Он умолк, ожидая ответа, но Рене промолчал.

— Вот видишь, — продолжал Ал. — Полагаю, скорее всего это мирное приглашение. Я, во всяком случае, ему последую.

— Разве ты в состоянии судить, добро у них на уме или зло? Ты сам признал, что у них другой ход мышления.

— Согласен. Но разве ты считаешь, что при нынешних обстоятельствах имеет смысл пробиваться в подземный мир другим способом? Хочешь рыть штольню или очищать от песка котловину? Думаешь, так будет вернее?

— Ну ладно, — сказал Рене, подумав. — Значит, пошли.

Пока под ногами была твердая корка, они шли быстро. Но потом пришлось бороться с песком, в который они проваливались, как в вязкий снег, правда, не глубже чем сантиметров на двадцать. Преодолевая помехи, они добрались до башни.

Отлитая, как и колокола, из черного блестящего металла, башня появилась, похоже, прямо из песка. Когда Рене подступил слишком близко, он съехал в наполненную песком щель между стенкой башни и твердой каменистой коркой. Не согни он колено, провалился бы еще глубже. Ал протянул ему руку и вытащил.

— П-фу, — буркнул Рене испуганно. — Там провал или шахта…

Ал заморгал, добродушно посмеиваясь над ним.

— Если уж мы решили спуститься вниз, то я предлагаю через башню, а не вдоль нее. — Он указал на отверстие, раньше ими не замеченное: прямоугольник в выпуклой стене высотой полтора метра и шириной — три.

— Я не против, — сказал Рене, отдаваясь на волю судьбы.

Ал подошел к отверстию и, удивленный, остановился.

— Ах, как любезно!

Перед входом были расположены ступеньки.

— Мне кажется, эти автоматы подогревают свои скальпели, прежде чем вскрыть нас, — проговорил Рене с забавным отчаянием.

Пригнувшись, они вместе вошли в башню. Внутри она напоминала сплющенный цилиндр и была пуста. Поперек потолка тянулся ряд светящихся шайб. Они были насажены на сходящиеся блоки, привлекшие внимание Рене.

Он не отрывал глаз от потолка, когда Ал толкнул его в бок: дверь закрылась. Дневной свет исчез, и только мягкий белый свет от круглых шайб рассеивал темень помещения. Потом пол под их ногами пошел вниз: они проваливались в глубину. Длилось это падение секунд десять. Наконец оно прекратилось. Друзья, в общем-то ожидавшие нечто подобное, все-таки были поражены. Особенно Рене.

— Знаешь, если говорить по-честному, — начал он, — я сыт этим по горло. Не выдержу я больше здесь. Эта башня — подъемная клеть! И этот воздух, и свет! Я словно оглушен.

— А чего бы ты хотел? — спросил Ал разочарованно.

— Попытаемся вырваться! — предложил Рене.

— Мы закрыты наглухо, мы — на глубине. Как отсюда вырваться?

— Они нас выпустят, они откроют, Ал. Зачем мы здесь? Нет, они обязательно выпустят нас! — Рене прикрыл глаза, чтобы не видеть больше светящегося узора на потолке.

— Да, Рене, — успокаивал его Ал. — Зла они нам, очевидно, причинить не хотят. И, думаю, выбраться мы смогли бы. Но, с другой стороны, они действуют так не без причины. Все это четко продумано и рассчитано! В этом виден смысл. Разве ты не хочешь подождать и узнать, в чем их намерения?

Рене изо всех сил старался взять себя в руки, но ему это не вполне удавалось.

— Здесь ужасно. И с каждой минутой становится все ужаснее. Я бы с удовольствием… тоже… Но я ничего не могу с собой поделать! У меня голова идет кругом в этом пустом цилиндре. Мне плохо…

Ал мог понять друга. И на него действовала эта обстановка. Он не мог обмануть себя деланным бодрячеством. Ал заставлял себя не отрывать взгляда от какой-нибудь точки, потому что, когда он отводил взгляд, светящиеся точки на потолке начинали мерцать, плясать, вращаться. Временами ему казалось, что все вокруг колышется, что здесь нет ничего твердого, прочного, и точки, на которые он смотрел неотрывно, куда-то ускользают.

