Однако это предложение не было принято, и для перевозки русских военнопленных пришлось искать другие средства. Да и катастрофа Второй мировой войны, разумеется, поставила Черчилля в совсем иные условия по сравнению с обстоятельствами 1931 года.
На конференции «Толстой» в Москве остались нерешенными многие вопросы: содержание русских военнопленных, поддержание дисциплины в их рядах, их правовой статус в Англии, не говоря о практической проблеме возвращения тысяч пленных, уже собранных воедино в лагерях Западной Европы и Северной Африки. Что же касается англо-американских военнопленных, находившихся в Восточной Европе, то Англия и США намеревались добиться возможности послать офицеров связи за линию фронта Красной армии, чтобы они установили контакт со своими растерянными и полуголодными соотечественниками, выпущенными из лагерей. Необходимо было также выяснить, как скоро можно осуществить обмен пленными по суше после встречи русских и американских армий в центре Германии. Все эти вопросы стояли на повестке дня, и Большая тройка в Ялте попыталась наметить пути их решения.
Отношение американцев к проблеме репатриации несколько отличалось от позиции англичан. Первое время после высадки американцы вообще не подозревали о всех этих сложностях. И вовсе не потому, что у них оказалось меньше русских пленных, чем у англичан: после первой горстки, взятой в плен в день начала операции «Оверлорд», они попадали к американцам тысячами. Это, как обычно, послужило поводом для яростных атак советской стороны.
Через месяц после высадки государственному секретарю Корделлу Хэллу была вручена жалоба на то, что один из офицеров штаба Эйзенхауэра распространил в Лондоне заявление, чрезвычайно оскорбительное для русских пленных. После тщательного расследования выяснилось, что такого заявления просто не существует, хотя американские военные корреспонденты действительно отправляли на родину сообщения, сходные по содержанию с тем, которое цитировал советский представитель. Однако по приводимым цитатам трудно было понять, что именно так оскорбило советских чиновников. Речь шла о чудовищных лишениях и жестокостях, которые заставили многих русских записаться против воли в немецкую армию. Говорилось, что многие из них при первой возможности дезертировали (иногда убивая при этом немецких командиров) и уходили к местным партизанам, воевавшим против нацистов. В сообщении прямым текстом было сказано, что попытка нацистов завоевать сердца и умы завербованных в восточные легионы почти полностью провалилась: «Большинство этих солдат сохранило свои моральные принципы и политические убеждения. Они считают себя гражданами СССР».
Что же тут вызвало возражения советских властей? Ответ можно отыскать в заключенной в скобки фразе о том, что примерно десять процентов русских, находившихся на службе у немцев, «можно считать пронемецки настроенными», а среди бывших офицеров Красной армии «этот процент несколько выше» *151. Советский Союз отказывался публично признать, что кто-либо из его граждан может стать в оппозицию к своему большевистскому правительству. Еще меньше готов он был признать, что русские в этом деле вышли на первое место среди народов, воевавших против нацизма.
Однако поначалу американцы не видели никаких сложностей, связанных с русскими пленными. Большинство их носило немецкую форму, воевало в немецкой армии — поэтому американцы решили обходиться с ними так же, как с прочими немецкими пленными. На практике это означало, что русские оказались разбросаны по самым различным местам, в зависимости от того, к какой из армий, воевавших во Франции, они попали. На севере вела боевые действия 21-я группа армий под командованием Монтгомери; и до сентября 1944 года все русские пленные, захваченные на этом театре, направлялись в лагеря на территории Англии. В центре действовала 12-я группа армий под командованием Омара Брэдли: захваченные ею русские содержались в лагерях для военнопленных под американской администрацией в освобожденной части Франции. Наконец, 6-я группа американских армий генерала Деверса в южной Франции отправляла пленных в северную Африку, в лагеря под английской администрацией *152. Таким образом, американцам пришлось иметь дело непосредственно только с пленными, захваченными войсками Брэдли, и они никак не выделяли русских среди немецких пленных.
Англичане к тому времени уже обсуждали вопрос о репатриации с советским правительством. Но, одновременно с запросом Молотову о его намерениях в отношении пленных, Иден поручил лорду Галифаксу, английскому послу в Вашингтоне, доложить правительству США о ситуации: англичане хотели, чтобы политика союзных правительств в отношении русских военнопленных была единой. Разумеется, все решения относительно окончательной судьбы пленных следовало отложить до получения ответа от Молотова. В черновике телеграммы МИДа лорду Галифаксу сообщалось о намерении в качестве условия потребовать от Советского Союза не отдавать военнопленных под суд сразу по их возвращении — во избежание контракций со стороны немцев. Но из самой телеграммы это условие выпало — словно в предвидении скорой капитуляции по этому вопросу *153.
Примерно в это же время пришел запрос из штаб-квартиры ВКЭСС о возможности использовать взятых в плен русских из трудовых батальонов Тодта на строительстве военных объектов союзников за линией фронта *154. Американское правительство ответило быстро и весьма решительно. На всех пленных, захваченных в немецкой форме, говорилось в ответе, распространяется Женевская конвенция 1929 года, подписанная Великобританией, США и Германией. В соответствии со статьей 31 Конвенции, их нельзя использовать на работах для укрепления военной мощи союзников, возвратить же в СССР следует только тех пленных, которые наверняка снова окажутся в Красной армии. Любое другое решение может быть чревато опасностью немецких репрессий по отношению к военнопленным союзных армий *155.
В то же время правительство США не хуже английского понимало, что любое решение, касающееся русских военнопленных, должно быть в какой-то мере связано с положением американских пленных, которых, по всей вероятности, освободит Красная армия. Статус американских и советских военнопленных был различен, поскольку американцы являлись просто освобожденными военнопленными, тогда как русские были взяты в плен в немецкой форме. К тому же среди русских было много гражданских лиц, и тут возникали сложности иного рода. Но проблемы содержания и возвращения подданных каждой страны были сходны, и эти вопросы неизбежно рассматривались на международных переговорах во взаимосвязи.
Уже 11 июня 1944 года главы английской и американской военных миссий в Москве обратились к советскому генеральному штабу с запросом о том, какие меры будут приняты по отношению к пленным союзных стран, которые будут освобождены в ходе надвигающегося наступления Красной армии. Позже, 30 августа, посол США Гарриман предложил Молотову меры по сотрудничеству в этом вопросе, который все больше занимал союзников *156. Молотов удосужился ответить только три месяца спустя, и львиная доля его письма состояла из необоснованных упреков.
Тем временем советский посол в США Андрей Громыко обратился к Госдепартаменту с требованием немедленно отослать в СССР — на американских судах — всех русских, взятых в плен американскими войсками. Особенно заботили его русские, которые вместе с немецкими пленными были переправлены через океан и находились сейчас на американской земле. По его требованию, советский представитель получил разрешение навестить семнадцать таких пленных в лагере «Патрик Генри» в Виргинии. Первый секретарь посольства Базыкин вернулся из лагеря с рассказами о том, что с пленными плохо обращаются и пичкают их антисоветской пропагандой. Громыко, не откладывая дела в долгий ящик, тут же — 12 сентября — написал жалобу заместителю госсекретаря Стеттиниусу *157. Вслед за этим нашелся новый повод для жалобы: США, дескать, завербовали нескольких русских пленных в свою армию. Американцы с нескрываемым сарказмом отвергли это обвинение, равно как и предположение, что среди пленных ведется антисоветская пропаганда *158.
