу отец, еще помнящий дедов дом в пригороде Варшавы. — Поймешь образ мыслей этого народа. А он — парадоксален. Язык отражает смешанность в русском сознании культур Европы и Азии: есть в нем и санскрит, и тюркские корни, германские, латинские, греческие. Разнородное смысловое богатство речи определяет образ мыслей. Там, где правильно мыслящий тот же грек видит один выход из проблемы, русский находит пять или шесть лазеек. В синонимах все дело, в их количестве на каждое определение!»