Успел. Сгрузив аппаратуру в ближайшем углу, я выскочил обратно и услышал рокот вездехода. Денис бежал рядом.

— Ворота! — закричал он.

Я открыл двустворчатые двери специальной пристройки, выполняющей роль гаража, и Шура завел машину внутрь. И в это время нас накрыло бурей. В дом ворвались клубы красной пыли.

— Вход! — крикнула Настя и кинулась к двери, которую я в спешке не позаботился закрыть.

Порыв ветра бросил ей в лицо горсть песка, она отшатнулась, но рядом уже оказался Денис. Я присоединился мгновением позже, и вдвоем мы захлопнули злополучную дверь.

Денис оглядел помещение, изрядно поменявшее раскраску, тяжело вздохнул и начал руководить уборкой.

Этой ночью в дверь моей каюты забарабанили маленькие кулачки.

— Что со мной?! — требовательно спросила Настенька, лишь я открыл дверь.

— В смысле? — не понял я спросонья.

— В прямом! Что со мной?! Внимательно погляди!

Глаза Насти были розовыми.

— Откуда я знаю, — смешался я. — Ты же у нас врач. Пыль в глаза попала, вот и все.

— Вот именно! В глаза! Она внутри. Она не снаружи, она внутри! Я не понимаю, как так может быть!

У Насти начиналась истерика.

— Погоди, погоди! — торопливо забормотал я. — Ты же себя хорошо чувствуешь? Это ни на что не повлияло, правильно? Подумаешь, глаза покраснели.

— Что это за пыль?!

— Настя, ты меня видишь?

Она подняла заплаканные глаза.

— Да.

— Нормально видишь? Четко?

— Да.

— Ну и отлично. Что ты беспокоишься? На Земле разберутся.

Буря была недолгой. К утру все уже закончилось, даже пыль улеглась, хотя снова надетые маски мы пока решили не снимать. Вопреки худшим прогнозам Александра, уверявшего, что мы будем похоронены под многометровым песчаным одеялом, нас завалило лишь наполовину. Тем не менее следующие два дня пришлось потратить, чтобы откопать свой дом. К счастью, двери в комплексе открывались внутрь, иначе мы бы просто не смогли выбраться наружу. Вернее, смогли бы, конечно, но пришлось бы развинчивать и отсоединять панели, а это работа не из легких.

Снаружи было солнечно, если можно так назвать тусклый свет маленького диска, висевшего прямо над головой. Ни ветерка. Буря пролетела и сгинула, прихватив мои приборы. Возможно, они были где-то рядом, под слоем песка, но найти их не представлялось никакой возможности.

— Дрянь! Дрянь! Дрянь! — послышался из дома голос Насти.

Пока мы занимались раскопками, наш врач драила комнаты от пыли, в обилии налетевшей во время бури и позже, когда мы раскапывали дверь. Питьевые запасы, хоть их и было у нас в избытке, Денис запретил тратить на уборку, поэтому пришлось использовать воду из моря. С этим решением была сопряжена одна проблема, на которую, как я полагал, и ругалась Настя.

Я пошел ее проведать. Настя сидела в центре кают-компании, размазывая по личику красные сопли. В ответ на мой вопросительный взгляд она ткнула пальцем в угол комнаты:

— Посмотри. Это вымытый пол.

— Нормальный пол, — покривил душой я.

— Он не нормальный! Он красный! Красный!

— Ты моешь пол красной водой от красной пыли. По-моему, это нормальное явление.

— Мне надоело, — всхлипнула она. — Здесь теперь тоже все будет красное. Все! Ты понимаешь?! Все!

Но красным стало не все.

По непонятным причинам капитанский кубик Рубика сохранил цвета практически нетронутыми. Сплавы, из которых он был сделан, не пропускали в себя пыль Марса. Каждый раз, когда Денис доставал свою игрушку, она неизменно притягивала взгляды всех, кто был в это время рядом. На фоне постепенно розовеющих стен, пола и даже потолка, красных лицевых масок и багровых от грязи комбинезонов кубик постепенно становился для нас символом разноцветного мира. Нашего мира.

Настя с той поры периодически приходила ко мне по ночам. Я утешал ее, и не только словами, хотя и чувствовал небольшие угрызения совести по отношению к Александру. Чувства эти, однако, становились все слабее и отстраненнее. Я будто постепенно тупел, мой разум словно находился в плотном красном тумане, который рассеивался только в одном случае — когда я смотрел на разноцветный кубик Рубика, волчком крутившийся в умелых руках Дениса.

