Рассказ звучал так буднично, что я и не предполагал, чем он закончится. А когда услышал, подумал: как все просто. И как чудесно.

— Искра сознания разгорелась. Та, чужая, пришедшая издалека. Задуманный план удался. Правда, это был только первый шаг на пути надежд и разочарований. На все еще не оконченном пути. Но с той развилки взяла начало еще одна дорога. Тот несчастный вдовец, помните? Он все-таки обрел свою возлюбленную.

Я должен был сам сообразить, каким образом, ведь все необходимое для размышлений у меня имелось. Но предпочел вопросительно взглянуть на собеседника.

— Желание исполнилось в точности, как и было положено. Беда лишь в том, что глупышка не умела думать, и то, что она представила в своем воображении, было ужасным. Хотя и прекрасным тоже. Мужское и женское в одном теле. Единое, не подавляющее друг друга, а существующее в мире и согласии.

Первый прибоженный? Должно быть. Вот только…

— То были дикие времена. Наивные и невинные. Все, что отличалось от привычного хода вещей, объявлялось чудом либо уничтожалось. А иногда и то и другое вместе. Вдовцу еще повезло: его измененную плоть начали почитать. Нет, сразу божеством не объявили. Позднее, много позднее, когда стали замечать, что в нем уживаются две разные сущности, каждая со своим нравом. А времена, повторяю, были дикие… Что обычно подносят богу? Самое лучшее, дабы не гневался, а источал благословение. И пробуют сохранить его кровь в потомках. Их было много, девственниц, взошедших на ложе Двуединого. Но ни в одном ребенке не нашлось и следа божественного. В первом поколении. Во втором. В третьем. Только четвертое и пятое породили людей объединенного пола, и вера, почти угасшая, начала возрождаться.

Что ж, дальнейшее понятно и так. Кроме одной детали, пожалуй.

— Их ведь должно было стать много?

— Кого?

— Прибоженных.

— Должно было, — согласился бритоголовый.

— Так почему не стало? Разве у них не может быть детей?

— Могут. И бывают. Правда, при определенных условиях, о соблюдении которых… Вернее, о несоблюдении которых тщательно заботятся.

— Каких условиях?

Незнакомец посмотрел на меня искоса, но с заметным любопытством.

— А вот теперь вам стало интересно, — довольно заключил он.

Конечно, интересно. Если прибоженные могут размножаться, почему им не дают этого сделать? Потому что считают их особенность уродством? Но тогда бы не почитали двуполых так свято. И главное, кто не дает? На подобное способен только кто-то вроде Дарохранителя: отдать жестокий приказ и быть уверенным в его исполнении. Но зачем?

— Он не был богом, тот вдовец, — продолжил бритоголовый.

— Потому что его желание исполнил кто-то другой?

— Потому что это было его желание. Его. Понимаете? Богом оказалась глупышка, искренне посочувствовавшая горю.

Та, что несла в себе демона? Та, что должна была умереть после исполнения желания… Но должна ли была? Она ведь хотела чего-то не для себя.

— Настоящее чудо то, которое творится для других. А вдовец… Он всего лишь нес его свет в своем теле.

— Свет чуда?

— Да. Теплый, яркий свет. Свет, который до сих пор теплится в телах его многочисленных потомков. Но иногда его накапливается слишком много, — добавил незнакомец, делая упор на последнее слово.

— Что вы хотите сказать?

— Изначально свет был рассеян. По крупице. Или по лучику, как правильнее? Но кровь имеет свойство перемешиваться снова и снова, а значит, однажды все эти лучики вновь сойдутся вместе и… — Он воздел ладони вверх. — Пфффф!

— И что будет?

— И будет свет. — Видя, что я не понимаю, бритоголовый пояснил: — И родится новый бог.

— Настоящий?

— А это как повезет, — улыбнулся он. — Боги же не рождаются на пустом месте. У них обычно бывают хоть плохонькие, да родители.

Откуда-то, как мне показалось, издалека донесся вой.

— В здешних краях водятся волки?

— Не припомню. Но звери, вышедшие на охоту, точно имеются, — скривился незнакомец. — И лучше либо не стоять у них на пути…

— Либо?

— Самому стать охотником.

Вой повторился и зазвучал еще громче. Теперь создавалось впечатление, что он идет откуда-то изнутри. Из-за толстых стен.

