– Так вот. Про маму и сына я понял. Ну а ты-то чем занималась в своей «киношной» жизни?
– Да все тем же, – пожала плечами Лиля. – Я же портниха.
– Модельер.
– Да нет, портниха. Но с какого-то момента все пошло иначе. Про меня стали писать в журналах и газетах, было несколько сюжетов на местном телевидении. Поступили заказы от магазинов. Все это смутно как-то… Понимаешь, как будто все решали за меня, а у меня-то ведь ни ума, ни храбрости не хватило так вести дела!
– Ага. А теперь тебе нужно напрячься и вспомнить – когда все это началось? С какого момента ты перестала жить свою жизнь и начала смотреть картину с собой в главной роли? Не торопись отвечать, подумай как следует.
Лиля послушно не торопилась, глядела в свою тарелку, рассеянно ловила вилкой зеленые горошинки, обрамляющие оранжевый зрачок глазуньи.
– Приехали мама… и Виктор.
– Кто есть Виктор?
– Это мой брат.
– Родной?
– Родной. Но мы почти не жили под одной крышей. С ним случилась удивительная история, он в детстве пропал на несколько лет. Отец его искал и нашел в каком-то детском доме. А через год мама с папой развелись и нас поделили. Они уехали в другой город, и я не видела Витю… До того дня.
– Прелюбопытнейший рассказ, дорогой мой Ватсон. А куда же он пропадал, твой братец? Когда еще малюткой был?
– А-а, это так и не выяснилось. Все говорили, что его украли цыгане.
– Цыгане… А что, пожалуй…
– Тем более что он их ненавидит теперь. Было, помнится, одно высказывание.
– Да нет, я не об этом. Просто подумалось: может, ты под гипнозом была? Говорят же люди…
– Может, – согласилась Лиля, смутно припомнив щедро орошенный летним дождиком вокзал и босоногую цыганку с красавчиком цыганенком. Что она говорила ей тогда? Предлагала поменяться детьми, а потом уколола чем-то в руку. Вот оно!
Запинаясь и путаясь, Лиля рассказала Дубову про это происшествие. Тот важно нахмурился, переваривая информацию.
– Допустим. А скажи ты мне, почему гипноз держался-держался и вдруг в один момент слетел? Я что, сыграл роль волшебного принца? – Тут Дубов вспомнил «бриллиантового принца» и передернул плечами. – Поцеловал спящую красавицу и вырвал ее из царства грез? Ох, что-то не верится. Я не спрашиваю у тебя…
– Нет, – перебила его Лиля. – Ты меня не спрашиваешь, но я тебе отвечу. За это время я ни с кем… не целовалась.
– Тогда… Тогда допустим. Но мне лично кажется, что все дело в той беребендейке, что я раздавил. Откуда она у тебя? Помнишь?
– Нет, – выдохнула Лиля. – Мне чудится, я проснулась как-то утром и она уже была на мне… Крестика не было, а она была. И я не снимала ее никогда. Не знаю почему. Как будто запретили мне снимать.
– И с этого момента, как она появилась, твоя жизнь начала меняться?
– Не могу точно сказать. Наверное, да. Понимаешь, сейчас мне кажется, что все менялось постепенно, не враз.
– Понятно, понятно, – покивал новоявленный Шерлок Холмс.
На самом деле ему ничего не было понятно! Эх, Григорий Дубов, в какую мистику ты влип? Сроду был чужд суевериям, посмеивался только, а теперь гляди-ка! Как тут разобраться? Махнуть бы рукой на всю эту сверхъестественную чепуху, схватить в охапку Лилю и увезти ее – далеко и навсегда, чтобы она была только его и ничья больше!
– Мне нужно вернуть Егора, – тихо сказала Лиля, словно отвечая на его невысказанные мысли. – Он маленький, больной, беспомощный. Он очень привязан ко мне, не сможет без меня жить. Кому он понадобился? Я должна его найти и вернуть!
– Вернем, – кивнул Дубов, смирившись с тем, что прямо сейчас похитить и присвоить Лилю ему не удастся. – Вот это ты правильно сказала, что нужно понять, кому он понадобился. Об этом и будем думать. Сама понимаешь…
– Еще что-нибудь будете заказывать? – сунулся под руку Дубову официант.
– Нет. Давайте счет.
– Поедем ко мне, – предложила Лиля, глядя, как Дубов хлопает по карманам, ищет бумажник.