И однажды, когда мы лежали на кровати, Настя спросила:

— Миша, как ты думаешь, из кубика можно выцарапать кубики? Ну, то есть которые маленькие?

— Зависит от конструкции. Центральные вряд ли, а остальные, думаю, можно.

— Я хочу разобрать кубик Дениса.

Я сам уже много раз думал о том, что кубик надо разобрать, чтобы каждый мог наслаждаться его разноцветными кусочками. Но до этого момента подобные мысли казались мне ребячеством. И вот другой человек предлагает то же самое. Я почувствовал себя увереннее.

Тем не менее я возразил:

— Денис не позволит.

— А кто его будет спрашивать? — Она поднялась на локте и посмотрела на меня красными глазами. — Мы его просто разломаем, и все.

На следующий вечер, когда я вернулся с обхода приборов, ко мне подошел Шура.

— У тебя есть журналы? — спросил он. — Ну, то есть я видел, что у тебя есть. Вопрос в том, есть ли у тебя совершенно ненужные журналы?

Он вел себя странно, нервно как-то, лихорадочно заглядывая мне в глаза.

— Вообще я их читаю, хоть они и подпортились из-за пыли. Но могу подобрать наименее полезные. А зачем они тебе?

— …Но обратно ты их не получишь, — предупредил он.

— Я попробую смириться с этим фактом, если ты расскажешь, на фига они тебе понадобились.

Шура почему-то оглянулся и пододвинулся поближе.

— Сжечь, — прошептал он мне на ухо.

Я подумал, что ослышался.

— Что?

— Сжечь.

— Вот как. А зачем?

— Э-э-э, — непонятно ухмыльнулся он и подмигнул. — После захода солнца приноси журнал, увидишь.

Я был заинтригован. Вечером я вышел наружу, сжимая в руках старый номер «Биосферы». Шура дожидался меня на самодельной скамейке, которую в свое время соорудил из пустых ненужных контейнеров. Рядом лежал терморезак.

— Принес?

Я без слов протянул ему журнал. Шура достал из кармана ножницы и аккуратно отрезал от журнала тонкую полоску. Затем взял резак, установил его на минимальную мощность и провел по концу бумажной ленточки. Она сразу вспыхнула оранжевым огнем.

В молчании мы сожгли несколько таких полосок. Затем Шура сказал:

— Видишь?

— Не слепой. Хорошо придумал.

— У меня к тебе просьба, Миш. У Насти едет крыша на тему кубика Дениса. Как ты сам можешь убедиться, на самом деле решений множество. Нам незачем ссориться.

— Тогда почему ты показываешь это мне, а не ей?

— Журнал же твой. И потом, — он повернулся ко мне, — ты почему-то имеешь на нее большее влияние. Отвлеки ее. Она просила меня разобрать кубик Дениса. Это надо же до такого додуматься.

Я не стал рассказывать ему, что кубик Рубика уже давно стал нашей с Настей навязчивой идеей и поэтому отвлечь я ее не смогу, как бы ни старался.

— А ты, я смотрю, тоже озабочен красным цветом, — сказал я вместо этого.

— Мы все им озабочены, — невесело усмехнулся он.

Я пожал плечами и встал.

— Мне кажется, что проблема не в том, что нас окружает красный мир. Причина в чем-то другом.

— В чем-то другом?! — озлился вдруг Шура. — Причина вокруг нас! Вот она, мать ее!

Он вскочил и начал топтать ногами песок, выбивая клубы пыли. Закат уже почти сошел на нет, и при свете догорающей журнальной полоски Александр казался шаманом, танцующим странный ритуальный танец.

Вечером, через три дня после того, как мы с Александром сожгли первую полоску журнальной бумаги, Денис широкими шагами влетел в кают-компанию и бросил на стол раскуроченный кубик Рубика.

— Кто это сделал?

Из двух слоев кубика были удалены все движущиеся, незакрепленные кусочки. Третий слой остался нетронутым. Похоже, перед «экзекуцией» кубик был собран, потому что оставшиеся фрагменты на каждой кромке третьего слоя были одного цвета. Игрушка лежала нетронутой гранью вниз, но все прекрасно понимали, какого именно цвета была обращенная к столу сторона куба.