— Время к обеду, — заявил бритоголовый, взглянув на солнце. — Пожалуй, я вас оставлю. С собой не приглашаю, уж извините, тем более что это было бы невозможно.

Я оглянулся, попытавшись разглядеть источник воя, новым всплеском дошедшего до моих ушей, а когда повернул голову, безумно наряженного незнакомца на стене уже не было. И поблизости от стены тоже.

Он мог спрыгнуть вниз, либо по ту сторону, либо по эту, но спрятаться, да еще учитывая, насколько ярко одет, не успел бы. Походило на то, что он попросту растворился в воздухе под странные звуки, становящиеся все громче и надсаднее.

— Это там. Да, именно там, куда вы смотрите.

Я обернулся на голос так быстро, как только смог.

Бритоголовый стоял на самом краешке стены, скрестив руки на груди, и его лицо выражало явное неодобрение. Причем вовсе не в мой адрес, как можно было бы подумать.

— Если пожелаете взглянуть, вон та лесенка приведет вас в нужное место, — указал он на вьющуюся вокруг арсенала ступенчатую тропинку. — Проем закладывали остатками камней, да и раствора пожалели. С виду кладка кажется прочной, а на деле… Не собираетесь взглянуть?

— Не раньше чем вы уйдете.

Он шутливо нахмурился:

— Надеетесь понять, как я это делаю?

— Хотя бы увидеть.

— Глаза неспособны рассказать нам многое об этом мире. Разум, — бритоголовый коснулся указательным пальцем голого виска, — только разум может собрать все воедино.

Я уже получал такие намеки. Наставники обычно говорили то же самое, когда пытались добиться от нас дельного результата. Но в предложенные обстоятельства я пока еще не мог войти, и мой собеседник это понял.

— Сознанию подвластны любые чудеса, — сказал он, загадочно и чуть печально улыбаясь. — И чем теснее границы, в которых оно заключено, тем больше плотность вашего внутреннего волшебства. Настолько больше, что…

Его фигура дрогнула и рассыпалась на кусочки. Да, на небольшие такие кусочки, разноцветные, но не осыпалась вниз, под стену — тогда я бы еще мог решить, что это обман зрения, отвод глаз, иногда использующийся лазутчиками и ворами, — а продолжала висеть. И те фрагменты, что мгновение назад составляли лицо незнакомца, двигались в такт словам.

— Оно само становится чудом. Правда, чудом лишь для себя самого, так что настоящего бога из меня так и не получилось. Одно название…

Внезапно подувший ветер подхватил обрывки бритоголового и унес с собой куда-то в луга, а может, в сторону Ганна-Ди, но я не стал следить за этим странным полетом, потому что вой так и не подумал стихать. А главное, к нему присоединился стон. Значит, зверь загнал-таки свою жертву?

Возможно, самым естественным выбором было бы потихоньку убраться из развалин, благо про безопасные отходные пути мне только что рассказали. И все же из головы не желали уходить слова об охоте и охотниках. После стража божьего, ловко подставленного под любой случайный удар, следовало опасаться и других попыток держательницы объявить войну. Что, если надрывные завывания предвещают очередной спектакль, главным действующим лицом которого назначено быть мне? Обстоятельства удобные, ничего не скажешь: свидетелей моих занятий нет, место, где сейчас нахожусь, не просматривается от ворот и дверей арсенала, и все обитатели кумирни с радостью подтвердят, что я безбоязненно мог учудить какую-нибудь пакость. А потом просто придут за мной, обвинят и…

Нет уж. Если на меня и вправду решили повесить всех собак, надо посмотреть в глаза хотя бы одной из них.

Лесенка, указанная незнакомцем, оказалась настолько узкой, что взбираться по ней пришлось, прижимаясь спиной к стене. Впрочем, даже такое неудобство справедливо могло считаться сейчас подспорьем, потому что чем меньше становилось расстояние между мной и камнями, тем больше шансов было остаться незамеченным, особенно снизу. А вот входной проем выглядел почти единым целым с остальной кладкой, и сначала я решил, что надо мной жестоко посмеялись, но первый же камень, на который надавила моя ладонь, сдвинулся с места, зашуршав песком давно рассохшегося раствора.