Кое-какое представление о советском мышлении дает нам краткое сообщение о казни генералов. В нем имеется целый ряд серьезных неточностей, точнее — лжи. Например, там говорится, что Доманов во время гражданской войны был генералом Белой армии. На самом деле он был майором Красной армии, который попал в немецкий плен, и звание генерал-майора присвоили ему немцы. Вопреки сообщению, ни генерал фон Паннвиц, ни его 15-й казачий корпус не имели никакого отношения к СС *469. Казаки Доманова и фон Паннвица были, в большинстве своем, не «белогвардейцами», а беглыми советскими гражданами. Наконец, ни одно из двух казачьих формирований не действовало «по заданию германской разведки» и не участвовало «в шпионско-диверсионной и террористической деятельности против СССР» или какой-либо другой страны. Казачий корпус был регулярным формированием вермахта, а Казачий стан Доманова представлял собой смесь беженцев и отрядов самообороны. Цель этого сообщения вполне ясна: создать у советской общественности впечатление о небольших, но сильных группах саботажников, завербованных германской разведкой среди реакционных эмигрантских элементов и подчиненных абверу и СС *470.

Такова была судьба казачьих руководителей. «Ты нам ужин приготовь — мы к вечеру вернемся», — шутливо кричали генералы провожавшему их казаку, отправляясь на «конференцию» в Шпиттале *471. Настал вечер — офицеров все еще не было. Лидия Краснова в своем гостиничном номере нетерпеливо следила за часовой стрелкой: шесть, семь, восемь. Сама не своя от беспокойства, она спустилась вниз и нашла майора Дэвиса и батальонного капеллана Кеннета Тайсона.

— Что офицеры — не вернутся? — спросила она.

— Ну, не сюда, во всяком случае, — признался Дэвис.

— Но ведь мы скоро увидимся с мужьями? Где мы с ними встретимся?

Дэвис, чувствуя явную неловкость, отговорился незнанием. Тогда Лидия Федоровна обратилась к Кеннету Тайсону, но тот мог лишь пробормотать обычные в таких случаях слова утешения (он и сам не знал, что ждет казаков). Лидию Краснову охватило мрачное предчувствие. Она поняла, что больше не увидит мужа.

Ольга Ротова в Пеггеце тоже со страхом ожидала новостей. В 8 часов за ней пришли: нужен был переводчик. На улице возле пустого грузовика её ждали два английских офицера, утром уехавшие с казаками на «конференцию». Увидев их, Ольга побледнела.

— Где же наши офицеры? — спросила она.

— Они не вернутся сюда.

— А где они?

— Не знаю.

— Вы же четыре раза обещали, что они вернутся, значит, вы обманывали?

Всячески избегая её взгляда, офицер смущенно ответил: — Мы только британские солдаты и исполняем приказы высших офицеров.

Англичане хотели видеть казачьих дежурных офицеров, и вскоре по лагерю было объявлено, что майор Дэвис в 9 часов вечера ждет у себя в канцелярии всех унтер-офицеров с составленными по-английски поименными списками полков и станиц.

В назначенное время все явились в канцелярию, но Дэвиса там не было. Казаки прождали его до полуночи, но майор так и не явился. Такое невезение, само по себе ерундовое, угнетающе подействовало на казаков, которые и без того были в мрачном расположении духа. Решив, что совещание, верно, перенесено на утро, они разошлись по баракам, предварительно выбрав атаманом — взамен исчезнувшего Доманова — подхорунжего Кузьму Полунина, пользовавшегося среди казаков большим уважением.

Ольга осталась одна. Электрическая лампочка погасла, и Ольга попыталась хоть немного вздремнуть в темноте. Но сон не шел к ней, да и вообще в ту ночь в лагере почти никто не спал. В 2:30 её вывел из полусонного оцепенения яркий свет фонарика. Это бы майор Дэвис, он потребовал списки. Ольга объяснила, что казаки ушли спать, не дождавшись его, и майор приказал собрать всех в 8:30 утра.

В назначенное время все снова собрались возле канцелярии. Опять началось мучительное ожидание. Только в 9 часов пришел какой-то английский лейтенант. Хотя с ним был переводчик, он протянул Ольге Ротовой листок бумаги и отрывисто приказал прочитать его вслух. Казаки молча выслушали написанный по-русски приказ:

Затем следовали инструкции: казакам предписывалось беспрекословно подчиняться распоряжениям английского командования.

Звонкий голос Ольги смолк. Воцарилось гробовое молчание. Конечно, все обитатели лагеря уже поняли, что им предстоят тяжкие испытания, но одно дело — понимать, и совсем другое — услышать своими ушами приказ, в котором их спокойно обрекают на смерть, муки и ледяной ад семидесятой параллели… Наконец, из толпы кто-то громко крикнул, что все сказанное об офицерах — ложь, что казаки их любят и уважают и, если только офицеры вернутся, пойдут за ними хоть на край света. Английский офицер, молча выслушав это выступление, отрывисто бросил, что передает казаков в распоряжение майора Дэвиса, и уехал *472.

Сам Дэвис был в это время в Лиенце. На его долю выпала, быть может, самая неприятная миссия, которую когда-либо пришлось выполнять английскому офицеру: сообщить о репатриации женам офицеров, собравшимся в гостинице, где раньше находилась штаб-квартира Доманова. Накануне вечером Дэвис был вынужден солгать Лидии Красновой, но теперь тайное становилось явным — женам предстояло отправиться вслед за мужьями.

Дэвис объявил об этом самым мягким тоном, на какой только был способен; он заверил женщин, что у них нет оснований бояться самого худшего и что, во всяком случае, все сделано для того, чтобы не разлучать их с мужьями. На протестующие крики и слезы Дэвис твердил, что он солдат и должен подчиняться приказам. Однако хороши были те приказы! С трудом протиснувшись сквозь толпу рыдающих женщин, он поехал на джипе в лагерь Пеггец. Здесь казакам уже было известно о выдаче, но все равно Дэвиса ждали мучительные минуты. Ему предстояло взглянуть в глаза тем, с кем его связывали узы дружбы; сознаться, что он лгал, убеждая офицеров в реальности «конференции»; сообщить, что все казаки, хотят они того или нет, обязаны вернуться в СССР. Его искренне поразила безграничность отчаяния казаков, их твердое нежелание возвращаться. Тогда он был молод и последние три года только и слышал, что восхваления героической Красной армии и её гениального стратега маршала Сталина. Именно русские, как он знал, разбили непобедимые дотоле нацистские орды, штурмом взяли Берлин и теперь братались — об этом пресса писала взахлеб — с солдатами союзных войск, когда три армии сошлись в самом сердце Германии.

Ольга Ротова переводила речь Дэвиса. Он сказал, что репатриация состоится 31 мая, то есть через два дня. Полки — Донской, Кубанский и Терский — должны прибыть в боевом порядке, семьям следует держаться вместе. Все будет сделано для того, чтобы они смогли взять с собой свои пожитки, чтобы сохранить распределение по станицам, и вообще — англичане постараются, чтобы в пути они чувствовали себя максимально удобно. Для стариков и больных будут созданы специальные условия.

Дэвис старался, как мог, но ему не удалось убедить казаков, охваченных страхом. В толпе раздались крики, что они никогда не вернутся по доброй воле, многие женщины рыдали, остальные стояли как громом пораженные. Заверения майора Дэвиса, что в пути им будут созданы удобства, прозвучали для них злой насмешкой. «Мало того, что эти англичане — предатели, они к тому же еще и дураки. Или, может, это изощренное издевательство?» — Мнения на этот счет разделились.