– К тебе? Вряд ли это…
– На старую квартиру. Я могу ошибаться… нет, я уверена – ее не продали и не сдали. Только не бабушкину квартиру. Там есть одна женщина, соседка, Софья Марковна. И еще Нинуля! Я с ними общалась до этого… До того, как все переменилось. С ними тоже стоит поговорить.
– Поехали. Я только вещи заберу, хорошо?
Глава 5
Лиля потянула было Дубова на троллейбусную остановку, но тот заартачился. Взяли такси и ехали в нем долго, минут сорок. Заскучав, Дубов украдкой взял Лилю за руку, и она руки не отняла, но прошептала, испуганным зрачком косясь на непроницаемый затылок водителя:
– Гриш… Я хочу… то есть я не хочу, чтобы ты обо мне так думал.
– Как? – не понял Дубов, который в эту минуту как раз о ней вообще ничего не думал, а соображал, кто бы мог им в этой истории помочь и стоит ли подключать милицию.
– Ну, что я с тобой вчера в ресторане познакомилась, а потом к тебе в номер пошла, и… Со мной такого раньше никогда, я ни с кем…
Тут она окончательно смутилась под вопрошающим взглядом Дубова и замолчала.
– Я понял, – ответил он строго.
Эта строгость сейчас была понятна и нужна им обоим. Ей – чтобы не дрожать, не потеть ладошками, ему – чтобы скрыть умиление ее неподдельной наивностью. Господи, да как Лиля могла подумать, что он что-то там подумает! Она ему доверилась. Он теперь отвечает за нее. Вот и весь разговор, и незачем смешить таксистов!
На окраине воздух оказался чище, сугробы целее, люди проще. Пятиэтажный дом сталинской застройки выглядел элитным жильем среди обступивших его серых хрущевок. Кодовый замок сломан, в подъезде пахнет кошками, стены исписаны доступными словами и анатомическими комиксами. Дубов покосился на Лилю – чистенькую, тонкую, ясную, как полевая ромашка, и вздохнул. Когда б вы знали, из какого сора… Впрочем, в розариях, бывает, вырастает дурнопахнущая белена.
Лиля загремела ключами, открыла дверь. И тотчас же пахнуло застоявшимся нежилым духом. В квартире был полумрак – задернуты повсюду тяжелые плюшевые шторы, да и оконные стекла осунулись, посерели от пыли и неохотно впускали дневной свет. Дубову понравилась мебель, старая, приобретенная еще до того, как в моду вошли полированные ящики из прессованных опилок. Молча Лиля провела его по всем комнатам, показала гостиную, свою комнатку, где замерла в ожидании швейная машинка и вытертый до основы палас все еще цвел разноцветными лоскутками… Одна катушка, завидев хозяйку, так обрадовалась, что покатилась ей навстречу по полированной плоскости стола, да так и упала тихонько на пол.
Показала Лиля и детскую комнату, там тихонько сидели на диване, прижавшись друг к дружке, мягкие игрушки и на полу расстелен был лист ватмана, рядом валялись фломастеры. Дубов поднял один, пару раз черкнул по листу, но красный клювик, скрипнув, не оставил следа. Фломастер высох.
На кухне в дешевом электрическом чайнике плескались остатки воды. В отключенном холодильнике ютилась сиротливо банка консервированной кукурузы. Жестяная коробка, расписанная желтыми китайцами, хранила на дне остатки чая.
– «Мария-Селеста», – лаконично высказался Дубов.
– Я сейчас о том же подумала. Надо же, совершенно не помню, как мы переезжали. Как будто ластиком стерли часть воспоминаний. Сейчас пойдем к…
Но тут в дверь позвонили – коротко, неуверенно. Дубов с Лилей переглянулись.
– Я открою, не возражаешь?
Лиля кивнула, и Дубов направился в прихожую, стараясь не топать слишком громко. Пока он возился с незнакомым замком, Лиля устроилась с ногами на табурете и подавила желание зажмуриться и зажать уши. Ничего страшного между тем не произошло – послышались шаги, голоса, и в кухню вошел Гриша, а за ним семенила Софья Марковна собственной персоной. Ух как Лиля ей обрадовалась!
– Лилечка, милая! – заголосила тетя Соня и тут же прослезилась – ее-то Дубов не успел предупредить о своей идиосинкразии к слезам. – Где же ты пропадала? Что же с тобой случилось-то? Где Егорушка?