— Неужели тебе так плохо? — спросил он. — Мне тоже не больно-то весело. Но я пытаюсь вытерпеть все до конца. Если хочешь, Рене, оставь меня одного. Отключайся, и дело с концом. Я пойду дальше один. Что из того?

Рене, воплощение отчаяния, сидел на какой-то поперечной балке. Не поднимая глаз, он покачал головой.

Ал продолжал:

— Если не хочешь оставить меня, уменьши просто-напросто остроту впечатления! В этот раз ведь нет никаких правил, и кодекс чести не действует. Никто тебя укорять не станет.

— Замолчи, Ал, — попросил Рене.

Долгое время оба молчали. Потом Рене вдруг поднялся и указал на появившуюся у стены цилиндра лестницу.

— Пойдешь первым, Ал? — спросил он.

Здесь, в самом низу, когда дальше идти было некуда, они опять оказались в замкнутом помещении. Для них сместились не только пространственные, но и временные отношения. Когда Ал посмотрел на часы, то обнаружил, что внизу они находятся всего двадцать минут, а казалось, будто прошло полдня.

И тут Ал поднял руку, призывая своего товарища быть внимательным.

— Ты ничего не замечаешь?

Рене напряг все органы чувств… Он раскачивался на ступеньках, по которым они спустились, проверяя их прочность.

— Они кажутся мне тверже… Эта штука как будто успокоилась. Она больше не дрожит и не колышется. А по-твоему?

— Да.

— Ну, нам от этого только лучше.

Рене успокоился. Огляделся и… вздрогнул. Ал тоже увидел это. Кубики, из которых состояли стены, начали перемещаться. Один ряд кубиков продвинулся сквозь другой.

— Вон там! — вскрикнул Рене.

Прямо рядом с ними кубики тоже пришли в движение, затеяв какую-то сложную перегруппировку, состоявшую в том, что кубики проскальзывали друг мимо друга, постоянно параллельно ребрам.

Даже в этот напряженный момент Рене ощутил что-то вроде восхищения такой системой, способной к самопреобразованию, принципом, позволявшим при помощи простейших элементов движения создавать любые фигуры.

Но потом происходящее завладело всем его вниманием, и у него не осталось времени на восхищение техническими идеями. Кубики передвигались совсем рядом. Они изменили конфигурацию стен, выровняли пол, создали ровный потолок. Получилось маленькое помещение в форме пустого куба высотой примерно четыре метра. Ал и Рене стояли в центре этого куба, а со всех сторон, снизу и сверху, на них смотрели тысячи безжалостных, идеально круглых, светящихся глаз, в которые превратились кубики, до того напоминающие игральные кости.

Позднее, когда друзья вполне овладели собой, они обследовали свою тюрьму. Ощупав стены, постучав по ним и прислушавшись к издаваемому ими звуку, они поняли, что делать больше нечего. Сели на пол и стали ждать…

Ждали они семь недель кряду.

Конечно, не все это время они выдержали в тюрьме. Время от времени один из них отключался, чтобы отдохнуть, но другой оставался на посту. Они показали выдержку, удивившую их самих, но не сдались. Строили планы, как бы ускорить ход событий, обсуждали, можно ли вторично проникнуть сюда с поверхности, но всякий раз приходили к выводу, что остается одно: выжидать. И они терпели.

Часами сидели они рядом и спорили, беседовали, делились воспоминаниями, по многу часов подряд молчали, а то просто вытягивались на полу и засыпали.

В начале восьмой недели что-то наконец произошло. Они так удивились, что поначалу не поверили своим глазам и ушам. Сначала задвигалась одна стена: она уплыла горизонтально влево, причем принципиально ничего не изменилось — квадраты, появившиеся справа, выглядели точно так же, как и те, что уплыли влево. Затем там возник проем высотой в метр, и к их ногам подъехал кубик метрового роста.

— Я ваш защитник, — сказал кубик.

Ал и Рене остолбенели, не в силах произнести ни звука.

— Я ваш защитник, — прозвучало вторично.

На нормальном человеческом языке, с каким-то непонятным оттенком, правда. Рене позднее объяснил, в чем дело: звуковые колебания исходили не от одной мембраны, а от шестидесяти четырех. Кубик стоял так, что обнажились все его шестьдесят четыре составные части, и в каждой было по вибратору, и каждый вибратор в тот же такт произносил те же слова.